Коло Жизни. Бесперечь. Том первый
Книга представлена отдельным отрывком.
Посвящаю моему старшему сыну Григорию,
источнику научных догадок этой части книги.Глава тридцать третья.
Вечером, как и было указано Богом Стынем, летучий корабль готовый к отлету, покинул теперь уже навсегда пределы града Лесных Полян, когда-то названные так девочкой Владой, ноне ставшей частью божественного Крушеца. В свете особенно днесь яркого спутника Месяца направив свой полет к берегу Белого моря. Липоксай Ягы взял с собой в Африкию только особо близких ему людей, которые также как и Еси, не знали о надвигающемся катаклизме. Таислава, Браниполка, Туряка, самых преданных вещуну жрецов и наратников, а также кудесника Довола и сменившего пару лет назад Радея Видящего его ученика, знахаря Житоваба. Для Есиньки уже не имеющей няньки в дорогу взяли вельми расторопную служанку Рогнеду. Липоксай Ягы не стал уменьшать в численности команду летучего корабля тем самым желая спасти лишнего человека. Посему помимо шкипера Гордияна на летучем корабле находилось десять матросов. Среди которых и уже повзрослевший Лихарь, согласно обещанного, с пятнадцати лет получивший весьма в Дари почетное место младшего матроса на летучем корабле самого старшего жреца Лесных Полян.
Впервые два дня полета, что прерывался лишь один раз когда корабль, по велению Липоксай Ягы произвел остановку в Рагозинском воспитательном доме, чтобы не вызвать какого-либо изумления Есиславы измененным привычкам, все было спокойно. Ни на небе, ни на земле, ни тем паче на корабле люди никак себя не проявили... Не проявила себя и природа. И если бы не голос Мерика поторапливающего лететь быстрей. Однозначно Мерика, так как он Липоксай Ягы назвался, представившись не только именем, но и занимаемой обок Господа Стыня почетной должностью ближайшего помощника из племени чертей... Так вот если бы не Мерик, старший жрец усомнился в надвигающемся бедствии. Впрочем, черт на третий день, когда до града Хортица, где находилось морское поместье вещуна, осталось не более полусуток полета, повелел приземлиться в мощной, горной долине и дать отдых кологривам и людям, да запастись водой, Липоксай Ягы понял, что катаклизма не избежать.
- Конечно, не избежать,- вклинился в размышления вещуна голос Мерика, иногда вельми раздражающий.- Господь Стынь итак делает все, чтобы вы успели долететь до Африкии, чем вельми вызывает негодование в отношении себя Родителя.... А Родитель, миленький ты мой Липоксаюшка, эт те... не Господь Перший... вельми право молвить каковой тоже может напугать будучи во гневе.
Повеление вещуна остановиться в долине, может и вызвало какие недомолвки меж жрецами, однако было беспрекословно исполнено. И посему в живописной, горной долине, окруженной со всех сторон высокими скалистыми утесами, со склонов которых стекали узкие речушки, наполняя вытянутое повдоль подножий гряды озеро, провели весь день, ожидая распоряжений смолкшего после пояснений Мерика. Вернее указаний ожидал один Липоксай Ягы, теперь однозначно понявший, что против божеского замысла человек ничего не сможет противопоставить. Так как не только не удастся завернуть в Хортицу, но и не получилось отправить иным вещунам голубиную почту, понеже все птицы, как доложил Таислав, по неведомой причине в полете издохли.
Смирившись с таковой ситуацией Липоксай Ягы, только стемнело, отдал приказ отправляться в путь... Путь, оный как он понял, прокладывал шкиперу сам Мерик, точнее, еще один бес, установленный для тех нужд к Гордияну. И летучий корабль, взметнув крылами кологривов, покинул сначала долину Похвыстовских гор, а после направил свой полет в море. Вещун по первому не поняв почему Гордиян без всякого указания повел корабль непосредственно в сторону континента Африкия, погодя догадался, что тот выполняет также указания черта и потому торопливо покинув палубу ушел к себе в помещение, не в силах, что-либо исправить... не в силах более думать и жаждая одного забыться каким-нибудь непробудным, мощным сном.
Порывистое дуновение ветра, не только от устройства, установленного на корабле, и величаемого ветродув, но и скорей всего какого-то божественного вмешательства, придавало стремительности его ходу. Потому за ночь судно улетело от Дари значительно далеко. Наутро Еси, выйдя на палубу и увидев под собой раскинувшиеся просторы воды, без какого-либо намека на землю, вельми тому обстоятельству изумилась. Вначале лишь изумилась, погодя почувствовала тревогу. И ту неосознанную тревогу на мозг девушки послал Крушец, видимо, ощутивший своей божественной сущностью какую-то беду. Юница, взволнованно обозрев раскинувшуюся гладь воды, которая на удивление плыла пред кораблем вельми близко, торопливо кинулась в каюту старшего жреца, которую он нынче не покидал, застав его лежащим на топчане с закрытыми очами. Плотные завесы штор, прикрывая окна, создавали в помещение не только сумрак, но и какую-то плывущую дымку.
- Отец,- не скрывая тревоги, которая теперь плотно обвила всю плоть девушки, молвила она,- куда мы летим? Ни Таислав, ни Браниполк не ведают, а Гордиян ничего мне не ответил... и взгляд у него точно он обезумел. И почему? Почему летим так низко? Что случилось?
Липоксай Ягы малозаметно шевельнулся на своем ложе, устланном плотным серым покрывалом, и, приподняв голову с округлой, пухлой подушки, с натугой отворив очи, медленно роняя слова произнес, все то время глядя в бревенчатый свод каюты:
- Хочу посмотреть насколько далеко от нас, раскинулся брег соседнего континента. Не пугайся, моя душа, мы вскоре вернемся в Дари... Дари,- сие он почитай, что простонал.
- Тятюшка... какой берег... континент? Что ты от меня скрываешь? я ведь чувствую... чувствую, что-то происходит,- голос Есиньки такой звонкий и единожды мягкий тягостно сотрясся и она, подскочив к топчану, спешно на него опустившись, воззрилась в лицо вещуна.
- Что ты, моя милая,- достаточно ровно отозвался Липоксай Ягы, и, поднявшись с лежака, сел, да притянув к себе, обнял девушку.- Что я могу скрывать от тебя? Нет... ничего не скрываю. Просто мне захотелось содеять небольшой круг почета по Белому морю. Ведь сколько раз бывал подле него, и ни разу, ни залетал в его глубины... Не пугайся, моя радость, к ночи повернем... И завтра поутру будем в нашем поместье.
Но старший жрец не любивший, призиравший как таковую ложь, ноне солгал столь степенно, ровно, что Есислава даже не заподозрила в той молви какой подвох. И когда к утру следующего дня, она ни увидела, ни поместья, ни вообще земли, разком запаниковала. Побледнела кожа лица девушки, и легохонько от той тревоги затряслись перста и губы. Если бы она могла... тотчас призвала бы в помощь младших Богов, и в первую очередь Стыня...
Стыня... Стынюшку, к которому с последнего времени стала испытывать несколько иные чувства, чем к Богу. Стынюшка стал ей столь близок, столь трепетно необходим, что в юнице возникла особая любовная чувственность, каковую может испытывать только человек в отношении противоположного пола. Однако, Стынь, который стал теперь тайным ее возлюбленным, уже более трех месяцев как исчез из жизни Еси, объяснив свое отсутствие необходимостью отбытия из Млечного Пути. Можно было бы призвать Дажбу или Круча, но оба Бога, как и понятно, по причине вступления в соперничество за лучицу, не много позднее так называемого отбытия Стыня, также улетели из Млечного Пути... улетели для одной Есиславы.
И если за Стынем девушка плакала и продолжала тосковать и по ныне, то на Дажбу и Круча вельми обиделась, посчитав сие отбытие из Галактики странной прихотью Богов. Впрочем, днесь, она бы забыла про свою обиду и позвала Дажбу, Круча. Лишь бы узнать, что вообще происходит. Почему Ксай не просто не отвечает на ее вопросы, а закрыл дверь в каюту и никого туда не впускает. Почему шкипер Гордиян, и вовсе не отзывается на ее спросы, а ведет летучий корабль в глубины моря.
Еси меж тем вышла из своей каюты и тревожно принялась прохаживаться вдоль борта. Нежданно на дотоль голубом небе появилась яркая вспышка... Такая густая, рдяно-желтая капля сияния, кажется, вырвалась из недр чревоточины, и многажды раз усилившись в яркости, поглотила всю его голубизну... Еще вроде как пару мгновений и заостренный, серебристого полыхания луч, теперь явственно разрезав на две части небосвод, воткнулся, верно, видимом лишь для Есиславы, в бело-дымчатый окоемышек ближайшего к Земле спутника Луны. И тотчас послышалось раскатистое гудение, словно вздрогнула не только планета, но и сама Солнечная система.
Луна, или вернее, тот самый туманный ее окоем, внезапно резко дернулся в бок. И вроде как распался под серебристым лучом на две части... Сначала на две...засим на три... четыре, а погодя на множество тончайших... мельчайших туманных отколомышек. Чтобы в доли секунд и вовсе обратится в махие, словно просяное зернышко, пурпурные искорки, густо замерцавшие в небесах.
- О, Боги!- зычно вскликнул стоявший в нескольких шагах от девушки Таислав.- Ваша ясность... вы это видели? Что это за сияние? Почему вспыхнули небеса?
- Это луч... луч ударил в Луну?- не менее взбудоражено продышала Есислава, вне всяких сомнений ноне видевшая происходящее в недоступной для человека четкости... той, что была присуща ее божественному естеству.
А там, в небесном куполе спутник Луна, в каковой как правильно отметила девушка, ударил луч света, начал разваливаться, распадаться на множество частей... кусков... и как итог мелких каменьев... Чье разрушение первоначально и наблюдалось, как зачавшееся мерцанием искорок полымя.
Долгий серебристый луч прилетел из самой чревоточины, что цеплялась, будто за конец одной из четырех довольно ярких светящихся полос Млечного Пути загнутых в левую сторону, оные были купно наполнены бесчисленным множеством светящихся звезд, планет, комет, астероидов, спутников, метеоритов... более расплывчатыми пятнами туманов, газа, пыли... такой обильной плотности, что иноредь казалось сие разрозненное сияние есть нечто иное, как пролитое по поверхности Галактики молоко. Только сама чревоточина явственно отличалась и от тех светящихся ровных полос и в частности от отдельных звезд, и своей особой формой и особым сиянием. То была круглая загнутая по спирали голубо-серебристая жерловина, в своем центре смотрящаяся бесконечно глубокой. Ее чуть отступающие друг от друга тонкими рукавами края постепенно наполнялись черным цветом, вероятно ограничивая той тьмой весь рубеж. Вкруг же белой дыры витали плотными туманами кучные, красные, сбрызнутые межзвездным газом и пылью облака, кое-где точно пухнущее объемное тело выпускающие из себя сжатые наполненные изнутри паром пузыри, каковые не то, чтобы лопались, а вроде как расходились по поверхности того марева. Сами же кучные облака, озаряющие пространство промеж себя алым светом, также неспешно понижая яркость сияния и тучность испарений, переплетались с сине-марной поверхностью Галактики.
Инолды та горловина, похоже, всасывала в себя горящие, попадающие в эпицентр ее вращения растянутые, сквозные туманности али вспять выдувала в них пылающими шарами звезды.
Серебристый луч, очевидно северга, по окоему прихваченный смаглой дымкой на морг, утопив в своем свете коловращение жерловины, также энергично разорвал ее плотную субстанцию и единым махом достиг соседней, туманной полосы, где двигалась Солнечная система. Он однозначно острым своим концом дотянулся до одного из спутников третьей планеты и резко вошел в глубины ее поверхности. Луна днесь не просто треснула, чудилось, тот луч разорвал сам спутник на две ровные половинки, зримо своим навершием выскочив с иной его стороны. Однако вместе с тем северга своим проникновением проложила глубокие трещины по обеим частям спутника, мельчайшее располосовав бороздами внешнюю его оболочку и дотоль безжалостно усеянную рытвинами, ямами и выемками. Серебристый луч медлительно покинул расколовшуюся Луну, расчерченную сетью разрывов, схожую ноне с треснувшим, переспевшим плодом, упавшим на оземь. Он точно всосался в недра чревоточины, оставив о себе памятью тончайшую полосу из пурпурных искр, вероятно, вспыхнувших за счет трения северги об железное ядро спутника. Луна же продолжала трескаться... Так неспешно... неторопливо, обдумываючи свою гибель. Степенно по ней пролегали более значимые углубления, разрывы... узкие борозды иль и вовсе нитевидные линии. Спутник внезапно весь дрогнул... и теперь стал разваливаться на обломки. Отпадая от некогда цельного, вниз на Землю, вначале полетели мельчайшие камни, которые здесь в космическом пространстве можно было бы назвать пылью... Вслед за ними посыпались валуны более мощные, значимые даже в понимание системы... Спутник распадаясь на куски, как и дотоль раздумываючи трескался, также теперь не торопко кружась, видимо все же чего-то ожидая, летел к Земле... Медлительно набирали скорость и сами каменья, и валуны, и целые его части.
Прошло не более мига... от удара северги в Луну... доли дыхания человека, как космическое судно Бога Дажбы, хурул, вцепившийся одним своим концом в другой спутник Земли Месяц неожиданно тягостно дрогнул... дрогнул, точно ожив. И немедля иной конец хурула, все те столетия, плавно двигающийся вслед за телом, как и сам корпус судна, стал податливо-мягким и резко свернулся в округлую дугу в середке. Хурул изогнул свободный конец хвоста и вроде выплеснул из его центра светозарный луч... только иного блекло-белого цвета. Северга стремительно ринулась в сторону гибнущего спутника, при том не теряя единения с хвостом хурула, и войдя в каменное скопище, ярко вспыхнула, выбросив из собственного стреловидного навершия дымчатые, пурпурные испарения. Туманность не мешкая опутала части спутника, замедлив их распад и единожды с тем выплеснула из полосы блеклого света тугие огненные капли, оные вроде как приклеили особо крупные каменные куски к лучу. Космическое судно внезапно энергично дернуло своим хвостом, и с тем дернулся луч и прицепившиеся к нему части Луны. Тело хурула резко выгнулось в другую сторону, и одновременно в том направлении извернулась северга и умирающий спутник. Еще, по-видимому, мгновение бытия и развернувшийся в сторону пятой планеты от Солнца, крупнейшего в системе газового гиганта, хвост хурула, торопко пульнул в его направлении, отрывая от себя и луч, и развалившуюся Луну. Пятая планета, огромнейший шар, состоящий из водорода и тем самым совпадающий своим составом с солнцем, захватил в полон, ибо для тех нужд и был стражником при всей системе, погибший спутник. Планета, моментально втянула в глубины своей красноватой по окраске атмосферы останки Луны и тотчас выбросила вверх огромный рукав ураганного шторма с ярчайшими, рдяными излучениями, в виде полос, и бьющими, подобно струям воды в космическую безбрежность, мощными молниями... верно в минуты земной жизни схоронив в своих недрах скинутое ему хурулом.
И в тот же миг, может немного раньше, когда космическое судно сбрасывало со своего хвоста, каменные останки Луны... второй спутник Месяц, вроде потеряв бывшую дотоль балансировку, резко накренился в сторону Земли. Оброненные лучом, сеянные через дымчатую пурпурность, мельчайшие осколки Луны, не только обрушились на Землю, они той же рассыпанной мелочью, крошевом полетели на Месяц. Они, кажется, посыпались и на сам хурул... И если последнему не смогли навредить, поелику достигнув его единожды вспыхнувшей темным маревом сияния поверхности, обратились в горящие искры, то в своем множестве, тягучим потоком каменных остатков, врезались в итак довольно вспученно-неровную поверхность Месяца. Тем самым, судя по всему, придав ему еще большего движения. На доли секунд тот пусть не дюжий, но все же значимый удар обломков первого спутника, подтолкнул самую малость вверх Месяц, и похоже тем толчком сбил его с орбиты. Спутник теперь накренился еще больше, будто в предсмертной агонии порывчато дрогнул, а после рывком рванул к Земле...
Казалось, еще чуть-чуть и Месяц довершит то, что не удалось Луне и уничтожит Землю... Обаче внезапно уже освободившийся от останков погибшего спутника и луча космический корабль Бога Дажбы, энергично дернулся вспять движению Месяца. Было зримо в этой космической дали... ярко озаряемой Солнцем... и менее значимыми светилами... как купно стала переливаться вся поверхность хурула, будто он разом сменил свои стеклянные сегменты, на стальную оболочку. И вместе с той сменой, стал кряжистым... как кремень... Рывок... еще один... второй... и хурул сдержал падение Месяца... Он, видимо, даже встряхнул его курящуюся от каменной бомбардировки поверхность и выровнял само движение по орбите... Впрочем, явственно не той, по коей дотоль безлетно плыл.
А на Землю между тем сыпались оставленные дымчатой пурпурностью... мелкие в сравнение с тем, что поглотила пятая планета, тем не менее, огромные в соотношение с самой Землей ошметки Луны. Мощные, каменные куски спутника входя в атмосферу третьей планеты обугливали свои формы, набирая скорости они неслись с ужасающей быстротой в направлении Дари. Прямо к материку, чем-то напоминающим по форме яйцо, омываемым с трех сторон тонкой полосой воды с разбросанными на ней мельчайшими пежинами островов, и единожды окруженного береговыми линиями двух иных континентов, носящих величание Асия и Амэри, на стыке спаянных меж собой в общее, земное пространство, чья четвертая сторона своей более удлиненной частью вдавалась в голубые воды океана. Ошметки Луны, днесь точно выскочившие из сетей луча неслись к Дари, что поместилась как раз в середине пространства Земли проложенного меж северным полюсом и экватором. Каменные фрагменты спутника, уже войдя в мироколицу общим потоком, резво распались на более мелкие, многочисленные струи и ринулись, также к иным шести континентам, просматривающимся на поверхности планеты. Однако значимо мощный шквал каменьев, как и было предрешено Родителем, прицельно попал в середину Дари, вогнав самую крупную из оставшихся частей Луны вглубь материка и повалившись на ее поверхность другим своим боком, махом надавил и, словно подтолкнул материковую плиту вперед. Казалось вместе с плитой на коей покоилась Дари, по инерции вперед проползла и вся твердая земная кора, как и многое иное в системах, Галактиках, Вселенных схожая по строению с яйцом, где скорлупа, достаточно плотная, окружает вязкую субстанцию. Это было явственным движением, каковое непременно заметили, услышали, почувствовали люди... каковое однако естественным образом сдерживалось...замедлялось за счет того самого жидкого слоя пород прикрытого сверху земной корой.
Своей массой тот сокрушительный кусок погибшей Луны вызвал мощные трещины в самой плите Дари, а упавшие на ее поверхность мелкие каменья, валуны дополнили картину катастрофы... проделав в ней внушительные дыры, пропасти, углубления, разрывы. В неких местах плита точно обломилась на куски, и части тех отломков, накренившись набок, вошли в прибрежные воды морей. Один из северных кусков плиты вроде и вовсе подпрыгнув вверх и вбок, надавил на ограждающие его с этого окоема два континента и мощно вдарил об их общую поверхность, тем самым рывком разорвав земной смык. И тотчас содрогнувшиеся континенты зримо оторвались друг от друга, кусок плиты Дари не раздумывая подмял земные останки некогда единого целого, и принялся медлительно опускаться вниз под воды океана. Дюжая волна плеснула единожды на шельфовые районы обоих континентов, и принялась топить в океанских водах кусок материка белых людей.
А каменья все еще ударялись о поверхность распадающегося континента... Особенно множественные удары настигли центральную, южную и восточную часть Дари, куда пришелся основной удар спутника. Материковая плита там теперь лопалась словно стекло, и в ней, как и в северном куске Дари, смешалось в единое месиво земля, горы, постройки, растения, животные, люди. Еще мгновение, и останки земной коры континента белых стали наполняться не только водами, что хлынули с береговых линий, но, и ядренистой пылающей лавой, точно единым вздохом наполнившей все углубления, трещины и ямы, и выплюхнувшейся из оземи... Степенно буро-огненная жидкая масса перемешивалась с водой и выбрасывала вверх густые черные испарения.
Громадный кусок, вероятно, не менее трети Дари, отколовшийся от общей части материка и имеющий угловатое навершие, поместившийся в восточном направлении, да дотоль граничивший с океанской водой, остался почти не задетым. Лишь россыпь мелких каменьев... болидов, очевидно, смешала на нем все постройки людей, впрочем, сохранив какой-то их части жизни.
Тем временем, стоявшая на борту летучего корабля Есислава, закрыв ладонью рот, наблюдала гибель спутника. Она, естественно, не могла видеть происходящего в самой системе, одначе воспринимала все в несколько ином, чем другие люди изображении. И потому узрела, как хурул выпустил из себя луч, в виде долгой белой полосы дотянувшейся до рдяных искр, на кои распалась Луна, нежданно задернувшись розоватой дымкой... Туманность также резко пропала, как и появилась, и тогда внезапно на Еси вроде голубой волной пошло небо. Казалось оно подступило к самим границам Земли, взяло в полон дальние рубежи и на мгновение поглотило морскую синеву. И когда чудилось, что вот-вот небеса упадут... раскрыв свою фиолетовую марность, прямо на девушку, легкая зябь, остановила движение волны. Еще совсем чуть-чуть... может лишь пару минут и волна, стремительно пошла вспять. И вместе с тем небо вроде раздвоилось, и в нем появились синие, зеленые, рдяные, смаглые полосы, столь широкие, расчертившие, кажется, весь небосвод, а после показался здоровущий красный шар, вслед за которым прилетел хвостатый огонь. Жар... Таковой мощный наполнил не только тело Еси, он точно облизал своим языком и сам деревянный корпус летучего корабля, и кологривов, тревожно заржавших и жрецов, напряженно вглядывающихся в небеса. Радужные полосы сопровождали хвостатый шар до самой земли, а когда он пропал из вида, вдарившись об Дари, послышались раскаты грома, оземь задрожала. Еще малость времени и послышались еще более значимые удары грома, похоже, слившиеся с треском и хрустом... Гул охватил всю Землю, и она зримо для Есиньки качнулась... дернулась вперед... и вместе с тем рывком по морю пошла высокая волна, пришедшая от упавшего недалеко от них осколка спутника. Небеса теперь наполнились янтарным цветом, он, судя по всему, даже погасил в себе сияние солнца, оставив мельчайше вспыхивать несущемуся к поверхности планеты крошеву каменьев, оплывающих в атмосфере.
Вечером, как и было указано Богом Стынем, летучий корабль готовый к отлету, покинул теперь уже навсегда пределы града Лесных Полян, когда-то названные так девочкой Владой, ноне ставшей частью божественного Крушеца. В свете особенно днесь яркого спутника Месяца направив свой полет к берегу Белого моря. Липоксай Ягы взял с собой в Африкию только особо близких ему людей, которые также как и Еси, не знали о надвигающемся катаклизме. Таислава, Браниполка, Туряка, самых преданных вещуну жрецов и наратников, а также кудесника Довола и сменившего пару лет назад Радея Видящего его ученика, знахаря Житоваба. Для Есиньки уже не имеющей няньки в дорогу взяли вельми расторопную служанку Рогнеду. Липоксай Ягы не стал уменьшать в численности команду летучего корабля тем самым желая спасти лишнего человека. Посему помимо шкипера Гордияна на летучем корабле находилось десять матросов. Среди которых и уже повзрослевший Лихарь, согласно обещанного, с пятнадцати лет получивший весьма в Дари почетное место младшего матроса на летучем корабле самого старшего жреца Лесных Полян.
Впервые два дня полета, что прерывался лишь один раз когда корабль, по велению Липоксай Ягы произвел остановку в Рагозинском воспитательном доме, чтобы не вызвать какого-либо изумления Есиславы измененным привычкам, все было спокойно. Ни на небе, ни на земле, ни тем паче на корабле люди никак себя не проявили... Не проявила себя и природа. И если бы не голос Мерика поторапливающего лететь быстрей. Однозначно Мерика, так как он Липоксай Ягы назвался, представившись не только именем, но и занимаемой обок Господа Стыня почетной должностью ближайшего помощника из племени чертей... Так вот если бы не Мерик, старший жрец усомнился в надвигающемся бедствии. Впрочем, черт на третий день, когда до града Хортица, где находилось морское поместье вещуна, осталось не более полусуток полета, повелел приземлиться в мощной, горной долине и дать отдых кологривам и людям, да запастись водой, Липоксай Ягы понял, что катаклизма не избежать.
- Конечно, не избежать,- вклинился в размышления вещуна голос Мерика, иногда вельми раздражающий.- Господь Стынь итак делает все, чтобы вы успели долететь до Африкии, чем вельми вызывает негодование в отношении себя Родителя.... А Родитель, миленький ты мой Липоксаюшка, эт те... не Господь Перший... вельми право молвить каковой тоже может напугать будучи во гневе.
Повеление вещуна остановиться в долине, может и вызвало какие недомолвки меж жрецами, однако было беспрекословно исполнено. И посему в живописной, горной долине, окруженной со всех сторон высокими скалистыми утесами, со склонов которых стекали узкие речушки, наполняя вытянутое повдоль подножий гряды озеро, провели весь день, ожидая распоряжений смолкшего после пояснений Мерика. Вернее указаний ожидал один Липоксай Ягы, теперь однозначно понявший, что против божеского замысла человек ничего не сможет противопоставить. Так как не только не удастся завернуть в Хортицу, но и не получилось отправить иным вещунам голубиную почту, понеже все птицы, как доложил Таислав, по неведомой причине в полете издохли.
Смирившись с таковой ситуацией Липоксай Ягы, только стемнело, отдал приказ отправляться в путь... Путь, оный как он понял, прокладывал шкиперу сам Мерик, точнее, еще один бес, установленный для тех нужд к Гордияну. И летучий корабль, взметнув крылами кологривов, покинул сначала долину Похвыстовских гор, а после направил свой полет в море. Вещун по первому не поняв почему Гордиян без всякого указания повел корабль непосредственно в сторону континента Африкия, погодя догадался, что тот выполняет также указания черта и потому торопливо покинув палубу ушел к себе в помещение, не в силах, что-либо исправить... не в силах более думать и жаждая одного забыться каким-нибудь непробудным, мощным сном.
Порывистое дуновение ветра, не только от устройства, установленного на корабле, и величаемого ветродув, но и скорей всего какого-то божественного вмешательства, придавало стремительности его ходу. Потому за ночь судно улетело от Дари значительно далеко. Наутро Еси, выйдя на палубу и увидев под собой раскинувшиеся просторы воды, без какого-либо намека на землю, вельми тому обстоятельству изумилась. Вначале лишь изумилась, погодя почувствовала тревогу. И ту неосознанную тревогу на мозг девушки послал Крушец, видимо, ощутивший своей божественной сущностью какую-то беду. Юница, взволнованно обозрев раскинувшуюся гладь воды, которая на удивление плыла пред кораблем вельми близко, торопливо кинулась в каюту старшего жреца, которую он нынче не покидал, застав его лежащим на топчане с закрытыми очами. Плотные завесы штор, прикрывая окна, создавали в помещение не только сумрак, но и какую-то плывущую дымку.
- Отец,- не скрывая тревоги, которая теперь плотно обвила всю плоть девушки, молвила она,- куда мы летим? Ни Таислав, ни Браниполк не ведают, а Гордиян ничего мне не ответил... и взгляд у него точно он обезумел. И почему? Почему летим так низко? Что случилось?
Липоксай Ягы малозаметно шевельнулся на своем ложе, устланном плотным серым покрывалом, и, приподняв голову с округлой, пухлой подушки, с натугой отворив очи, медленно роняя слова произнес, все то время глядя в бревенчатый свод каюты:
- Хочу посмотреть насколько далеко от нас, раскинулся брег соседнего континента. Не пугайся, моя душа, мы вскоре вернемся в Дари... Дари,- сие он почитай, что простонал.
- Тятюшка... какой берег... континент? Что ты от меня скрываешь? я ведь чувствую... чувствую, что-то происходит,- голос Есиньки такой звонкий и единожды мягкий тягостно сотрясся и она, подскочив к топчану, спешно на него опустившись, воззрилась в лицо вещуна.
- Что ты, моя милая,- достаточно ровно отозвался Липоксай Ягы, и, поднявшись с лежака, сел, да притянув к себе, обнял девушку.- Что я могу скрывать от тебя? Нет... ничего не скрываю. Просто мне захотелось содеять небольшой круг почета по Белому морю. Ведь сколько раз бывал подле него, и ни разу, ни залетал в его глубины... Не пугайся, моя радость, к ночи повернем... И завтра поутру будем в нашем поместье.
Но старший жрец не любивший, призиравший как таковую ложь, ноне солгал столь степенно, ровно, что Есислава даже не заподозрила в той молви какой подвох. И когда к утру следующего дня, она ни увидела, ни поместья, ни вообще земли, разком запаниковала. Побледнела кожа лица девушки, и легохонько от той тревоги затряслись перста и губы. Если бы она могла... тотчас призвала бы в помощь младших Богов, и в первую очередь Стыня...
Стыня... Стынюшку, к которому с последнего времени стала испытывать несколько иные чувства, чем к Богу. Стынюшка стал ей столь близок, столь трепетно необходим, что в юнице возникла особая любовная чувственность, каковую может испытывать только человек в отношении противоположного пола. Однако, Стынь, который стал теперь тайным ее возлюбленным, уже более трех месяцев как исчез из жизни Еси, объяснив свое отсутствие необходимостью отбытия из Млечного Пути. Можно было бы призвать Дажбу или Круча, но оба Бога, как и понятно, по причине вступления в соперничество за лучицу, не много позднее так называемого отбытия Стыня, также улетели из Млечного Пути... улетели для одной Есиславы.
И если за Стынем девушка плакала и продолжала тосковать и по ныне, то на Дажбу и Круча вельми обиделась, посчитав сие отбытие из Галактики странной прихотью Богов. Впрочем, днесь, она бы забыла про свою обиду и позвала Дажбу, Круча. Лишь бы узнать, что вообще происходит. Почему Ксай не просто не отвечает на ее вопросы, а закрыл дверь в каюту и никого туда не впускает. Почему шкипер Гордиян, и вовсе не отзывается на ее спросы, а ведет летучий корабль в глубины моря.
Еси меж тем вышла из своей каюты и тревожно принялась прохаживаться вдоль борта. Нежданно на дотоль голубом небе появилась яркая вспышка... Такая густая, рдяно-желтая капля сияния, кажется, вырвалась из недр чревоточины, и многажды раз усилившись в яркости, поглотила всю его голубизну... Еще вроде как пару мгновений и заостренный, серебристого полыхания луч, теперь явственно разрезав на две части небосвод, воткнулся, верно, видимом лишь для Есиславы, в бело-дымчатый окоемышек ближайшего к Земле спутника Луны. И тотчас послышалось раскатистое гудение, словно вздрогнула не только планета, но и сама Солнечная система.
Луна, или вернее, тот самый туманный ее окоем, внезапно резко дернулся в бок. И вроде как распался под серебристым лучом на две части... Сначала на две...засим на три... четыре, а погодя на множество тончайших... мельчайших туманных отколомышек. Чтобы в доли секунд и вовсе обратится в махие, словно просяное зернышко, пурпурные искорки, густо замерцавшие в небесах.
- О, Боги!- зычно вскликнул стоявший в нескольких шагах от девушки Таислав.- Ваша ясность... вы это видели? Что это за сияние? Почему вспыхнули небеса?
- Это луч... луч ударил в Луну?- не менее взбудоражено продышала Есислава, вне всяких сомнений ноне видевшая происходящее в недоступной для человека четкости... той, что была присуща ее божественному естеству.
А там, в небесном куполе спутник Луна, в каковой как правильно отметила девушка, ударил луч света, начал разваливаться, распадаться на множество частей... кусков... и как итог мелких каменьев... Чье разрушение первоначально и наблюдалось, как зачавшееся мерцанием искорок полымя.
Долгий серебристый луч прилетел из самой чревоточины, что цеплялась, будто за конец одной из четырех довольно ярких светящихся полос Млечного Пути загнутых в левую сторону, оные были купно наполнены бесчисленным множеством светящихся звезд, планет, комет, астероидов, спутников, метеоритов... более расплывчатыми пятнами туманов, газа, пыли... такой обильной плотности, что иноредь казалось сие разрозненное сияние есть нечто иное, как пролитое по поверхности Галактики молоко. Только сама чревоточина явственно отличалась и от тех светящихся ровных полос и в частности от отдельных звезд, и своей особой формой и особым сиянием. То была круглая загнутая по спирали голубо-серебристая жерловина, в своем центре смотрящаяся бесконечно глубокой. Ее чуть отступающие друг от друга тонкими рукавами края постепенно наполнялись черным цветом, вероятно ограничивая той тьмой весь рубеж. Вкруг же белой дыры витали плотными туманами кучные, красные, сбрызнутые межзвездным газом и пылью облака, кое-где точно пухнущее объемное тело выпускающие из себя сжатые наполненные изнутри паром пузыри, каковые не то, чтобы лопались, а вроде как расходились по поверхности того марева. Сами же кучные облака, озаряющие пространство промеж себя алым светом, также неспешно понижая яркость сияния и тучность испарений, переплетались с сине-марной поверхностью Галактики.
Инолды та горловина, похоже, всасывала в себя горящие, попадающие в эпицентр ее вращения растянутые, сквозные туманности али вспять выдувала в них пылающими шарами звезды.
Серебристый луч, очевидно северга, по окоему прихваченный смаглой дымкой на морг, утопив в своем свете коловращение жерловины, также энергично разорвал ее плотную субстанцию и единым махом достиг соседней, туманной полосы, где двигалась Солнечная система. Он однозначно острым своим концом дотянулся до одного из спутников третьей планеты и резко вошел в глубины ее поверхности. Луна днесь не просто треснула, чудилось, тот луч разорвал сам спутник на две ровные половинки, зримо своим навершием выскочив с иной его стороны. Однако вместе с тем северга своим проникновением проложила глубокие трещины по обеим частям спутника, мельчайшее располосовав бороздами внешнюю его оболочку и дотоль безжалостно усеянную рытвинами, ямами и выемками. Серебристый луч медлительно покинул расколовшуюся Луну, расчерченную сетью разрывов, схожую ноне с треснувшим, переспевшим плодом, упавшим на оземь. Он точно всосался в недра чревоточины, оставив о себе памятью тончайшую полосу из пурпурных искр, вероятно, вспыхнувших за счет трения северги об железное ядро спутника. Луна же продолжала трескаться... Так неспешно... неторопливо, обдумываючи свою гибель. Степенно по ней пролегали более значимые углубления, разрывы... узкие борозды иль и вовсе нитевидные линии. Спутник внезапно весь дрогнул... и теперь стал разваливаться на обломки. Отпадая от некогда цельного, вниз на Землю, вначале полетели мельчайшие камни, которые здесь в космическом пространстве можно было бы назвать пылью... Вслед за ними посыпались валуны более мощные, значимые даже в понимание системы... Спутник распадаясь на куски, как и дотоль раздумываючи трескался, также теперь не торопко кружась, видимо все же чего-то ожидая, летел к Земле... Медлительно набирали скорость и сами каменья, и валуны, и целые его части.
Прошло не более мига... от удара северги в Луну... доли дыхания человека, как космическое судно Бога Дажбы, хурул, вцепившийся одним своим концом в другой спутник Земли Месяц неожиданно тягостно дрогнул... дрогнул, точно ожив. И немедля иной конец хурула, все те столетия, плавно двигающийся вслед за телом, как и сам корпус судна, стал податливо-мягким и резко свернулся в округлую дугу в середке. Хурул изогнул свободный конец хвоста и вроде выплеснул из его центра светозарный луч... только иного блекло-белого цвета. Северга стремительно ринулась в сторону гибнущего спутника, при том не теряя единения с хвостом хурула, и войдя в каменное скопище, ярко вспыхнула, выбросив из собственного стреловидного навершия дымчатые, пурпурные испарения. Туманность не мешкая опутала части спутника, замедлив их распад и единожды с тем выплеснула из полосы блеклого света тугие огненные капли, оные вроде как приклеили особо крупные каменные куски к лучу. Космическое судно внезапно энергично дернуло своим хвостом, и с тем дернулся луч и прицепившиеся к нему части Луны. Тело хурула резко выгнулось в другую сторону, и одновременно в том направлении извернулась северга и умирающий спутник. Еще, по-видимому, мгновение бытия и развернувшийся в сторону пятой планеты от Солнца, крупнейшего в системе газового гиганта, хвост хурула, торопко пульнул в его направлении, отрывая от себя и луч, и развалившуюся Луну. Пятая планета, огромнейший шар, состоящий из водорода и тем самым совпадающий своим составом с солнцем, захватил в полон, ибо для тех нужд и был стражником при всей системе, погибший спутник. Планета, моментально втянула в глубины своей красноватой по окраске атмосферы останки Луны и тотчас выбросила вверх огромный рукав ураганного шторма с ярчайшими, рдяными излучениями, в виде полос, и бьющими, подобно струям воды в космическую безбрежность, мощными молниями... верно в минуты земной жизни схоронив в своих недрах скинутое ему хурулом.
И в тот же миг, может немного раньше, когда космическое судно сбрасывало со своего хвоста, каменные останки Луны... второй спутник Месяц, вроде потеряв бывшую дотоль балансировку, резко накренился в сторону Земли. Оброненные лучом, сеянные через дымчатую пурпурность, мельчайшие осколки Луны, не только обрушились на Землю, они той же рассыпанной мелочью, крошевом полетели на Месяц. Они, кажется, посыпались и на сам хурул... И если последнему не смогли навредить, поелику достигнув его единожды вспыхнувшей темным маревом сияния поверхности, обратились в горящие искры, то в своем множестве, тягучим потоком каменных остатков, врезались в итак довольно вспученно-неровную поверхность Месяца. Тем самым, судя по всему, придав ему еще большего движения. На доли секунд тот пусть не дюжий, но все же значимый удар обломков первого спутника, подтолкнул самую малость вверх Месяц, и похоже тем толчком сбил его с орбиты. Спутник теперь накренился еще больше, будто в предсмертной агонии порывчато дрогнул, а после рывком рванул к Земле...
Казалось, еще чуть-чуть и Месяц довершит то, что не удалось Луне и уничтожит Землю... Обаче внезапно уже освободившийся от останков погибшего спутника и луча космический корабль Бога Дажбы, энергично дернулся вспять движению Месяца. Было зримо в этой космической дали... ярко озаряемой Солнцем... и менее значимыми светилами... как купно стала переливаться вся поверхность хурула, будто он разом сменил свои стеклянные сегменты, на стальную оболочку. И вместе с той сменой, стал кряжистым... как кремень... Рывок... еще один... второй... и хурул сдержал падение Месяца... Он, видимо, даже встряхнул его курящуюся от каменной бомбардировки поверхность и выровнял само движение по орбите... Впрочем, явственно не той, по коей дотоль безлетно плыл.
А на Землю между тем сыпались оставленные дымчатой пурпурностью... мелкие в сравнение с тем, что поглотила пятая планета, тем не менее, огромные в соотношение с самой Землей ошметки Луны. Мощные, каменные куски спутника входя в атмосферу третьей планеты обугливали свои формы, набирая скорости они неслись с ужасающей быстротой в направлении Дари. Прямо к материку, чем-то напоминающим по форме яйцо, омываемым с трех сторон тонкой полосой воды с разбросанными на ней мельчайшими пежинами островов, и единожды окруженного береговыми линиями двух иных континентов, носящих величание Асия и Амэри, на стыке спаянных меж собой в общее, земное пространство, чья четвертая сторона своей более удлиненной частью вдавалась в голубые воды океана. Ошметки Луны, днесь точно выскочившие из сетей луча неслись к Дари, что поместилась как раз в середине пространства Земли проложенного меж северным полюсом и экватором. Каменные фрагменты спутника, уже войдя в мироколицу общим потоком, резво распались на более мелкие, многочисленные струи и ринулись, также к иным шести континентам, просматривающимся на поверхности планеты. Однако значимо мощный шквал каменьев, как и было предрешено Родителем, прицельно попал в середину Дари, вогнав самую крупную из оставшихся частей Луны вглубь материка и повалившись на ее поверхность другим своим боком, махом надавил и, словно подтолкнул материковую плиту вперед. Казалось вместе с плитой на коей покоилась Дари, по инерции вперед проползла и вся твердая земная кора, как и многое иное в системах, Галактиках, Вселенных схожая по строению с яйцом, где скорлупа, достаточно плотная, окружает вязкую субстанцию. Это было явственным движением, каковое непременно заметили, услышали, почувствовали люди... каковое однако естественным образом сдерживалось...замедлялось за счет того самого жидкого слоя пород прикрытого сверху земной корой.
Своей массой тот сокрушительный кусок погибшей Луны вызвал мощные трещины в самой плите Дари, а упавшие на ее поверхность мелкие каменья, валуны дополнили картину катастрофы... проделав в ней внушительные дыры, пропасти, углубления, разрывы. В неких местах плита точно обломилась на куски, и части тех отломков, накренившись набок, вошли в прибрежные воды морей. Один из северных кусков плиты вроде и вовсе подпрыгнув вверх и вбок, надавил на ограждающие его с этого окоема два континента и мощно вдарил об их общую поверхность, тем самым рывком разорвав земной смык. И тотчас содрогнувшиеся континенты зримо оторвались друг от друга, кусок плиты Дари не раздумывая подмял земные останки некогда единого целого, и принялся медлительно опускаться вниз под воды океана. Дюжая волна плеснула единожды на шельфовые районы обоих континентов, и принялась топить в океанских водах кусок материка белых людей.
А каменья все еще ударялись о поверхность распадающегося континента... Особенно множественные удары настигли центральную, южную и восточную часть Дари, куда пришелся основной удар спутника. Материковая плита там теперь лопалась словно стекло, и в ней, как и в северном куске Дари, смешалось в единое месиво земля, горы, постройки, растения, животные, люди. Еще мгновение, и останки земной коры континента белых стали наполняться не только водами, что хлынули с береговых линий, но, и ядренистой пылающей лавой, точно единым вздохом наполнившей все углубления, трещины и ямы, и выплюхнувшейся из оземи... Степенно буро-огненная жидкая масса перемешивалась с водой и выбрасывала вверх густые черные испарения.
Громадный кусок, вероятно, не менее трети Дари, отколовшийся от общей части материка и имеющий угловатое навершие, поместившийся в восточном направлении, да дотоль граничивший с океанской водой, остался почти не задетым. Лишь россыпь мелких каменьев... болидов, очевидно, смешала на нем все постройки людей, впрочем, сохранив какой-то их части жизни.
Тем временем, стоявшая на борту летучего корабля Есислава, закрыв ладонью рот, наблюдала гибель спутника. Она, естественно, не могла видеть происходящего в самой системе, одначе воспринимала все в несколько ином, чем другие люди изображении. И потому узрела, как хурул выпустил из себя луч, в виде долгой белой полосы дотянувшейся до рдяных искр, на кои распалась Луна, нежданно задернувшись розоватой дымкой... Туманность также резко пропала, как и появилась, и тогда внезапно на Еси вроде голубой волной пошло небо. Казалось оно подступило к самим границам Земли, взяло в полон дальние рубежи и на мгновение поглотило морскую синеву. И когда чудилось, что вот-вот небеса упадут... раскрыв свою фиолетовую марность, прямо на девушку, легкая зябь, остановила движение волны. Еще совсем чуть-чуть... может лишь пару минут и волна, стремительно пошла вспять. И вместе с тем небо вроде раздвоилось, и в нем появились синие, зеленые, рдяные, смаглые полосы, столь широкие, расчертившие, кажется, весь небосвод, а после показался здоровущий красный шар, вслед за которым прилетел хвостатый огонь. Жар... Таковой мощный наполнил не только тело Еси, он точно облизал своим языком и сам деревянный корпус летучего корабля, и кологривов, тревожно заржавших и жрецов, напряженно вглядывающихся в небеса. Радужные полосы сопровождали хвостатый шар до самой земли, а когда он пропал из вида, вдарившись об Дари, послышались раскаты грома, оземь задрожала. Еще малость времени и послышались еще более значимые удары грома, похоже, слившиеся с треском и хрустом... Гул охватил всю Землю, и она зримо для Есиньки качнулась... дернулась вперед... и вместе с тем рывком по морю пошла высокая волна, пришедшая от упавшего недалеко от них осколка спутника. Небеса теперь наполнились янтарным цветом, он, судя по всему, даже погасил в себе сияние солнца, оставив мельчайше вспыхивать несущемуся к поверхности планеты крошеву каменьев, оплывающих в атмосфере.
Глава тридцать четвертая.
Несколько каменьев, конечно махих в сравнении с теми, что упали на Дари атаковали нежданно летучий корабль. Два из них резко вдарились в средину летящих кологривов, сбив их полет. Отчего скользящие подле них кони яростно дернулись, натянув и чуть не порвав поводья, да тем встряхнули и само судно, и людей находящихся на нем. Убитых животных меж тем не оторвало от общей упряжи и посему они, волочившись обок со своими собратьями, своим мотылянием, сбивали их полет.
- Скорей!- зычно крикнул Гордиян, первым приходя в себя и отдавая повеления матросам.- Обрезать поводья погибших кологривов.
Матросы немедля побежали на нос судна исполнять указания шкипера, а Есислава все еще зажимая рот ладонью, чтоб не закричать, увидела, как под кормой корабля вода нежданно сменилась на зеленую даль леса... Мгновенно под ними появилась земля, проехав земной корой самую малость вперед. Из внутреннего помещения корабля на палубу, наконец, вышел Липоксай Ягы, коему только сейчас, чтобы успокоить божество Мерик разрешил рассказать всю правду... вернее только ее часть.
- Отец!- громко крикнула Есинька, убирая от губ руку и направляя на раскинувшиеся под ними дали земли.- Смотри...что это? Что... Что вообще случилось?- голос девушки туго дернулся.- На Дари... это упало на Дари...
-Под нами континент Асия, его северо-восточные пределы заселены желтыми людьми...- властно пояснил старший жрец, тем тоном стараясь привести в чувства не столько Еси, сколько людей находящихся на судне.- Мы же летим прежним, указанным курсом.- Он повернул голову в сторону шкипера находящегося на положенном ему месте, обок кормового весла управляемого двумя матросами подле высокого, узкого деревянного стола почитай в средине крыши надстройки.- Гордиян! Ты слышал?
Шкипер не мешкая кивнул, вероятно, не в силах оспорить воздействие беса, повеление Мерика, да еще и старшего жреца.
- Ваша святость,- обратился к старшему жрецу Таислав, столь низко, вроде как он охрип. Побледневшая его кожа лица, густо смоченная потом, лоснилась, губы, как и руки мелко дрожали.- Значит вы ведали о произошедшем заранее... знали, что прилетит и упадет на Дари, посему мы оттуда и отбыли? Может, вы нам объясните, что происходит?
- Природный катаклизм, так сказали Боги,- Липоксай Ягы резко развернулся в сторону стоящих жрецов, не сводивших с него взоров. Каждое слово вещун говорил медлительно, растягиваючи, словно не в силах произнести и вовсе.- Дари погибнет... и спасти людей было неможно. Мне было велено улететь, чтобы уберечь от гибели ее ясность божество Есиславу... Днесь мы летим на континент Африкию, где уже построено несколько поселений, в каковых дарицы продолжат свое бытие на Земле. Ежели нам удастся спасти божество, Боги вмале пришлют туда посланцев. Они принесут нам потерянные знания и тогда наступят золотые времена, обещанные в наших свитках,- повторил он почти дословно молвь Стыня.
- Что?- звонко закричала Еси, и тело ее судорожно дернулось... да, чтоб не упасть, ибо у нее нежданно подкосились ноги, она ухватилась рукой за борт судна.- Да, как ты смел... Как смел бросить людей на погибель... зная...зная о катаклизме... Сбежал... сбежал никого не предупредив... не дав возможности людям спасти свои жизни и жизни близких!
- Нет!- не менее зычно откликнулся Липоксай Ягы, в глубине души соглашаясь с брошенными в его сторону обвинениями.- Я выполнял, что велели мне Боги... Я не смел, нарушить их указаний, так как основа этой планеты вы, ваша ясность... Боги поведали мне, что вы суть нашей Земли и сие было дотоль, когда на планете впервые появились люди... и так будет до тех пор поколь по ней ходит человеческое племя.
- Ложь! Ложь! Все это ложь... и слова твои... и моя божественность,- еще звонче... насыщенней закликала девушка, осознавая, что по ее вине погибли дарицы... люди которым столь сильно любящий ее отец, ее Ксаечка, не оставил шанса на выживание.- Кто? Кто надоумил, тебя так поступить Ксай? Как ты и я теперь с этим будем жить?.. Ежели бы не я... Я! у людей... у них была бы надежда, возможность выжить... А теперь... теперь погибли целые грады, селения... Какой? Какой Бог сие повелел тебе сделать Ксай? Дажба? Круч? Стынь?
Есинька резко дернула руку от борта летучего корабля и закрыв ладонями лицо, надрывно закачалась, чувствуя, что еще морг того осознания собственной вины и она разорвет себе грудь, чтобы остановить биение своего сердца. Липоксай Ягы медлил лишь четверть минуты, а после торопко шагнул в направлении дорогого чадо, не столько желая объяснить произошедшее, сколько жаждая обнять девушку и в теплоте своей любви снять с нее всю боль.
Нежданно глухой удар потряс внутренности корабля, поелику янтарное небо все еще скидывало вниз останки спутника, словно летящие уже с Месяца. Судно стремительно накренилось на левый бок и люди находящиеся на нем оттого значимого удара попадали. Громко заржали кологривы, так как еще один огромный камень попал в них, окончательно ломая их стройный полет, лишая опоры судно. Порывом мощного ветра... жара, что притянули с собой камни в доли мига смело парус. Еси, болезненно ударившись головой о борт судна на малость потеряла сознание, а корабль меж тем яростно тряхнуло взад... вперед... тем самым вроде сбрасывая лишних людей вниз... и тотчас качнуло вправо, выравнивая положение относительно земли. Однако вместе с тем обретением положенного состояния, более мелкий камень оторвал у судна весло-руль, и единожды разорвав корму, утащил вслед за собой матроса.
- Держитесь!- крик Гордияна вернул сознание Еси... и она, открыв очи, увидела пред собой густой дым.
Еще мгновение и юница ощутила всю себя и стремительное колыхание своего тела. Чья та рука, похоже, намертво впилась в ее предплечье, вогнав перста в саму плоть.
- Ах,- болезненно простонала Есинька, днесь только сообразив, что весит повдоль корпуса летучего корабля, с внешней его стороны, а под ногами ее плывут зеленые кроны деревьев, местами объятые полыханием огня, али серым куревом дыма.
Есислава медленно вздела голову и только сейчас заметила обок себя чьи-то ноги, обряженные в удлиненные, черные сапоги, с ровной, глянцевой подошвой. Тот, кто висел подле нее, одновременно правой рукой держался за борт, а в левой удерживал ее предплечье. Прошло малое время, когда девушка определила в висящем матросе Лихаря. Еще вероятно меньше минуты юнице понадобилось, чтобы понять, что Лихарь ее не удержит... И коль судно еще раз тряхнет, улетит вниз вместе с ней... Погибнет... погибнет, как и дарицы, чтобы спасти ее... погибнет и Лихарь... Те мысли неестественной мощью надавили на нее, и Еси вдруг услышала бодрый, высокий звук... успокаивающий, умиротворяющий... убеждающий. Тот звук... вернее даже голос, он словно вышел из ее мозга, аль точнее был порожден именно ее мозгом, авторитарно надавил на девушку, и с тем принес спокойствие... спокойствие к происходящему... к гибели Дари... и возможной смерти Лихаря. И тогда Есислава взбунтовалась... только не мысленно, ибо была на это неспособна, а физически, и, чтоб не допустить еще и гибели Лихаря, резко дернулась вниз... враз, качнув всем телом. Только рука юноши, крепко удерживающая ее предплечье, не выпустила девушку. Вспять тому рывку сорвалась его правая рука с борта. Совсем, крошечный кусок камня, прочертив огненно-белую полосу в небе, и словно раскатисто "ухнув" воткнулся в правый борт корабля, отчего левый, подпихнул полет Лихаря и Есиславы.
И юноша с девушкой понеслись с еще большим ускорением вниз... туда к пылающей земле, на каковой еще можно было рассмотреть зеленые массивы леса. Летучий корабль, будто замерший в небесах, внезапно горестно заскрежетал, по-видимому, разваливаясь на части и громко закричали на нем люди. Есислава на миг даже свободно вздохнула подумав о том, что умерев сейчас более не будет думать о тех людях, что погибли в Дари. Однако также резкий, горячий порыв ветра, вроде как от пролетевшего недалече каменного, остатка, спутника подхватил Еси и все еще впившегося в ее предплечье Лихаря, да тотчас бросил на твердую поверхность. Лишь мгновением промелькнули пред очами юницы зеленые дали леса, перемешанные огнем и дымом. Удар о землю стал таким значимым, что девушка не только его почувствовала, она услышала гулкое хлюпанье, треск и хруст, точно ломаемого древа... и пред очами поплыл тягучие, клубистые, черные испарения.
Несколько каменьев, конечно махих в сравнении с теми, что упали на Дари атаковали нежданно летучий корабль. Два из них резко вдарились в средину летящих кологривов, сбив их полет. Отчего скользящие подле них кони яростно дернулись, натянув и чуть не порвав поводья, да тем встряхнули и само судно, и людей находящихся на нем. Убитых животных меж тем не оторвало от общей упряжи и посему они, волочившись обок со своими собратьями, своим мотылянием, сбивали их полет.
- Скорей!- зычно крикнул Гордиян, первым приходя в себя и отдавая повеления матросам.- Обрезать поводья погибших кологривов.
Матросы немедля побежали на нос судна исполнять указания шкипера, а Есислава все еще зажимая рот ладонью, чтоб не закричать, увидела, как под кормой корабля вода нежданно сменилась на зеленую даль леса... Мгновенно под ними появилась земля, проехав земной корой самую малость вперед. Из внутреннего помещения корабля на палубу, наконец, вышел Липоксай Ягы, коему только сейчас, чтобы успокоить божество Мерик разрешил рассказать всю правду... вернее только ее часть.
- Отец!- громко крикнула Есинька, убирая от губ руку и направляя на раскинувшиеся под ними дали земли.- Смотри...что это? Что... Что вообще случилось?- голос девушки туго дернулся.- На Дари... это упало на Дари...
-Под нами континент Асия, его северо-восточные пределы заселены желтыми людьми...- властно пояснил старший жрец, тем тоном стараясь привести в чувства не столько Еси, сколько людей находящихся на судне.- Мы же летим прежним, указанным курсом.- Он повернул голову в сторону шкипера находящегося на положенном ему месте, обок кормового весла управляемого двумя матросами подле высокого, узкого деревянного стола почитай в средине крыши надстройки.- Гордиян! Ты слышал?
Шкипер не мешкая кивнул, вероятно, не в силах оспорить воздействие беса, повеление Мерика, да еще и старшего жреца.
- Ваша святость,- обратился к старшему жрецу Таислав, столь низко, вроде как он охрип. Побледневшая его кожа лица, густо смоченная потом, лоснилась, губы, как и руки мелко дрожали.- Значит вы ведали о произошедшем заранее... знали, что прилетит и упадет на Дари, посему мы оттуда и отбыли? Может, вы нам объясните, что происходит?
- Природный катаклизм, так сказали Боги,- Липоксай Ягы резко развернулся в сторону стоящих жрецов, не сводивших с него взоров. Каждое слово вещун говорил медлительно, растягиваючи, словно не в силах произнести и вовсе.- Дари погибнет... и спасти людей было неможно. Мне было велено улететь, чтобы уберечь от гибели ее ясность божество Есиславу... Днесь мы летим на континент Африкию, где уже построено несколько поселений, в каковых дарицы продолжат свое бытие на Земле. Ежели нам удастся спасти божество, Боги вмале пришлют туда посланцев. Они принесут нам потерянные знания и тогда наступят золотые времена, обещанные в наших свитках,- повторил он почти дословно молвь Стыня.
- Что?- звонко закричала Еси, и тело ее судорожно дернулось... да, чтоб не упасть, ибо у нее нежданно подкосились ноги, она ухватилась рукой за борт судна.- Да, как ты смел... Как смел бросить людей на погибель... зная...зная о катаклизме... Сбежал... сбежал никого не предупредив... не дав возможности людям спасти свои жизни и жизни близких!
- Нет!- не менее зычно откликнулся Липоксай Ягы, в глубине души соглашаясь с брошенными в его сторону обвинениями.- Я выполнял, что велели мне Боги... Я не смел, нарушить их указаний, так как основа этой планеты вы, ваша ясность... Боги поведали мне, что вы суть нашей Земли и сие было дотоль, когда на планете впервые появились люди... и так будет до тех пор поколь по ней ходит человеческое племя.
- Ложь! Ложь! Все это ложь... и слова твои... и моя божественность,- еще звонче... насыщенней закликала девушка, осознавая, что по ее вине погибли дарицы... люди которым столь сильно любящий ее отец, ее Ксаечка, не оставил шанса на выживание.- Кто? Кто надоумил, тебя так поступить Ксай? Как ты и я теперь с этим будем жить?.. Ежели бы не я... Я! у людей... у них была бы надежда, возможность выжить... А теперь... теперь погибли целые грады, селения... Какой? Какой Бог сие повелел тебе сделать Ксай? Дажба? Круч? Стынь?
Есинька резко дернула руку от борта летучего корабля и закрыв ладонями лицо, надрывно закачалась, чувствуя, что еще морг того осознания собственной вины и она разорвет себе грудь, чтобы остановить биение своего сердца. Липоксай Ягы медлил лишь четверть минуты, а после торопко шагнул в направлении дорогого чадо, не столько желая объяснить произошедшее, сколько жаждая обнять девушку и в теплоте своей любви снять с нее всю боль.
Нежданно глухой удар потряс внутренности корабля, поелику янтарное небо все еще скидывало вниз останки спутника, словно летящие уже с Месяца. Судно стремительно накренилось на левый бок и люди находящиеся на нем оттого значимого удара попадали. Громко заржали кологривы, так как еще один огромный камень попал в них, окончательно ломая их стройный полет, лишая опоры судно. Порывом мощного ветра... жара, что притянули с собой камни в доли мига смело парус. Еси, болезненно ударившись головой о борт судна на малость потеряла сознание, а корабль меж тем яростно тряхнуло взад... вперед... тем самым вроде сбрасывая лишних людей вниз... и тотчас качнуло вправо, выравнивая положение относительно земли. Однако вместе с тем обретением положенного состояния, более мелкий камень оторвал у судна весло-руль, и единожды разорвав корму, утащил вслед за собой матроса.
- Держитесь!- крик Гордияна вернул сознание Еси... и она, открыв очи, увидела пред собой густой дым.
Еще мгновение и юница ощутила всю себя и стремительное колыхание своего тела. Чья та рука, похоже, намертво впилась в ее предплечье, вогнав перста в саму плоть.
- Ах,- болезненно простонала Есинька, днесь только сообразив, что весит повдоль корпуса летучего корабля, с внешней его стороны, а под ногами ее плывут зеленые кроны деревьев, местами объятые полыханием огня, али серым куревом дыма.
Есислава медленно вздела голову и только сейчас заметила обок себя чьи-то ноги, обряженные в удлиненные, черные сапоги, с ровной, глянцевой подошвой. Тот, кто висел подле нее, одновременно правой рукой держался за борт, а в левой удерживал ее предплечье. Прошло малое время, когда девушка определила в висящем матросе Лихаря. Еще вероятно меньше минуты юнице понадобилось, чтобы понять, что Лихарь ее не удержит... И коль судно еще раз тряхнет, улетит вниз вместе с ней... Погибнет... погибнет, как и дарицы, чтобы спасти ее... погибнет и Лихарь... Те мысли неестественной мощью надавили на нее, и Еси вдруг услышала бодрый, высокий звук... успокаивающий, умиротворяющий... убеждающий. Тот звук... вернее даже голос, он словно вышел из ее мозга, аль точнее был порожден именно ее мозгом, авторитарно надавил на девушку, и с тем принес спокойствие... спокойствие к происходящему... к гибели Дари... и возможной смерти Лихаря. И тогда Есислава взбунтовалась... только не мысленно, ибо была на это неспособна, а физически, и, чтоб не допустить еще и гибели Лихаря, резко дернулась вниз... враз, качнув всем телом. Только рука юноши, крепко удерживающая ее предплечье, не выпустила девушку. Вспять тому рывку сорвалась его правая рука с борта. Совсем, крошечный кусок камня, прочертив огненно-белую полосу в небе, и словно раскатисто "ухнув" воткнулся в правый борт корабля, отчего левый, подпихнул полет Лихаря и Есиславы.
И юноша с девушкой понеслись с еще большим ускорением вниз... туда к пылающей земле, на каковой еще можно было рассмотреть зеленые массивы леса. Летучий корабль, будто замерший в небесах, внезапно горестно заскрежетал, по-видимому, разваливаясь на части и громко закричали на нем люди. Есислава на миг даже свободно вздохнула подумав о том, что умерев сейчас более не будет думать о тех людях, что погибли в Дари. Однако также резкий, горячий порыв ветра, вроде как от пролетевшего недалече каменного, остатка, спутника подхватил Еси и все еще впившегося в ее предплечье Лихаря, да тотчас бросил на твердую поверхность. Лишь мгновением промелькнули пред очами юницы зеленые дали леса, перемешанные огнем и дымом. Удар о землю стал таким значимым, что девушка не только его почувствовала, она услышала гулкое хлюпанье, треск и хруст, точно ломаемого древа... и пред очами поплыл тягучие, клубистые, черные испарения.
Глава тридцать пятая.
Дым... в его темно-сером мареве вспыхивая, вращались мельчайшие, рдяные искорки, вроде зачинающегося полымя... в нем иноредь колеблясь, проскальзывали лица Липоксай Ягы и Стыня... Стыня... Стынюшки.
Есислава глубоко вздохнула, в первый морг своего пробуждения, ощутив колебание земли, на которой лежала... ее стенание... гул... и трепетное подергивание, точно предсмертной агонии. Девушка открыла глаза и увидела над собой янтарное небо, испещренное во всех направлениях белыми, рдяными полосами. И тотчас вспомнив о пережитом... о гибели Дари... скрежете ломаемых бортов летучего корабля, зарыдала. Не погибнув, оставшись в живых, чтобы переосмыслить, прочувствовать смерть того и тех кого любила.
- Что ты ноешь?- раздался грубый голос в шаге от нее Лихаря. Есинька смолкла лишь на миг... и в той мгновенной тишине порадовалась тому, что жив хотя бы он... он, Лихарь.- Чё ноешь дрянь?- добавил юноша, однако весьма жестко.
Ощущая тугую боль в голове и всем теле Еси, все поколь продолжая всхлипывать, медленно поднявшись с оземи, села и огляделась. Они находились на высоком берегу моря. Обрывчатая стена из глинистого слоя весьма потрескавшегося прорезанного широкими бороздами и щелями, кое-где поросшая низкими зелеными травами, упиралась в тот нависающий уступ, уходя вправо и влево и одновременно близко подступая к грани моря, образуя меж рубежом земли и воды тонкую полосу песчаного брега. На струящийся, той малой желтовато-песочной полоской, брег выкатывались мощные с белыми навершиями волны, выкидывая ввысь струи воды, они подступали изредка к самой глиняной стене, и, вклиниваясь в нее, отрывали целые куски почвы.
- Чё ноешь... ноешь лярва... дрянь,- жестко дыхнул, стоявший в трех шагах от юницы, Лихарь.
Он стремительно шагнул к девушке, и, опустившись подле на корточки, наотмашь ударил ее кулаком прямо в нос и единожды левый глаз. Отчего голова Еси надрывисто дернулась, а внутри нее, что-то порывчато хрустнуло. На немного свет пропал не только в левом, но и правом глазу, густая алая юшка, обильно потекла из обеих ноздрей. Девушка немедля прекратила плакать, чуть слышно вскрикнула и схватилась за нос.
- Что лярва... лярва, не божество,- прерывисто продышал юноша. Его белое округлой формы лицо, один-в-один, как небо исполосовали красные полосы гнева, тело тягостно сотряслось. А пшеничные, длинные волосы, оные дотоль схваченные позади в хвост, замотанные в ракушку, и сверху укрытые голубой повязкой, сейчас были распущенными и словно вновь сальными... липкими... от грязи, дыма, али негодования. Мясистые губы, днесь полопавшись, купно усеивали кровоточащие трещинки, также окровавленной была синяя рубаха с подвороченными до локтя рукавами...
- Ты чего дрянь меня дернула... чего? Ну, хочешь сдохнуть... сдохни, меня, зачем дергать?- дополнил гневливо Лихарь.
Второй удар кулака пришелся Еси в лоб и сызнова в левый глаз так, что его объяла на доли секунд густая тьма. Впрочем, этот удар Лихаря словно оживил девушку, предал ей сил и смелости... Он, верно, передал сил человеку от божества... Есиславе от Крушеца. А потому, юница тот же миг не менее крепким ударом ответила Лихарю. И ее маленький в сравнении с ним кулак въехал прямо в его нос. Под пальцами Еси слышимо хрустнула кость в носу парня, отдавшись глухой болью во всей руке, и вроде в боку.
- Ах! ты лярва!- негодующе прошипел Лихарь, также как дотоль девушка, схватившись за свой нос.- Ты, чего дрянь... Да тут никого нет... Нет!.. я проверил... здесь внизу море... там позади нас долина... и нигде не видно людей... Тут нет наратников, Липоксая, Богов... Только ты и я... И теперь правлю я!.. Я- Лихарь! Ты думаешь, я забыл, как из-за тебя... из-за твоего обожаемого Ксая меня секли на площади воспитательного дома за побег? Нет! Нет, я ничего дрянь не забыл!
Парень внезапно вскочил с присядок, и, вздев ногу, что есть мочи ударил юницу по голове, засим пнул ее в лицо, грудь... и еще раз в грудь. От тех грубых, сильных ударов Есинька повалилась на землю, а ошалевший от жестокости и вида крови юноша начал пинать ее еще яростнее и сильнее, неизменно стараясь попасть в лицо. Есислава хоронившая лицо под руками, меж тем резко раскрывшись, схватила Лихаря за сапог.
- Тварь! Тварь! Ненавижу! Лярвы все!- орал, может просто испугавшись пережитого, парень.
Обхватив руками сапог, Еси рывком дернула его на себя и тем самым прервала и крики Лихаря, и его удары. Он туго качнулся, и почти подлетев второй ногой кверху опрокинувшись назад, упал на землю... при том достаточно сильно стукнувшись затылком о каменистую ее поверхность, смолкнув и точно на малость, потеряв сознание. Девушка тотчас выпустила сапог, а вместе с ним и ногу Лихаря, да вскочив с земли, побежала, стараясь как можно скорее покинуть и сам брег, и ополоумевшего парня. Высокая, побуревшая трава, густо устилающая землю и доходящая юнице почти до пояса стлалась намного вперед. И там дальше лицезрелись невысокие холмы плавно переходящие в ложбины, поросшие низкими деревцами и кустарниками.
Однако девушке не удалось убежать далеко и не потому, что невыносимо сильно болела голова, и грудь, а потому как Лихарь, дюже стремительно пришедший в себя, поднявшись с земли, кинулся вслед за ней. По-видимому, он решил выместить на девушке все свои обиды, перенесенные горести, страх и врожденную жестокость. Он вмале догнал Еси, и, грубо схватив за волосы сзади, дернул ее назад, единожды с тем повалив на колени. Тем не менее, в юнице, словно пробудились доселе дремлющие силы... силы каковые появляются в человеке на пределе его возможностей. И она, нежданно не менее скоро развернувшись, с такой силой, нанесла удар по лицу Лихаря, что он не только выпустил ее волосы, частью оставив их в сомкнутом кулаке, но и отлетел на несколько шагов в сторону. С каким-то скрежетом парень врезался головой и плечами в каменистую почву, и, проехав по ней, прочертил широкую полосу в той поверхности.
- Лихарь! Лихарь!- испуганно, не столько за свою... сколько за его жизнь, закричала девушка.- Успокойся! Что ты? Что ты делаешь? Посмотри... посмотри, все кругом погибли... мы остались с тобой вдвоем... Я не хотела твоей смерти... вспять желала тебя освободить от себя, потому и дернулась.- В гласе Есиславы не было и нотки гнева, там звучала всего-навсе жалость к обезумевшему от страха и ненависти парню.
- Я, что делаю?- неспешно произнес Лихарь и также медленно усевшись, выплюнул сгусток бело-алых слюней в сторону юницы, стараясь попасть ей в лицо.- Хочу сделать одно... Прежде чем сдохну овладею тобой... Возьму тебя силой... Тебя... божество... такое недоступное, изнеженное, забалованное тело... Вот смех-то будет! Когда вместо ах! и ох! разбитая морда и сама, как лярва!
- Не смей! Не смей!- испуганно вскрикнула юница и шагнула назад. Встревожено став озираться, Есислава приметила здоровый кусок камня, обок ноги и торопко подняв его, вновь воззрилась на парня.- Не тронь меня... а иначе... иначе я...
- Что убьешь?- насмешливо мешая злобу и ненависть, молвил Лихарь, поднимаясь с земли. Он, встал в полный рост и вызывающе сжал в кулаки свои широколадонные руки.
- За, что?- чуть слышно дыхнула Есинька, не понимая, почему ее столь сильно ненавидит тот, кому она не сделала ничего дурного. Порывисто девушка хлюпнула кровавым носом, и в отличие от Лихаря, что плевал в ее сторону, сглотнула юшку... Юшку, коя залила, кажется, не только лицо, шею, распущенные, рыжие волосы, но и шелковую, белую рубаху.
-За, что?- запальчиво прогамил юноша.- За то, что я вас ненавижу,- в каждом его слове было столько едкости, злобы она точно наотмашь ударяла по естеству Еси, заставляя ее плоть сотрясаться.- Всегда... Всегда ненавидел. Ты, точно с куклой... тогда поиграла со мной и выкинула. И я сызнова попал в узницу, где меня секли за побег при всех мальчишках на площади... А я мечтал только об одном отплатить тебе за свою боль.
- Тогда зачем схватил за руку, там... на летучем корабле? - негромко вопросила Есислава, понимая, что ей не удастся урезонить парня... и за собственную жизнь... и в первую очередь честь придется биться, посему утерла лицо от крови рваным рукавом рубахи.
- Думал спасу и попаду в милость,- все с той же язвительностью произнес Лихарь и сделал широкий шаг вперед.- А теперь нет смысла... Теперь надобно напоследок насладиться твоим белым, сладким телом.
Юноша днесь рывком прыгнул вперед, вероятно, желая опередить Еси. Однако она, ожидающая нападения, не менее стремительно метнула в его сторону поднятый с земли булыжник. Здоровущий отломышек, будто стрела просвистел в воздухе и на удивление врезался парню прямо в лоб, тем мощным ударом сбив его прыжок и повалив на оземь... И тотчас Есислава громко закричала от ужаса... на мгновение ее тело окаменело, остекленело, выпучились глаза. Еще миг той стылости и Крушец стремительно дернулся внутри головы девушки, стараясь непременно спасти ее. Он выбросил густое смаглое сияние, зараз из всего ее тела, а после обрывочно и резко подал зов... так, чтобы его однозначно услышал Родитель и лишь потом Зиждители. Так, чтобы он не навредил младшим его братьям, и они не потеряв свои силы, пришли на помощь к юнице. Однако тот зов... то может и обыденное поведение лучицы высосало остатки сил с самой Есиньки. И она, тягостно качнувшись, повалилась правым боком на землю, приоткрыв рот и обездвиженными очами наблюдая возникшее светозарно-золотое сияние, накрывшее, кажется, не только ее саму, лежащего и хрипящего Лихаря, но точно и весь обрывистый брег. Еще доли морга и недалече от девушки возник Круч, младший из Атефской печищи.
Высокий, как и все Боги, он был значительно крупнее, чем Дажба и явно ровнялся по мощи со Стынем, обладая шириной в плечах и крепостью. Подсвечивающаяся золотым светом кожа Бога была красно-смуглой, а уплощенное лицо весьма миловидным, явственно говоря о нем как о юном создании, или по человеческим меркам отроке. На его лице, имеющем четкие линии, где лоб смотрелся более широким, чем покатый подбородок, поместился приплюснутый нос и массивно выпирающие вперед скулы. Темно-карие радужки очей были достаточно крупными, а ромбический зрачок изменял форму, переменно, то уменьшаясь, то увеличиваясь в размере. На лице Круча отсутствовала какая бы то ни была растительность, а черные жесткие волосы, достигая плеч, едва заметно вились. Разделенные на два пробора волосы на концах были схвачены в хвосты, кои в свой черед завершались мелкими сапфировыми квадратами, словно ограничивающими их длину.На Зиждителе не имелось венца али каких-либо украшений, обряженный в зеленое, короткое до колен сакхи, без рукавов... он прибыл явственно во гневе. Потому его смуглая кожа озарялась изнутри золото-красными переливами, иноредь утапливая в рдяности и естественный ее цвет. Темно-карие очи Круча, где ромбические зрачки вразы увеличились, пыхнули в сторону подымающегося с земли Лихаря, лучами блеклого дыма и единожды с тем пригвоздив к почве, вроде как встряхнули... иссушив плоть и сделав ее плоско-умягченной.
Круч торопливо ступил к лежащей Еси и даже не приседая, не наклоняясь, поднял ее с оземи на руки, крепко прижав к груди и полюбовно облобызав ей лоб, тем самым возвращая силы, снимая окаменелость с чресел.
- Пойдешь со мной Есинька?- умягчено поспрашал младший Атеф, своим ноне приобретшим высокий, звонкий тенор, с нотками драматической окраски голосом так схожим с гласом Седми.
- Да,- едва слышно прошептала в ответ Еси, и тотчас сомкнув очи, потеряла сознание.
Судя по всему, силы потеряла не только девушка, но и живущая в ней лучица, ноне наново сделавшая все, чтобы спасти плоть от гибели.
Прошла совсем малая толика времени, когда Круч опустил тело юницы в густую траву, слегка лизнувшую разбитую голову, руки, ноги и лицо своими острыми, тонкими отростками. А погодя по лицу Есиньки прошлись тонкие перста Бога, всегда трепетно вздрагивающие при касании, и словно передающие ей силы, снимающие боль.
- Не трогай, - тихонько прошептала девушка, ощущая тугую боль во всем теле... и не позволяя... страшась, что коль Круч ее снимет единожды более мощной болью отзовется ее естество замершее внутри.
Младший Атеф немедля убрал пальцы от лица Есиславы и замер. Круч всегда был молчалив, по-видимому, его юность не давала ему до конца осознать свою божественность.
- Что случилось с Землей? Откуда летели те камни?- немного погодя вопросила юница, о том, что ее более всего тревожило, и не в силах отворить очи... ощущая под собой колебание почвы и тихий ее гул.
- Один из спутников Земли, Луна, погиб,- пояснил Круч и легохонько вздохнул... Он почасту вздыхал, находясь обок с Есинькой, вроде тосковал о людском... аль, что-то обдумывал.
- А Липоксай Ягы?- голос Есиславы теперь затрепыхавшись, тягостно дернулся, и из глаз ее на щеки потекли потоки слез, перемешиваясь там с юшкой. Она вдруг вспомнила, сызнова услышав, хруст разваливающегося на части судна...
- Я ничего не могу про него сказать,- очень мягко протянул Круч, и нежно провел дланью по вздрагивающей от напряжения спине девушки.- Этот катаклизм был столь стремительным... Я только услышал твой зов, потому и прибыл.
Коль говорить точнее зов Крушеца был таким мощным... он, несомненно, несмотря на желание лучицы послать его мягче, и лишь через Родителя, оглушил всех Зиждителей. И по каким-то определенным причинам к Есиславе на помощь пришел именно Круч... ни Дажба... ни Стынь... а именно Круч, скорее всего потому как определить место нахождения девочки быстрее всего смог Асил, помогающий в том своему младшему сыну. И так как Есинька согласилась уйти с Кручем... Ноне Круч и Асил держали в руках ее удел, теперь сокрыв от взора иных Зиждителей. Первые откликнувшиеся на зов лучицы после начала соперничества, первые кому Есислава и Крушец доверили свой удел, в целом, как и всегда, не ведая о том сами.
- Откуда же об этом катаклизме знал Ксай?- проронила девушка, и днесь ее тело тягостно сотряслось, словно вторя стенаниям земли.- Ксай, Ксаечка последние слова, что я бросила, были такими гневливыми... такими злыми... ибо злость... злость только и присуща, что человеку. Прости, прости меня за них... прости, мой дорогой отец.
Есислава нежданно стихла, тело ее объяло лихорадочное состояние, кажется, в доли секунд кожу покрыл холодный пот, и только теперь она ощутила, как болит истерзанное лицо, грудь... стонет плечо, пальцы, руки, ноги... и в целом... в целом ноет каждая частичка ее плоти.
- Я не ведаю, откуда Липоксай Ягы о том мог знать, не от меня,- заботливо произнес Круч и легохонько наклонившись, прикрыл лицо юницы от дуновение жаркого ветра, оглаживающего травы.- Тут... В этой долине живут отпрыски Атефской печище, я отнесу тебя к ним. И они помогут тебе, снимут боль и излечат, ты согласна?
- Нет! Хочу умереть!- мешая громкость и рыдания, выдохнула из себя Еси.
Озвучивая свои мысли и желания, и точно не ощущая какого-то внутреннего умиротворения, единождым махом опутавшего ее мозг и укачивающе - нежно зашептавшего согласится. Яркое коричневое свечение, вроде луча выбилось из головы юницы и прочертило широкую борозду по травам, приклонив своей божественностью их острые макушки к оземи. Круч торопливо склонился к девушке и вместе с Крушецом успокоительно, что-то зашептал... Его уста нежно облобызали кожу лба Есиньки и тем подарили свою любовь и Крушецу, основе не только этой плоти, но и всей планеты Земля.
Дым... в его темно-сером мареве вспыхивая, вращались мельчайшие, рдяные искорки, вроде зачинающегося полымя... в нем иноредь колеблясь, проскальзывали лица Липоксай Ягы и Стыня... Стыня... Стынюшки.
Есислава глубоко вздохнула, в первый морг своего пробуждения, ощутив колебание земли, на которой лежала... ее стенание... гул... и трепетное подергивание, точно предсмертной агонии. Девушка открыла глаза и увидела над собой янтарное небо, испещренное во всех направлениях белыми, рдяными полосами. И тотчас вспомнив о пережитом... о гибели Дари... скрежете ломаемых бортов летучего корабля, зарыдала. Не погибнув, оставшись в живых, чтобы переосмыслить, прочувствовать смерть того и тех кого любила.
- Что ты ноешь?- раздался грубый голос в шаге от нее Лихаря. Есинька смолкла лишь на миг... и в той мгновенной тишине порадовалась тому, что жив хотя бы он... он, Лихарь.- Чё ноешь дрянь?- добавил юноша, однако весьма жестко.
Ощущая тугую боль в голове и всем теле Еси, все поколь продолжая всхлипывать, медленно поднявшись с оземи, села и огляделась. Они находились на высоком берегу моря. Обрывчатая стена из глинистого слоя весьма потрескавшегося прорезанного широкими бороздами и щелями, кое-где поросшая низкими зелеными травами, упиралась в тот нависающий уступ, уходя вправо и влево и одновременно близко подступая к грани моря, образуя меж рубежом земли и воды тонкую полосу песчаного брега. На струящийся, той малой желтовато-песочной полоской, брег выкатывались мощные с белыми навершиями волны, выкидывая ввысь струи воды, они подступали изредка к самой глиняной стене, и, вклиниваясь в нее, отрывали целые куски почвы.
- Чё ноешь... ноешь лярва... дрянь,- жестко дыхнул, стоявший в трех шагах от юницы, Лихарь.
Он стремительно шагнул к девушке, и, опустившись подле на корточки, наотмашь ударил ее кулаком прямо в нос и единожды левый глаз. Отчего голова Еси надрывисто дернулась, а внутри нее, что-то порывчато хрустнуло. На немного свет пропал не только в левом, но и правом глазу, густая алая юшка, обильно потекла из обеих ноздрей. Девушка немедля прекратила плакать, чуть слышно вскрикнула и схватилась за нос.
- Что лярва... лярва, не божество,- прерывисто продышал юноша. Его белое округлой формы лицо, один-в-один, как небо исполосовали красные полосы гнева, тело тягостно сотряслось. А пшеничные, длинные волосы, оные дотоль схваченные позади в хвост, замотанные в ракушку, и сверху укрытые голубой повязкой, сейчас были распущенными и словно вновь сальными... липкими... от грязи, дыма, али негодования. Мясистые губы, днесь полопавшись, купно усеивали кровоточащие трещинки, также окровавленной была синяя рубаха с подвороченными до локтя рукавами...
- Ты чего дрянь меня дернула... чего? Ну, хочешь сдохнуть... сдохни, меня, зачем дергать?- дополнил гневливо Лихарь.
Второй удар кулака пришелся Еси в лоб и сызнова в левый глаз так, что его объяла на доли секунд густая тьма. Впрочем, этот удар Лихаря словно оживил девушку, предал ей сил и смелости... Он, верно, передал сил человеку от божества... Есиславе от Крушеца. А потому, юница тот же миг не менее крепким ударом ответила Лихарю. И ее маленький в сравнении с ним кулак въехал прямо в его нос. Под пальцами Еси слышимо хрустнула кость в носу парня, отдавшись глухой болью во всей руке, и вроде в боку.
- Ах! ты лярва!- негодующе прошипел Лихарь, также как дотоль девушка, схватившись за свой нос.- Ты, чего дрянь... Да тут никого нет... Нет!.. я проверил... здесь внизу море... там позади нас долина... и нигде не видно людей... Тут нет наратников, Липоксая, Богов... Только ты и я... И теперь правлю я!.. Я- Лихарь! Ты думаешь, я забыл, как из-за тебя... из-за твоего обожаемого Ксая меня секли на площади воспитательного дома за побег? Нет! Нет, я ничего дрянь не забыл!
Парень внезапно вскочил с присядок, и, вздев ногу, что есть мочи ударил юницу по голове, засим пнул ее в лицо, грудь... и еще раз в грудь. От тех грубых, сильных ударов Есинька повалилась на землю, а ошалевший от жестокости и вида крови юноша начал пинать ее еще яростнее и сильнее, неизменно стараясь попасть в лицо. Есислава хоронившая лицо под руками, меж тем резко раскрывшись, схватила Лихаря за сапог.
- Тварь! Тварь! Ненавижу! Лярвы все!- орал, может просто испугавшись пережитого, парень.
Обхватив руками сапог, Еси рывком дернула его на себя и тем самым прервала и крики Лихаря, и его удары. Он туго качнулся, и почти подлетев второй ногой кверху опрокинувшись назад, упал на землю... при том достаточно сильно стукнувшись затылком о каменистую ее поверхность, смолкнув и точно на малость, потеряв сознание. Девушка тотчас выпустила сапог, а вместе с ним и ногу Лихаря, да вскочив с земли, побежала, стараясь как можно скорее покинуть и сам брег, и ополоумевшего парня. Высокая, побуревшая трава, густо устилающая землю и доходящая юнице почти до пояса стлалась намного вперед. И там дальше лицезрелись невысокие холмы плавно переходящие в ложбины, поросшие низкими деревцами и кустарниками.
Однако девушке не удалось убежать далеко и не потому, что невыносимо сильно болела голова, и грудь, а потому как Лихарь, дюже стремительно пришедший в себя, поднявшись с земли, кинулся вслед за ней. По-видимому, он решил выместить на девушке все свои обиды, перенесенные горести, страх и врожденную жестокость. Он вмале догнал Еси, и, грубо схватив за волосы сзади, дернул ее назад, единожды с тем повалив на колени. Тем не менее, в юнице, словно пробудились доселе дремлющие силы... силы каковые появляются в человеке на пределе его возможностей. И она, нежданно не менее скоро развернувшись, с такой силой, нанесла удар по лицу Лихаря, что он не только выпустил ее волосы, частью оставив их в сомкнутом кулаке, но и отлетел на несколько шагов в сторону. С каким-то скрежетом парень врезался головой и плечами в каменистую почву, и, проехав по ней, прочертил широкую полосу в той поверхности.
- Лихарь! Лихарь!- испуганно, не столько за свою... сколько за его жизнь, закричала девушка.- Успокойся! Что ты? Что ты делаешь? Посмотри... посмотри, все кругом погибли... мы остались с тобой вдвоем... Я не хотела твоей смерти... вспять желала тебя освободить от себя, потому и дернулась.- В гласе Есиславы не было и нотки гнева, там звучала всего-навсе жалость к обезумевшему от страха и ненависти парню.
- Я, что делаю?- неспешно произнес Лихарь и также медленно усевшись, выплюнул сгусток бело-алых слюней в сторону юницы, стараясь попасть ей в лицо.- Хочу сделать одно... Прежде чем сдохну овладею тобой... Возьму тебя силой... Тебя... божество... такое недоступное, изнеженное, забалованное тело... Вот смех-то будет! Когда вместо ах! и ох! разбитая морда и сама, как лярва!
- Не смей! Не смей!- испуганно вскрикнула юница и шагнула назад. Встревожено став озираться, Есислава приметила здоровый кусок камня, обок ноги и торопко подняв его, вновь воззрилась на парня.- Не тронь меня... а иначе... иначе я...
- Что убьешь?- насмешливо мешая злобу и ненависть, молвил Лихарь, поднимаясь с земли. Он, встал в полный рост и вызывающе сжал в кулаки свои широколадонные руки.
- За, что?- чуть слышно дыхнула Есинька, не понимая, почему ее столь сильно ненавидит тот, кому она не сделала ничего дурного. Порывисто девушка хлюпнула кровавым носом, и в отличие от Лихаря, что плевал в ее сторону, сглотнула юшку... Юшку, коя залила, кажется, не только лицо, шею, распущенные, рыжие волосы, но и шелковую, белую рубаху.
-За, что?- запальчиво прогамил юноша.- За то, что я вас ненавижу,- в каждом его слове было столько едкости, злобы она точно наотмашь ударяла по естеству Еси, заставляя ее плоть сотрясаться.- Всегда... Всегда ненавидел. Ты, точно с куклой... тогда поиграла со мной и выкинула. И я сызнова попал в узницу, где меня секли за побег при всех мальчишках на площади... А я мечтал только об одном отплатить тебе за свою боль.
- Тогда зачем схватил за руку, там... на летучем корабле? - негромко вопросила Есислава, понимая, что ей не удастся урезонить парня... и за собственную жизнь... и в первую очередь честь придется биться, посему утерла лицо от крови рваным рукавом рубахи.
- Думал спасу и попаду в милость,- все с той же язвительностью произнес Лихарь и сделал широкий шаг вперед.- А теперь нет смысла... Теперь надобно напоследок насладиться твоим белым, сладким телом.
Юноша днесь рывком прыгнул вперед, вероятно, желая опередить Еси. Однако она, ожидающая нападения, не менее стремительно метнула в его сторону поднятый с земли булыжник. Здоровущий отломышек, будто стрела просвистел в воздухе и на удивление врезался парню прямо в лоб, тем мощным ударом сбив его прыжок и повалив на оземь... И тотчас Есислава громко закричала от ужаса... на мгновение ее тело окаменело, остекленело, выпучились глаза. Еще миг той стылости и Крушец стремительно дернулся внутри головы девушки, стараясь непременно спасти ее. Он выбросил густое смаглое сияние, зараз из всего ее тела, а после обрывочно и резко подал зов... так, чтобы его однозначно услышал Родитель и лишь потом Зиждители. Так, чтобы он не навредил младшим его братьям, и они не потеряв свои силы, пришли на помощь к юнице. Однако тот зов... то может и обыденное поведение лучицы высосало остатки сил с самой Есиньки. И она, тягостно качнувшись, повалилась правым боком на землю, приоткрыв рот и обездвиженными очами наблюдая возникшее светозарно-золотое сияние, накрывшее, кажется, не только ее саму, лежащего и хрипящего Лихаря, но точно и весь обрывистый брег. Еще доли морга и недалече от девушки возник Круч, младший из Атефской печищи.
Высокий, как и все Боги, он был значительно крупнее, чем Дажба и явно ровнялся по мощи со Стынем, обладая шириной в плечах и крепостью. Подсвечивающаяся золотым светом кожа Бога была красно-смуглой, а уплощенное лицо весьма миловидным, явственно говоря о нем как о юном создании, или по человеческим меркам отроке. На его лице, имеющем четкие линии, где лоб смотрелся более широким, чем покатый подбородок, поместился приплюснутый нос и массивно выпирающие вперед скулы. Темно-карие радужки очей были достаточно крупными, а ромбический зрачок изменял форму, переменно, то уменьшаясь, то увеличиваясь в размере. На лице Круча отсутствовала какая бы то ни была растительность, а черные жесткие волосы, достигая плеч, едва заметно вились. Разделенные на два пробора волосы на концах были схвачены в хвосты, кои в свой черед завершались мелкими сапфировыми квадратами, словно ограничивающими их длину.На Зиждителе не имелось венца али каких-либо украшений, обряженный в зеленое, короткое до колен сакхи, без рукавов... он прибыл явственно во гневе. Потому его смуглая кожа озарялась изнутри золото-красными переливами, иноредь утапливая в рдяности и естественный ее цвет. Темно-карие очи Круча, где ромбические зрачки вразы увеличились, пыхнули в сторону подымающегося с земли Лихаря, лучами блеклого дыма и единожды с тем пригвоздив к почве, вроде как встряхнули... иссушив плоть и сделав ее плоско-умягченной.
Круч торопливо ступил к лежащей Еси и даже не приседая, не наклоняясь, поднял ее с оземи на руки, крепко прижав к груди и полюбовно облобызав ей лоб, тем самым возвращая силы, снимая окаменелость с чресел.
- Пойдешь со мной Есинька?- умягчено поспрашал младший Атеф, своим ноне приобретшим высокий, звонкий тенор, с нотками драматической окраски голосом так схожим с гласом Седми.
- Да,- едва слышно прошептала в ответ Еси, и тотчас сомкнув очи, потеряла сознание.
Судя по всему, силы потеряла не только девушка, но и живущая в ней лучица, ноне наново сделавшая все, чтобы спасти плоть от гибели.
Прошла совсем малая толика времени, когда Круч опустил тело юницы в густую траву, слегка лизнувшую разбитую голову, руки, ноги и лицо своими острыми, тонкими отростками. А погодя по лицу Есиньки прошлись тонкие перста Бога, всегда трепетно вздрагивающие при касании, и словно передающие ей силы, снимающие боль.
- Не трогай, - тихонько прошептала девушка, ощущая тугую боль во всем теле... и не позволяя... страшась, что коль Круч ее снимет единожды более мощной болью отзовется ее естество замершее внутри.
Младший Атеф немедля убрал пальцы от лица Есиславы и замер. Круч всегда был молчалив, по-видимому, его юность не давала ему до конца осознать свою божественность.
- Что случилось с Землей? Откуда летели те камни?- немного погодя вопросила юница, о том, что ее более всего тревожило, и не в силах отворить очи... ощущая под собой колебание почвы и тихий ее гул.
- Один из спутников Земли, Луна, погиб,- пояснил Круч и легохонько вздохнул... Он почасту вздыхал, находясь обок с Есинькой, вроде тосковал о людском... аль, что-то обдумывал.
- А Липоксай Ягы?- голос Есиславы теперь затрепыхавшись, тягостно дернулся, и из глаз ее на щеки потекли потоки слез, перемешиваясь там с юшкой. Она вдруг вспомнила, сызнова услышав, хруст разваливающегося на части судна...
- Я ничего не могу про него сказать,- очень мягко протянул Круч, и нежно провел дланью по вздрагивающей от напряжения спине девушки.- Этот катаклизм был столь стремительным... Я только услышал твой зов, потому и прибыл.
Коль говорить точнее зов Крушеца был таким мощным... он, несомненно, несмотря на желание лучицы послать его мягче, и лишь через Родителя, оглушил всех Зиждителей. И по каким-то определенным причинам к Есиславе на помощь пришел именно Круч... ни Дажба... ни Стынь... а именно Круч, скорее всего потому как определить место нахождения девочки быстрее всего смог Асил, помогающий в том своему младшему сыну. И так как Есинька согласилась уйти с Кручем... Ноне Круч и Асил держали в руках ее удел, теперь сокрыв от взора иных Зиждителей. Первые откликнувшиеся на зов лучицы после начала соперничества, первые кому Есислава и Крушец доверили свой удел, в целом, как и всегда, не ведая о том сами.
- Откуда же об этом катаклизме знал Ксай?- проронила девушка, и днесь ее тело тягостно сотряслось, словно вторя стенаниям земли.- Ксай, Ксаечка последние слова, что я бросила, были такими гневливыми... такими злыми... ибо злость... злость только и присуща, что человеку. Прости, прости меня за них... прости, мой дорогой отец.
Есислава нежданно стихла, тело ее объяло лихорадочное состояние, кажется, в доли секунд кожу покрыл холодный пот, и только теперь она ощутила, как болит истерзанное лицо, грудь... стонет плечо, пальцы, руки, ноги... и в целом... в целом ноет каждая частичка ее плоти.
- Я не ведаю, откуда Липоксай Ягы о том мог знать, не от меня,- заботливо произнес Круч и легохонько наклонившись, прикрыл лицо юницы от дуновение жаркого ветра, оглаживающего травы.- Тут... В этой долине живут отпрыски Атефской печище, я отнесу тебя к ним. И они помогут тебе, снимут боль и излечат, ты согласна?
- Нет! Хочу умереть!- мешая громкость и рыдания, выдохнула из себя Еси.
Озвучивая свои мысли и желания, и точно не ощущая какого-то внутреннего умиротворения, единождым махом опутавшего ее мозг и укачивающе - нежно зашептавшего согласится. Яркое коричневое свечение, вроде луча выбилось из головы юницы и прочертило широкую борозду по травам, приклонив своей божественностью их острые макушки к оземи. Круч торопливо склонился к девушке и вместе с Крушецом успокоительно, что-то зашептал... Его уста нежно облобызали кожу лба Есиньки и тем подарили свою любовь и Крушецу, основе не только этой плоти, но и всей планеты Земля.
Глава тридцать шестая.
Погибший спутник Луна вызвал не только смещение оси вращения Месяца, он, своим падением на Дари, спровоцировал движение твердой земной коры и как итог изменил наклон неба относительно земли, положение полюсов и климат на многих континентах. Дари... или вернее то, что от нее осталось, теперь находилась в непригодном для жизни месте, на северном полюсе Земли, и оставшиеся в живых люди, по велению пришедшего им в помощь Бога Дажбы, направились большей своей частью на континент Асию... и много южнее его северных границ. Природный катаклизм, принес с собой внезапное наступление холодов в глубинах материков. Мощные цунами, возникшие в основном в прибрежных областях, снесли с лица Земли города и селения.
Мгновенный процесс сдвига земной коры, так же скоро остановивший свое скольжение по внутреннему, жидкому слою пород, вызвал внушительную по силе цепь землетрясений и вулканического извержения. Разломы, трещины исполосовали стонущую Земли, в кратчайшие сроки, изменив в целом ее дотоль привычный поверхностный облик. Чудовищный взрыв останков Луны о землю, вулканический пепел взметнули в атмосферу тучи пыли, песка, дыма, чем самым сокрыли собой небо, солнце, месяц, и, в общем, понизили температуру на планете. В течение семи дней тьма скрывала и сам словно расчерченный разноцветными полосами небосвод, изливая на людей черный дождь, снег, град.
Холод, точно распространяясь с северного полюса, где теперь под водами стылого моря лежала Дари, гнал выживших людей в южные земли. Не только белых, но и желтых, и красных... И как когда-то желал Бог Темряй, Африкия теперь заняла центральное место на Земле, более благоприятное для обитания. Постепенно небо излило на людей все поднятое в мироколицу, земная кора прекратила свое скольжение и замерла, цунами утихли, вулканы, выплеснув из себя горящую магму, окаменели. И токмо иноредь все еще колебалась под всплесками землетрясений, почва, как остаточное явление падения спутника. Небесный купол частично открылся людям, лишь в некоторых местах земного шара, его треть все еще была сомкнута черным маревом. Однако наступающие с северного полюса холода, захватили в полон не только остаток Дари, укрыв все под ледниками, стынь надвинулась и на материк Асию, и на Амэри... Лед, слякоть, снега, дожди накрывали собой и более южные земли еще очень долгое время.
Есислава очнулась в шалаше, имеющем куполообразную форму, изготовленном из тонких стволов дерева сверху частично укрытых корой и ветками, а местами короткими тканевыми подстилками. Такие же тканевые, разноцветные подстилки устилали пол шалаша, где в самой, похоже, средине его был разведен небольшой костерок, дым от которого, устремляясь, выходил вверх через небольшую дыру в навершие... и единожды малыми кучными испарениями стался в самом помещение. Небольшой вход в шалаш ничем не прикрытый, мрачно освещал внутренность того помещения, будто на дворе был вечер, или царил сумрак.
Еси какое-то время неподвижно смотрела вверх, стараясь чрез тонкие прорехи свода шалаша разобрать время суток, а после перевела взор и принялась оглядывать само не хитрое его убранство. На таких же не плотно собранных стенах шалаша висели сплетенные в пучки разнообразные сухие растения, неведомые девушки тончайшие веточки на оные были нанизаны удивительные по форме сушеные плоды и грибы. Медленно, все еще ощущая боль во всем теле, юница шевельнула правой рукой и тотчас, вероятно поднявшись от проема, к ней подступила худая... можно даже молвить сухопарная женщина с прямыми черными волосами заплетенными в три косы, две из которых лежали на груди, едва прикрытой белой одеждой напоминающей длинную рубаху, такую какую в Дари носили дети. Однако эта рубаха, будучи свободного покроя, имела короткие, до локтя рукава. Лицо женщины в неярком свете костра плохо просматривалось, хотя Есиньке удалось разглядеть смуглую, точнее все же темно-красную кожу на нем, орлиный нос и широкие, черные глаза. Эти глаза, такие жесткие... будто колючие, вперившись в лицо девушки, чуть зримо блеснули... аль то просто в них отразился плещущий лоскуток пламени костра. Однако явственно каждая черточка на несколько округлом ее лице дрогнула, точно она видела перед собой, что-то весьма неприятное. Голова женщины, где по лбу проходила широкая тканевая полоса резко склонилась. Малозаметно с тем движением затрепыхались, в виде серебряных листков, серьги в обеих мочках ушей и в том брезжущем сиянии Есислава увидела, что руки женщины от локтей до запястья расписаны круговыми, узорчатыми символами.
- Ты кто?- взволнованно вопросила Еси, едва шевеля опухшими от побоев губами.
- Я, Уокэнда,- негромко отозвалась та, и еще ниже склонившись, и вовсе сокрыла от юницы свое лицо.- Великий Дух принес в селение Семи Холмов вас и повелел излечить.
Женщина на удивление очень чисто говорила на языке дарицев.
- Откуда ты знаешь этот язык?- поспрашала девушка, понимая, что пред ней отпрыски Бога Асила... как величали дарицы, иногда бывающие на их континенте Амэри и ведущие с ними торговлю, красные.
- Великий Дух велел говорить и я заговорила,- все еще не разгибаясь, пояснила Уокэнда.
- А где я?- затрепыхавшим от слабости голосом молвила Есинька, чувствуя, что от боли в голове и теле днесь потеряет вновь сознание.
- Вы в моем вигваме,- отозвалась точно из глубин чего-то недоступного женщина.- В вигвами Уокэнды, несущей волшебную власть.
Женщина медлительно распрямилась и теряющая нить разговора юница, ощутила на себе ее жесткий, холодный и одновременно недоверчивый взгляд.
Погибший спутник Луна вызвал не только смещение оси вращения Месяца, он, своим падением на Дари, спровоцировал движение твердой земной коры и как итог изменил наклон неба относительно земли, положение полюсов и климат на многих континентах. Дари... или вернее то, что от нее осталось, теперь находилась в непригодном для жизни месте, на северном полюсе Земли, и оставшиеся в живых люди, по велению пришедшего им в помощь Бога Дажбы, направились большей своей частью на континент Асию... и много южнее его северных границ. Природный катаклизм, принес с собой внезапное наступление холодов в глубинах материков. Мощные цунами, возникшие в основном в прибрежных областях, снесли с лица Земли города и селения.
Мгновенный процесс сдвига земной коры, так же скоро остановивший свое скольжение по внутреннему, жидкому слою пород, вызвал внушительную по силе цепь землетрясений и вулканического извержения. Разломы, трещины исполосовали стонущую Земли, в кратчайшие сроки, изменив в целом ее дотоль привычный поверхностный облик. Чудовищный взрыв останков Луны о землю, вулканический пепел взметнули в атмосферу тучи пыли, песка, дыма, чем самым сокрыли собой небо, солнце, месяц, и, в общем, понизили температуру на планете. В течение семи дней тьма скрывала и сам словно расчерченный разноцветными полосами небосвод, изливая на людей черный дождь, снег, град.
Холод, точно распространяясь с северного полюса, где теперь под водами стылого моря лежала Дари, гнал выживших людей в южные земли. Не только белых, но и желтых, и красных... И как когда-то желал Бог Темряй, Африкия теперь заняла центральное место на Земле, более благоприятное для обитания. Постепенно небо излило на людей все поднятое в мироколицу, земная кора прекратила свое скольжение и замерла, цунами утихли, вулканы, выплеснув из себя горящую магму, окаменели. И токмо иноредь все еще колебалась под всплесками землетрясений, почва, как остаточное явление падения спутника. Небесный купол частично открылся людям, лишь в некоторых местах земного шара, его треть все еще была сомкнута черным маревом. Однако наступающие с северного полюса холода, захватили в полон не только остаток Дари, укрыв все под ледниками, стынь надвинулась и на материк Асию, и на Амэри... Лед, слякоть, снега, дожди накрывали собой и более южные земли еще очень долгое время.
Есислава очнулась в шалаше, имеющем куполообразную форму, изготовленном из тонких стволов дерева сверху частично укрытых корой и ветками, а местами короткими тканевыми подстилками. Такие же тканевые, разноцветные подстилки устилали пол шалаша, где в самой, похоже, средине его был разведен небольшой костерок, дым от которого, устремляясь, выходил вверх через небольшую дыру в навершие... и единожды малыми кучными испарениями стался в самом помещение. Небольшой вход в шалаш ничем не прикрытый, мрачно освещал внутренность того помещения, будто на дворе был вечер, или царил сумрак.
Еси какое-то время неподвижно смотрела вверх, стараясь чрез тонкие прорехи свода шалаша разобрать время суток, а после перевела взор и принялась оглядывать само не хитрое его убранство. На таких же не плотно собранных стенах шалаша висели сплетенные в пучки разнообразные сухие растения, неведомые девушки тончайшие веточки на оные были нанизаны удивительные по форме сушеные плоды и грибы. Медленно, все еще ощущая боль во всем теле, юница шевельнула правой рукой и тотчас, вероятно поднявшись от проема, к ней подступила худая... можно даже молвить сухопарная женщина с прямыми черными волосами заплетенными в три косы, две из которых лежали на груди, едва прикрытой белой одеждой напоминающей длинную рубаху, такую какую в Дари носили дети. Однако эта рубаха, будучи свободного покроя, имела короткие, до локтя рукава. Лицо женщины в неярком свете костра плохо просматривалось, хотя Есиньке удалось разглядеть смуглую, точнее все же темно-красную кожу на нем, орлиный нос и широкие, черные глаза. Эти глаза, такие жесткие... будто колючие, вперившись в лицо девушки, чуть зримо блеснули... аль то просто в них отразился плещущий лоскуток пламени костра. Однако явственно каждая черточка на несколько округлом ее лице дрогнула, точно она видела перед собой, что-то весьма неприятное. Голова женщины, где по лбу проходила широкая тканевая полоса резко склонилась. Малозаметно с тем движением затрепыхались, в виде серебряных листков, серьги в обеих мочках ушей и в том брезжущем сиянии Есислава увидела, что руки женщины от локтей до запястья расписаны круговыми, узорчатыми символами.
- Ты кто?- взволнованно вопросила Еси, едва шевеля опухшими от побоев губами.
- Я, Уокэнда,- негромко отозвалась та, и еще ниже склонившись, и вовсе сокрыла от юницы свое лицо.- Великий Дух принес в селение Семи Холмов вас и повелел излечить.
Женщина на удивление очень чисто говорила на языке дарицев.
- Откуда ты знаешь этот язык?- поспрашала девушка, понимая, что пред ней отпрыски Бога Асила... как величали дарицы, иногда бывающие на их континенте Амэри и ведущие с ними торговлю, красные.
- Великий Дух велел говорить и я заговорила,- все еще не разгибаясь, пояснила Уокэнда.
- А где я?- затрепыхавшим от слабости голосом молвила Есинька, чувствуя, что от боли в голове и теле днесь потеряет вновь сознание.
- Вы в моем вигваме,- отозвалась точно из глубин чего-то недоступного женщина.- В вигвами Уокэнды, несущей волшебную власть.
Женщина медлительно распрямилась и теряющая нить разговора юница, ощутила на себе ее жесткий, холодный и одновременно недоверчивый взгляд.
Глава тридцать седьмая.
Если сказать, что Стынь вошел в залу маковки во гневе... значит ничего не сказать про состояние Бога. Ибо то был не гнев... то было исступление, по всему вероятию, присущее одним темным Зиждителям, в смысле не поступков, а цвета кожи, оное будто отхлынув от лица Стыня, отразилось на лицах находящихся в зале Першего и Опеча.
Старший Димург восседал в этот раз на дюжем, деревянном троне, поставленном в центре залы. Чья высокая резная спинка, также как широкие облокотницы, по краю были инкрустированы серебряными вставками и черными крупными жемчужинами. В серебристом сакхи, где подол украшали витиевато-сложные узоры, напоминающие треножник, и тонкие переплетение ветвей в черном переливе, Перший недвижно замер на троне. Только его черная с золотым отливом змея в навершие венца встревожено зарилась своими изумрудными очами зараз на Опеча и Стыня, точно давая понимание того, что старший Димург за всем внимательно наблюдает. Темная кожа Опеча теперь словно перемещала по себе не присущую Богам золотую зеркальность, свидетельствуя, что он взволнован... взволнован не только внезапным появлением младшего из печищи, но и прерванным толкованием. Казалось в той зеркальности его кожи, сохранившейся, видимо, от долгого его одиночества отражались пляшущие в своде залы пурпурно-желтые дымчатые облака, нынче вельми ярко освещающие помещение маковки. Застывший при появлении брата в кресле напротив Отца, Опечь, не успел толком сомкнуть рот... аль от волнения стал глубоко дышать. Обаче сие движение его плоти никак не проявлялось на нем... посему казалось, что Опечь просто-напросто замер... недвижно, как и Перший... испугавшись гневливого состояния Стыня.
Младший Димург, ноне явившийся и без венца, и без положенных ему украшений, обряженный, как и старший брат, в черное сакхи, немедля не мига, стоило за ним сомкнувшейся зеркальной стене залы заколыхаться, направил свою поступь к дымчатому креслу Опеча. Он, остановившись в шаге от брата, стремительно дернул рукой вверх, вроде незримо сорвав со свода пурпурную часть облака, да скинув его позадь себя. С каким-то гулким гудением пурпурные шмотки облаков осыпались за спину Бога, нагромоздившись друг на друга круглыми комками, образовав плотную с покатым навершием кучу. Стынь резко повалился на нее, даже не согнув в коленях ноги и достигнув пурпурно-рыхлой поверхности, вроде как качнулся на ней... самую малость подскочив кверху. И единожды с тем колыханием тела Бога, под ним образовалось кресло, с выдвинутым вперед сидением, на котором покоились ноги, слегка наклоненным ослоном и мощными, покатыми локотниками, утопившими в своей пышнотелости руки Стыня. Бог степенно качнулся вверх... вниз вместе с поверхностью облачного кресла и также резво застыв, сомкнул глаза.
Перший однозначно сделав вид, что не обратил внимания на приход младшего сына (однако вельми зорко при том проследив за его резкими движениями) легохонько кивнув Опечу, произнес:
- Как и договаривались, мой бесценный, ореол-венца ты получишь из рук Родителя, ибо он вельми желает тебя увидеть и поговорить. И того события не надобно страшиться. Мы же сказывали с тобой не раз, что пройденное, более не повторится, и брать с собой в грядущее не стоит.
- А ты, Отец, будешь там... подле Родителя со мной?- нескрываемо взволнованно вопросил Опечь, и мягкий его баритон слышимо сотрясся.
- Милый мой малецык, ну, что днесь об этом говорить?- умягчено протянул Перший и легохонько улыбнулся сыну, промеж того бросив беспокойный взгляд на точно пухнущего от гнева Стыня... кожа лица которого теперь стала неотличима от пурпурной поверхности облака.- Когда придет время, мы с тобой это обсудим... И ты, сам решишь, кто с тобой полетит я или Вежды. Поколь не нужно теми мыслями себя теребить... не нужно пугать себя встречей с Родителем. Так как Родитель будет мягок с тобой, он никоим образом тебя не огорчит... Лучше поведай мне, малецык, что передал Мор. Он ведь с тобой давеча связывался.
- Ничего интересного Отец,- едва зримо шевельнув плечами, откликнулся Опечь.- Только то, что брат прибыл в Северный Венец и встретился там с Седми... Они вместе посетили созвездие Зозулины Слезки и гостили на Пеколе. И Кали-Даруга... Кали передала Мору, что ждет меня у себя в тереме.
- Замечательно, мой дорогой,- все с той же теплотой дыхнул Перший.
Старший Димург явно желал еще, что-то сказать Опечу, однако его уже было выдохнутую молвь резко прервал Стынь, также скоро открывший глаза и в упор воззрившийся в лицо Першего:
- Где она? Где, Отец?- голос его тягостно дернулся, а вместе с ним качнулись и стены в зале и верно сам свод... так, что с него вниз полетели мельчайшие лоскутки желтых облаков.
-Про кого ты, моя бесценность, спрашиваешь?- мгновенно переключился на младшего сына, Перший и стало ясным, что он вельми за него беспокоился и, по-видимому, ждал сего вопроса.
- Ты знаешь про кого... Знаешь. Про Еси,- не скрываемо гневливо пояснил Стынь и стремительно дернулся вперед, с тем оторвав спину от ослона и вогнав почитай до локтя руки в локотники кресла.
- Я так понимаю,- молвил Перший, не отводя своих темных, степенно набирающихся черни, глаз от лица младшего Димурга, не просто прощупывая его, а прямо-таки обследуя.- Ты пропустил миг исчезновения девочки и в том тебе не сумел помочь Мерик?
- Мерик резко прервал связь...- торопливо отчеканил Стынь и легонько качнулся взад...вперед... будто так его дернул на себя взор Першего.- Не ведаю почему?
- Потому что я так велел,- теперь голос старшего Димурга прозвучал достаточно властно, отчего стало сразу понятным, что черт, прислуживающий Стыню, попал в беду.- Я велел Мерику присматривать за тобой, помогать, но лишь до определенного момента. И так как он нарушил указания... Его изловили, по моему распоряжению, беспятые и посадили в каземат. Потому так резко и прервалась связь. Мерик наказан... и это будет длиться до тех пор, поколь я не улажу все трения с тобой, моя любезность, и как ты понимаешь с Родителем. Надеюсь, ты осознаешь, что Сирин-создание могло уничтожить слишком разговорившегося беса, а вместе с ним Липоксая и Мерика... И, чтобы того не допустить пришлось спасти и пленить твоего помощника,- вельми по теплому закончил Перший и тем самым снял негодование, желающее выплеснуться волной рдяного сияния с лица младшего сына.
Стынь, вроде завороженный взглядом Отца, неспешно оперся спиной об ослон кресла, руки его покинули углубления облокотниц и легли сверху на них. Также медлительно раскрылись дотоль сжимаемые кулаки Бога, и он гулко вздохнув, молвил:
- Спасибо, Отец. Спасибо за Мерика... Я не хотел, чтобы он пострадал... Он или Липоксай. Я очень торопился.
- Так торопился, что даже бросил бурханище Опеча в чревоточине без указаний? Так торопился, что Лядам пришлось срочно связываться со мной, абы понять, как далее действовать? Ибо находится в состоянии скованности, далее... оставалось вельми опасным?- вновь вступил в толкование Перший и теперь в его голосе появились нотки недовольства, и самую толику затрепетали полные губы.- Мало того, что не выполнил замыслов Родителя и не дал указание выпустить севергу в положенный срок в спутник... Так еще и бросил бурханище в чревоточине без необходимых распоряжений... Подвергнув и само судно старшего брата, и находящихся там созданий гибельности?
- Думал только о Еси,- отрывисто кинул Стынь и весь прямо-таки передернулся.- Я услышал зов Крушеца, посему и поспешил. Однако прибыл поздно, так как на брегу кроме мертвого мальчишки, коего ты повелел приставить к Еси никого не было. Но мальчишку... эту дрянь, убил не Дажба, а Круч... Так как Дажба пришел много позднее. Он меня даже не увидел, однако был обеспокоен... Так, где? Где, Отец, Еси? Я уверен ты хоть и исполняешь замыслы Родителя, проследил за движением девочки... Куда, Круч, ее спрятал?
- Ох, мой милый малецык, совсем не люблю я присущую или взращенную в тебе эту изворотливость,- ровно отозвался старший Димург и чуть зримо усмехнувшись, огладил перстами правой руки кожу на лбу, вызывая там рябь золотистого свечения.- Можно даже сказать она меня раздражает. Ты же прибыл на Землю не из-за зова Крушеца, а к Еси... Если бы ты не поправлял на свой лад наши... твои и мои, наши с тобой замыслы, построенные, согласно указаний Родителя, ты бы сейчас знал где находится девочка. Но ты решил поступать по своему... Ты решил изменить наши задумки и спасти Липоксая... Хорошо, пусть в том желании я уступил тебе. Пусть позволил вывести близких девочке людей из континента, но не более того. Поколь это все в чем есть моя уступка тебе... Ибо первоочередное для меня... для тебя и вообще для Зиждителей, это Крушец. Его воспитание, взращивание, все остальное тленно. Не только планета, живущие на ней создания, но даже плоть... плоть в которой обитает ноне лучица. Сейчас нам нужно, чтобы Еси, как можно больше пережила. Нужно, чтобы она выстрадала гибель Дари, близких людей, этого Липоксая...
- Он жив! Жив! Как и все те кто был на корабле, - вельми едко отозвался Стынь, и густо полыхнул буро-марный берил вставленный в правую бровь, единственное нынче украшение на Боге.
- Это знаешь ты, малецык... я... и наш дорогой Опечь,- неспешно роняя слова, молвил Перший и прикрыл ладонью свои глаза... Однако немедля оживилась в навершие его венца змея, и торопко вскинув вверх свою треугольную голову, беспокойно оглядела сидящих напротив нее сынов Бога.- Но это не знает Еси... Девочка не ведает, что бросив бурханище в чревоточине, по зову Мерика, ты поспешил на помощь к ней. Однако пришел несколько позже того момента, когда Дажба, по особому указанию Сирин-создания, спас плоть от гибели. Еси не знает, что ты перенес летучий корабль в Африкию... И смог сие сделать лишь потому как на нем не было ее, а посему не было наблюдателя Родителя Сирин-создания. Девочка уверена, что Липоксай погиб... погибли близкие ей люди... Дари и это та самая боль, трагедия, которая нужна, чтобы сплотить ее и Крушеца. Я уверен, Крушец, поддержит плоть... И мозг оттого наполнится необходимыми переживаниями, ярчайшими всплесками эмоций... всем тем, что нужно нашему малецыку. Только пережив бедствия, горести, удары судьбы, как говорят люди, девочка укрепиться нравственно, а Крушец проникнется состраданием к человеческим созданиям, сумеет стать единым с плотью, нальется силой и способностями. И тем самым ускорит процесс перерождения. Все, что ноне мы творим, по указанию Родителя, по нашим с тобой замыслам имеет значение всего-навсе для нашего малецыка... Поелику лишь в значимых бедствиях, рождаются великие... Помни это мой бесценный сын.
- Я не хочу... не хочу, чтобы Еси страдала... мучилась,- произнес достаточно требовательно Стынь, в том проявляя собственную избалованность Богами. И ходором заходили желваки на его скулах, выплескивая на щеки золотое сияние, а руки младшего Димурга вновь сжались в кулаки, очевидно, он довольно-таки сильно привязался к девочке... и не столько к лучице, сколько к самой плоти.
- Ты, малецык, не можешь, не имеешь права того хотеть,- мощная властность выдохнутая Першим, объяла всю залу.
И тотчас в своде закачались туды...сюды облака... степенно во время тяжелого разговора Зиждителей растерявшие и пурпурность, и желтизну, похоже, смешавшись в более яркий единый цвет, близкий к рыжему тону.
- Теперь надобно думать только о лучице,- продолжил свои толкования старший Димург, непререкаемо-авторитарным тоном, и медлительно убрал руку от лица, опустив ее на локотник трона.- О том, что лучше для Крушеца. Достаточно того, что он пережил в прошлой жизни. Чуть было не погиб по моей вине, так долго болел. Сейчас надобно создать такие условия, чтобы малецык мог проявить свои способности и сумел извлечь из плоти... из ее существования все самое необходимое для себя. Потому откинь привязанность к девочке, и вспомни о Крушеце... О том, что тебя с ним связывает. Посему... поколь... поколь девочка будет находиться в руках Круча, что полезно им всем троим... И Еси, и Крушецу, и Кручу... Чтобы первая переработала пережитое, а двое других почувствовали свою божественность. Я не сомневаюсь, Крушец сумеет успокоить девочку, он вельми мощный уже даже сейчас. А потом... потом когда я решу, что пришло время... Или увижу, какую опасность для самой девочки, я тебе малецык скажу, где она находится. И тогда вступишь ты, со своими замыслами. Уже со своими замыслами и трепетными чувствами к Еси, оные она ощущает... оные переполняют ее плоть. Потом, моя бесценность, будет прибытие посланцев Богов и золотые времена. А дотоль... для меня существует один Крушец... Наш милый, дорогой малецык.
Стынь резко дернул на себя ноги, подгибая их в коленях и незамедлительно облачное сидение, на котором они возлежали, опустилось к полу, будто растворившись в его глади. Бог также стремительно поднялся с кресла и испрямив стан легохонько качнулся вправо...влево, судя по всему, будучи весьма утомленным.
- Я не обещаю тебе, Отец, что перестану искать Еси,- как-то дюже мрачно и приглушенно дыхнул младший Димург и теперь качнулся более значимо.
- Мне не нужны твои обещания,- немедля отозвался Перший, и также торопко поднялся со своего деревянного трона.- Тебе в любом случае не удастся найти девочку, абы Асил достаточно плотно ее укрыл. Поверь, мой любезный, пробиться сквозь ту защиту доступно лишь мне... Ее не сможет пробить даже Небо, не то, что ты... А ты... ты покуда лучше остынь. По всему вероятию, мы с Родителем поторопились в отношении твоего состояния... и ты, не столь бодр, как таковым кажешься.
Старший Димург медлительно шагнул в направлении сына, и, протянув к нему руки, нежно его обнял, прижав с трепетом... волнением к себе. И не мешкая змея в венце Бога, суетливо дернулась вниз, и, дотянувшись до головы Стыня, полюбовно облобызала его курчавые волосы своим долгим, раздвоенным языком.
- Этот мальчишка... эта дрянь, которую ты, Отец, повелел когда-то беспятым привести к Еси,- едва слышно произнес Стынь, почитай, что в само ухо Першего.- Я просмотрел по оставленному отображению времени, он избил девочку. Это тоже входило в наши замыслы?
- Не надо было тебе просматривать ушедшее отображением, сие весьма для тебя вредно,- голос Першего потерял всякую властность и наполнился одной любовью, а руки ласково приголубили дотоль приглаженные змеей волосы сына.- А по поводу этого мальчишки... Знаешь, моя любезность, в будущей плоти Крушеца, подле него будет все меньше и меньше искр. Они растворятся в месиве кусков, лохмотков, шматков... в месиве отребья. И хорошо, если наш малецык, увидит такое днесь, разберется в том процессе, как можно раньше. Я, конечно, не предполагал, что мальчишка... или как ты выразился, дрянь, такое сотворит с девочкой, но он, будучи обрывком, несомненно, еще бы себя показал. Однако Круч не дал того ему содеять, ибо воспользовался, наконец, своими божественными способностями. И прошу тебя, мой дорогой, не тревожься за Еси, Асил и Круч о ней позаботятся. Пускай, так как то, малецык, поверь, не продлится долго... Я этому не позволю.
Перший медленно выпустил из объятий сына, и, отступив назад очертил руками коло. И тогда позади Стыня пурпурное облако-кресло резво распавшись на два текучих дымчатых рукава, стремительно долгими лепестками вырвалось вверх и вперед, да в доли секунд окутало тело Бога, кажется, погасив и сияние его темно-коричневой кожи с золотым отливом, и черного сакхи. Стынь плотно укутанный пурпурными испарениями, надрывно дрогнул так, вроде подогнулись в коленях его ноги и порывчато сомкнул глаза.
- Бесценный мой Опечь,- прозвучал и вовсе приглушенный, если не сказать отдаленный голос Першего, воспринимаемый Стынем как легкая дымка.- Прошу тебя перемести нашего дорогого малецыка в дольнюю комнату пагоды. Трясца-не- всипуха не выводить Господа Стыня из коматозного состояния, до особых моих распоряжений... Надобно, чтобы он отдохнул.
- Слушаюсь, Господь Перший,- скрипуче- пискляво отозвался кто-то в ответ и тотчас наступила плотная тьма.
Если сказать, что Стынь вошел в залу маковки во гневе... значит ничего не сказать про состояние Бога. Ибо то был не гнев... то было исступление, по всему вероятию, присущее одним темным Зиждителям, в смысле не поступков, а цвета кожи, оное будто отхлынув от лица Стыня, отразилось на лицах находящихся в зале Першего и Опеча.
Старший Димург восседал в этот раз на дюжем, деревянном троне, поставленном в центре залы. Чья высокая резная спинка, также как широкие облокотницы, по краю были инкрустированы серебряными вставками и черными крупными жемчужинами. В серебристом сакхи, где подол украшали витиевато-сложные узоры, напоминающие треножник, и тонкие переплетение ветвей в черном переливе, Перший недвижно замер на троне. Только его черная с золотым отливом змея в навершие венца встревожено зарилась своими изумрудными очами зараз на Опеча и Стыня, точно давая понимание того, что старший Димург за всем внимательно наблюдает. Темная кожа Опеча теперь словно перемещала по себе не присущую Богам золотую зеркальность, свидетельствуя, что он взволнован... взволнован не только внезапным появлением младшего из печищи, но и прерванным толкованием. Казалось в той зеркальности его кожи, сохранившейся, видимо, от долгого его одиночества отражались пляшущие в своде залы пурпурно-желтые дымчатые облака, нынче вельми ярко освещающие помещение маковки. Застывший при появлении брата в кресле напротив Отца, Опечь, не успел толком сомкнуть рот... аль от волнения стал глубоко дышать. Обаче сие движение его плоти никак не проявлялось на нем... посему казалось, что Опечь просто-напросто замер... недвижно, как и Перший... испугавшись гневливого состояния Стыня.
Младший Димург, ноне явившийся и без венца, и без положенных ему украшений, обряженный, как и старший брат, в черное сакхи, немедля не мига, стоило за ним сомкнувшейся зеркальной стене залы заколыхаться, направил свою поступь к дымчатому креслу Опеча. Он, остановившись в шаге от брата, стремительно дернул рукой вверх, вроде незримо сорвав со свода пурпурную часть облака, да скинув его позадь себя. С каким-то гулким гудением пурпурные шмотки облаков осыпались за спину Бога, нагромоздившись друг на друга круглыми комками, образовав плотную с покатым навершием кучу. Стынь резко повалился на нее, даже не согнув в коленях ноги и достигнув пурпурно-рыхлой поверхности, вроде как качнулся на ней... самую малость подскочив кверху. И единожды с тем колыханием тела Бога, под ним образовалось кресло, с выдвинутым вперед сидением, на котором покоились ноги, слегка наклоненным ослоном и мощными, покатыми локотниками, утопившими в своей пышнотелости руки Стыня. Бог степенно качнулся вверх... вниз вместе с поверхностью облачного кресла и также резво застыв, сомкнул глаза.
Перший однозначно сделав вид, что не обратил внимания на приход младшего сына (однако вельми зорко при том проследив за его резкими движениями) легохонько кивнув Опечу, произнес:
- Как и договаривались, мой бесценный, ореол-венца ты получишь из рук Родителя, ибо он вельми желает тебя увидеть и поговорить. И того события не надобно страшиться. Мы же сказывали с тобой не раз, что пройденное, более не повторится, и брать с собой в грядущее не стоит.
- А ты, Отец, будешь там... подле Родителя со мной?- нескрываемо взволнованно вопросил Опечь, и мягкий его баритон слышимо сотрясся.
- Милый мой малецык, ну, что днесь об этом говорить?- умягчено протянул Перший и легохонько улыбнулся сыну, промеж того бросив беспокойный взгляд на точно пухнущего от гнева Стыня... кожа лица которого теперь стала неотличима от пурпурной поверхности облака.- Когда придет время, мы с тобой это обсудим... И ты, сам решишь, кто с тобой полетит я или Вежды. Поколь не нужно теми мыслями себя теребить... не нужно пугать себя встречей с Родителем. Так как Родитель будет мягок с тобой, он никоим образом тебя не огорчит... Лучше поведай мне, малецык, что передал Мор. Он ведь с тобой давеча связывался.
- Ничего интересного Отец,- едва зримо шевельнув плечами, откликнулся Опечь.- Только то, что брат прибыл в Северный Венец и встретился там с Седми... Они вместе посетили созвездие Зозулины Слезки и гостили на Пеколе. И Кали-Даруга... Кали передала Мору, что ждет меня у себя в тереме.
- Замечательно, мой дорогой,- все с той же теплотой дыхнул Перший.
Старший Димург явно желал еще, что-то сказать Опечу, однако его уже было выдохнутую молвь резко прервал Стынь, также скоро открывший глаза и в упор воззрившийся в лицо Першего:
- Где она? Где, Отец?- голос его тягостно дернулся, а вместе с ним качнулись и стены в зале и верно сам свод... так, что с него вниз полетели мельчайшие лоскутки желтых облаков.
-Про кого ты, моя бесценность, спрашиваешь?- мгновенно переключился на младшего сына, Перший и стало ясным, что он вельми за него беспокоился и, по-видимому, ждал сего вопроса.
- Ты знаешь про кого... Знаешь. Про Еси,- не скрываемо гневливо пояснил Стынь и стремительно дернулся вперед, с тем оторвав спину от ослона и вогнав почитай до локтя руки в локотники кресла.
- Я так понимаю,- молвил Перший, не отводя своих темных, степенно набирающихся черни, глаз от лица младшего Димурга, не просто прощупывая его, а прямо-таки обследуя.- Ты пропустил миг исчезновения девочки и в том тебе не сумел помочь Мерик?
- Мерик резко прервал связь...- торопливо отчеканил Стынь и легонько качнулся взад...вперед... будто так его дернул на себя взор Першего.- Не ведаю почему?
- Потому что я так велел,- теперь голос старшего Димурга прозвучал достаточно властно, отчего стало сразу понятным, что черт, прислуживающий Стыню, попал в беду.- Я велел Мерику присматривать за тобой, помогать, но лишь до определенного момента. И так как он нарушил указания... Его изловили, по моему распоряжению, беспятые и посадили в каземат. Потому так резко и прервалась связь. Мерик наказан... и это будет длиться до тех пор, поколь я не улажу все трения с тобой, моя любезность, и как ты понимаешь с Родителем. Надеюсь, ты осознаешь, что Сирин-создание могло уничтожить слишком разговорившегося беса, а вместе с ним Липоксая и Мерика... И, чтобы того не допустить пришлось спасти и пленить твоего помощника,- вельми по теплому закончил Перший и тем самым снял негодование, желающее выплеснуться волной рдяного сияния с лица младшего сына.
Стынь, вроде завороженный взглядом Отца, неспешно оперся спиной об ослон кресла, руки его покинули углубления облокотниц и легли сверху на них. Также медлительно раскрылись дотоль сжимаемые кулаки Бога, и он гулко вздохнув, молвил:
- Спасибо, Отец. Спасибо за Мерика... Я не хотел, чтобы он пострадал... Он или Липоксай. Я очень торопился.
- Так торопился, что даже бросил бурханище Опеча в чревоточине без указаний? Так торопился, что Лядам пришлось срочно связываться со мной, абы понять, как далее действовать? Ибо находится в состоянии скованности, далее... оставалось вельми опасным?- вновь вступил в толкование Перший и теперь в его голосе появились нотки недовольства, и самую толику затрепетали полные губы.- Мало того, что не выполнил замыслов Родителя и не дал указание выпустить севергу в положенный срок в спутник... Так еще и бросил бурханище в чревоточине без необходимых распоряжений... Подвергнув и само судно старшего брата, и находящихся там созданий гибельности?
- Думал только о Еси,- отрывисто кинул Стынь и весь прямо-таки передернулся.- Я услышал зов Крушеца, посему и поспешил. Однако прибыл поздно, так как на брегу кроме мертвого мальчишки, коего ты повелел приставить к Еси никого не было. Но мальчишку... эту дрянь, убил не Дажба, а Круч... Так как Дажба пришел много позднее. Он меня даже не увидел, однако был обеспокоен... Так, где? Где, Отец, Еси? Я уверен ты хоть и исполняешь замыслы Родителя, проследил за движением девочки... Куда, Круч, ее спрятал?
- Ох, мой милый малецык, совсем не люблю я присущую или взращенную в тебе эту изворотливость,- ровно отозвался старший Димург и чуть зримо усмехнувшись, огладил перстами правой руки кожу на лбу, вызывая там рябь золотистого свечения.- Можно даже сказать она меня раздражает. Ты же прибыл на Землю не из-за зова Крушеца, а к Еси... Если бы ты не поправлял на свой лад наши... твои и мои, наши с тобой замыслы, построенные, согласно указаний Родителя, ты бы сейчас знал где находится девочка. Но ты решил поступать по своему... Ты решил изменить наши задумки и спасти Липоксая... Хорошо, пусть в том желании я уступил тебе. Пусть позволил вывести близких девочке людей из континента, но не более того. Поколь это все в чем есть моя уступка тебе... Ибо первоочередное для меня... для тебя и вообще для Зиждителей, это Крушец. Его воспитание, взращивание, все остальное тленно. Не только планета, живущие на ней создания, но даже плоть... плоть в которой обитает ноне лучица. Сейчас нам нужно, чтобы Еси, как можно больше пережила. Нужно, чтобы она выстрадала гибель Дари, близких людей, этого Липоксая...
- Он жив! Жив! Как и все те кто был на корабле, - вельми едко отозвался Стынь, и густо полыхнул буро-марный берил вставленный в правую бровь, единственное нынче украшение на Боге.
- Это знаешь ты, малецык... я... и наш дорогой Опечь,- неспешно роняя слова, молвил Перший и прикрыл ладонью свои глаза... Однако немедля оживилась в навершие его венца змея, и торопко вскинув вверх свою треугольную голову, беспокойно оглядела сидящих напротив нее сынов Бога.- Но это не знает Еси... Девочка не ведает, что бросив бурханище в чревоточине, по зову Мерика, ты поспешил на помощь к ней. Однако пришел несколько позже того момента, когда Дажба, по особому указанию Сирин-создания, спас плоть от гибели. Еси не знает, что ты перенес летучий корабль в Африкию... И смог сие сделать лишь потому как на нем не было ее, а посему не было наблюдателя Родителя Сирин-создания. Девочка уверена, что Липоксай погиб... погибли близкие ей люди... Дари и это та самая боль, трагедия, которая нужна, чтобы сплотить ее и Крушеца. Я уверен, Крушец, поддержит плоть... И мозг оттого наполнится необходимыми переживаниями, ярчайшими всплесками эмоций... всем тем, что нужно нашему малецыку. Только пережив бедствия, горести, удары судьбы, как говорят люди, девочка укрепиться нравственно, а Крушец проникнется состраданием к человеческим созданиям, сумеет стать единым с плотью, нальется силой и способностями. И тем самым ускорит процесс перерождения. Все, что ноне мы творим, по указанию Родителя, по нашим с тобой замыслам имеет значение всего-навсе для нашего малецыка... Поелику лишь в значимых бедствиях, рождаются великие... Помни это мой бесценный сын.
- Я не хочу... не хочу, чтобы Еси страдала... мучилась,- произнес достаточно требовательно Стынь, в том проявляя собственную избалованность Богами. И ходором заходили желваки на его скулах, выплескивая на щеки золотое сияние, а руки младшего Димурга вновь сжались в кулаки, очевидно, он довольно-таки сильно привязался к девочке... и не столько к лучице, сколько к самой плоти.
- Ты, малецык, не можешь, не имеешь права того хотеть,- мощная властность выдохнутая Першим, объяла всю залу.
И тотчас в своде закачались туды...сюды облака... степенно во время тяжелого разговора Зиждителей растерявшие и пурпурность, и желтизну, похоже, смешавшись в более яркий единый цвет, близкий к рыжему тону.
- Теперь надобно думать только о лучице,- продолжил свои толкования старший Димург, непререкаемо-авторитарным тоном, и медлительно убрал руку от лица, опустив ее на локотник трона.- О том, что лучше для Крушеца. Достаточно того, что он пережил в прошлой жизни. Чуть было не погиб по моей вине, так долго болел. Сейчас надобно создать такие условия, чтобы малецык мог проявить свои способности и сумел извлечь из плоти... из ее существования все самое необходимое для себя. Потому откинь привязанность к девочке, и вспомни о Крушеце... О том, что тебя с ним связывает. Посему... поколь... поколь девочка будет находиться в руках Круча, что полезно им всем троим... И Еси, и Крушецу, и Кручу... Чтобы первая переработала пережитое, а двое других почувствовали свою божественность. Я не сомневаюсь, Крушец сумеет успокоить девочку, он вельми мощный уже даже сейчас. А потом... потом когда я решу, что пришло время... Или увижу, какую опасность для самой девочки, я тебе малецык скажу, где она находится. И тогда вступишь ты, со своими замыслами. Уже со своими замыслами и трепетными чувствами к Еси, оные она ощущает... оные переполняют ее плоть. Потом, моя бесценность, будет прибытие посланцев Богов и золотые времена. А дотоль... для меня существует один Крушец... Наш милый, дорогой малецык.
Стынь резко дернул на себя ноги, подгибая их в коленях и незамедлительно облачное сидение, на котором они возлежали, опустилось к полу, будто растворившись в его глади. Бог также стремительно поднялся с кресла и испрямив стан легохонько качнулся вправо...влево, судя по всему, будучи весьма утомленным.
- Я не обещаю тебе, Отец, что перестану искать Еси,- как-то дюже мрачно и приглушенно дыхнул младший Димург и теперь качнулся более значимо.
- Мне не нужны твои обещания,- немедля отозвался Перший, и также торопко поднялся со своего деревянного трона.- Тебе в любом случае не удастся найти девочку, абы Асил достаточно плотно ее укрыл. Поверь, мой любезный, пробиться сквозь ту защиту доступно лишь мне... Ее не сможет пробить даже Небо, не то, что ты... А ты... ты покуда лучше остынь. По всему вероятию, мы с Родителем поторопились в отношении твоего состояния... и ты, не столь бодр, как таковым кажешься.
Старший Димург медлительно шагнул в направлении сына, и, протянув к нему руки, нежно его обнял, прижав с трепетом... волнением к себе. И не мешкая змея в венце Бога, суетливо дернулась вниз, и, дотянувшись до головы Стыня, полюбовно облобызала его курчавые волосы своим долгим, раздвоенным языком.
- Этот мальчишка... эта дрянь, которую ты, Отец, повелел когда-то беспятым привести к Еси,- едва слышно произнес Стынь, почитай, что в само ухо Першего.- Я просмотрел по оставленному отображению времени, он избил девочку. Это тоже входило в наши замыслы?
- Не надо было тебе просматривать ушедшее отображением, сие весьма для тебя вредно,- голос Першего потерял всякую властность и наполнился одной любовью, а руки ласково приголубили дотоль приглаженные змеей волосы сына.- А по поводу этого мальчишки... Знаешь, моя любезность, в будущей плоти Крушеца, подле него будет все меньше и меньше искр. Они растворятся в месиве кусков, лохмотков, шматков... в месиве отребья. И хорошо, если наш малецык, увидит такое днесь, разберется в том процессе, как можно раньше. Я, конечно, не предполагал, что мальчишка... или как ты выразился, дрянь, такое сотворит с девочкой, но он, будучи обрывком, несомненно, еще бы себя показал. Однако Круч не дал того ему содеять, ибо воспользовался, наконец, своими божественными способностями. И прошу тебя, мой дорогой, не тревожься за Еси, Асил и Круч о ней позаботятся. Пускай, так как то, малецык, поверь, не продлится долго... Я этому не позволю.
Перший медленно выпустил из объятий сына, и, отступив назад очертил руками коло. И тогда позади Стыня пурпурное облако-кресло резво распавшись на два текучих дымчатых рукава, стремительно долгими лепестками вырвалось вверх и вперед, да в доли секунд окутало тело Бога, кажется, погасив и сияние его темно-коричневой кожи с золотым отливом, и черного сакхи. Стынь плотно укутанный пурпурными испарениями, надрывно дрогнул так, вроде подогнулись в коленях его ноги и порывчато сомкнул глаза.
- Бесценный мой Опечь,- прозвучал и вовсе приглушенный, если не сказать отдаленный голос Першего, воспринимаемый Стынем как легкая дымка.- Прошу тебя перемести нашего дорогого малецыка в дольнюю комнату пагоды. Трясца-не- всипуха не выводить Господа Стыня из коматозного состояния, до особых моих распоряжений... Надобно, чтобы он отдохнул.
- Слушаюсь, Господь Перший,- скрипуче- пискляво отозвался кто-то в ответ и тотчас наступила плотная тьма.
Глава тридцать восьмая.
Уокэнда заставила Есиславу выпить из деревянной с высокими бортами мисы сваренный над костром в большом казанке терпко-вязкий отвар. Девушка уже который день находилась в вигваме Уокэнды. Который, потому как в царящем на небе сумраке было сложно понять, сколько прошло суток со времени гибели Луны. И все это время вельми мучилась болью... Не только в сломанном носу, вывихнутом плече, вывернутых, куда-то в бок пальцах на правой руке, но и не проходящей дергающей боли в груди, голове и левом глазе. Уокэнда, хоть и считалась в своем селении шаманкой, кроме как поить лекарственными отварами да бить в ударный инструмент в виде обода и натянутого на него кожей, у дарицев величаемого бубен, толком лечить не умела. Посему Есиньку изводила боль, а последнее время еще и озноб, который, судя по всему, появился от разрыва каких-то органов, так как она почасту отхаркивалась кровью. В связи с тем шаманка решила провести особый обряд и призвать в помощь древних существ, которых называла ваканами. Считалось у племени манан, куда и попала юница, что ваканы сумеют даровать ей не только здоровье, но и коли она того будет достойна и силы, и новое имя, ибо Есислава не выговаривалось на их языке.
Плотный серый дым, выпорхнув из костра, особой едкостью наполнил вигвам, вход в каковой ноне прикрывала тканевая подстилка, погрузившая его внутренность в еще более мрачную пучину. Уокэнда, ноне водрузила на голову высокий убор, из пролегающего обода коего вверх устремлялись разноцветные, длинные перья, а со стороны ушей отходили два изогнутых коротких рога, верно когда-то носимые оленем. Длинная рубаха с долгими рукавами трепыхалась по глади земляного пола, так как подстилки были убраны, всяк раз когда шаманка ступала аль резко приседала. Еси лежала на трех толстых шестах схваченных меж собой тонкими брусочками, прямо обок костра.
- Ютака... нави ютака... пейоти!- зычно пропела Уокэнда, хотя ее хриплый голос, днесь в царящем чаде вышел раскатисто приглушенным, точно кто-то ухватив за горло, резко его придавил.
Монотонно ударяя в бубен, шаманка принялась кружить подле лежащей юницы, описывая коло, иноредь кончиками перьев задевая свод вигвама. Долгий подол ее одеяния, проскальзывая по земляному полу, касался не только Есиславы, но и самого костра, вспенивая собственно дым, и искры полымя, опахивая жаром все кругом.
По первому, после выпитого отвара, на юницу напала вялость, не только на ее конечности, но и в общем на тело. Ослабевшая плоть миг погодя, вздрогнув, обездвижилась, из нее ушло, кажется, всякое течение жизни, крови, и вмале Есинька перестала ощущать себя, впрочем, вместе с этим голова почему-то медлительно набухла. Лицо явственно отекло, слегка выкатились вперед очи и набрякли губы, язык же отяжелел... и стал неповоротливым, неподъемным. Еще мгновение и девушка принялась дышать через раз, ибо и в ноздрях появилась отечность, мешающая доступу воздуха. Теперь вся боль из тела переместилась в голову... в недра головы... Сердце прекратило на доли секунд свое биение, а посем, стало подавать о себе знать малыми и какими-то скачкообразными ударами.
Густой дым, наполнив вигвам вместе с движением Уокэнды, ее мощными хриплыми возгласами и ударами бубна вроде стал вязким... заколыхался справа... налево... а малость спустя и вовсе повис частыми, плотными кусками. И тотчас шаманка резко дернулась, будто ее огрели чем по голове, и стремительно повалилась к входу вигвама, прикрывая упавшим телом доступ в него. Куски вязкого дыма, зримо колыхнувшись, расползлись в стороны и тогда Еси, все поколь владеющая собственными глазами, хотя несколько и выпученными, увидела пред собой яркую красно-золотую искру, а засим мгновенно пред ней появились два существа. Они были низкого росточка и обобщенно напоминали людей... Одначе в степенно застилающимся тягучей болью мозгу девушки возникла острая мысль, что те создания не есть люди. Видимо не более четверти минуты, той тягостной боли... как теперь поняла Есислава острой, наполнившей ее туманящийся взор смаглым сиянием и она вельми четко увидела те творения, которые шаманка величала ваканы. Они имели весьма короткие в сравнение с телом руки и ноги, заканчивающиеся клювами птиц, такой же беззубый представляющий из себя единый, роговой чехол, где имелась как надклювье, так и подклювье. У вакан было сразу три руки. Две выходили из плечевых суставов, а третья достаточно долгая, точно выросла из места стыка лопаток на спине и смотрелась мудрено так загнутой, проходящей над правым плечом. Большая голова, завершающаяся на затылке тупым углом, а потому имеющая форму куба, поместилась сразу на плечах, понеже ваканы не имели шеи, и слегка клонили тело вниз. На вытянутом лице явственно имелись два зеленых глаза, приплюснутый нос и широкий да единожды раскрытый рот, где два ряда мелких треугольных зубов украшали черные, крошечные жемчужины. Цвет кожи созданий был, несомненно, черным, близким к Димургам, однако при этом их головы, тело, конечности купно расчерчивали желтые линии. Волосы ваканам заменяли короткие, ладно приложенные друг к другу, сине-зеленые перья птиц.
Обступив Еси с двух сторон ваканы, точно исследуя, принялись касаться ее клювами, изредка вжимая плоть вглубь. Одно из созданий нежданно резко придавило к лежаку голову юницы, приставив клюв прямо ко лбу, и тем, похоже, сделав и вовсе окаменевшей ее телеса. Меж тем иной вакан протянув раскрытый клюв, тот самый, что венчал третью руку выходящую со спины, не мешкая воткнул его в распухший нос Еси, также гулко щелкнув им. И тотчас хрустнул нос юницы, по-видимому, приобретая положенную ему форму. Также стремительно оказалась поправлена выбитая из плечевого сустава рука, оная по первому была крепко сцеплена раззявленым клювом, а посем явственно хрястнув, вошла в свое изначальное положение.
Есислава хоть и находилась в несколько дымчато-плывущем состоянии, вельми остро чувствовала боль, которая неизменно при любом движении подле нее вакан ударялась в голове... в его глубинах... видимо в самом мозге. Однако так как губы были набрякше-вялыми, а выпавший изо рта язык не двигался, она не могла кричать... не могла сказать и даже стонать. Словом не могла сообщить, вероятно, присланным Кручем созданиям как сильно... как сильно болит у нее голова... оплывает от той пронзительной боли мозг.
А ваканы промеж того разорвав на груди кожу, вже вправляли девушки ребра, достаточно громко щелкая клювами. Теперь боль стала и вовсе неимоверной... и Есинька поняла, это болит не разрываемая плоть, а лишь мозг, вроде подвергшийся какой-то иной чужеродной атаке. Вглубь груди, туда, где находилось легкое, проник клюв одного из созданий и надавил на орган так, что изо рта юницы плюхнул сгусток крови. И такой точно сгусток плюхнул, кажется, в мозгу, отчего там невыносимо запекло... засвербело... но, похоже, только на мгновение... миг... а после также резко боль ушла, и вслед того послышалось, чье-то прерывистое дыхание... судорожный вздох....
Серый дым нежданно заполонил весь мозг и очи Еси, и моментально приобрел желтоватые полутона каковые пошли малой рябью. Огромная круглая зала, увенчанная высоким прозрачным куполом в каковом единожды отражались зеркальные стены, гладко отполированный кипельно-белый пол наполнилась голубым неярким сиянием. Казалось в том своде единожды зарилось голубое небо, степенно так приближающееся и тотчас сызнова удаляющееся, насыщающее сиянием света все помещение. Подле самого свода плыли пухлые белые облака кучные и рыхлые, вероятно опившиеся воды.
- А духи, которых ты Седми привез… духи Атефов… ты ведь не всех их взял?- едва слышно вопросил голос... голос такой родной, близкий, точно составляющий естество Еси.
- Духи,- послышался высокий, звонкий тенор и чьи-то перста ласково огладив волосы юницы, на миг задержались на ее лбу.
- Ты только меня не прощупывай,- торопливо молвил тот же очевидно знакомый голос, и голова девушки качнулась, стараясь сбросить со лба перста Бога.- Я все сама расскажу.
- Я и не собирался… не волнуйся, Владушка,- нежно произнес Седми и тембр его голоса наново звучал низко, стараясь умиротворить девочку.
И теперь пред очами Есиславы выплыл и сам Бог. Высокий, худой, белая кожа на оном сияла золотыми переливами, несомненно, как и у всех Зиждителей подсвеченная изнутри. Его красивое лицо с прямыми границами и вроде квадратной линией челюсти прикрытой пшеничными усами и короткой бородой, с мышастыми очами, где радужная оболочка по форме напоминала треугольник.
- Духи Атефской печищи… ты привез их не всех… у них есть еще и иные,- добавила Владелина.
- Иные,- теперь уже точно крикнул в мозг Есиславы Крушец... наполнив тем гамом зараз всю плоть.- Так больно,- дополнил он вельми отрывочно и много тише.- Как мне больно,- теперь и совсем словно прошептал.- Больно!.. Отец!.. Отец!.. помогите...
Густые испарения сменили желтоватый цвет на серебристый, вроде как многажды рассеченный и с тем стремительно движущийся... Они унесли всякую боль... наполнили мозг девушки теплотой и покоем... Лишь плоть юницы продолжала мелко трястись, обливаться потом и страдать от жара, туго переваривая ушедшее, а может нечто другое... то, что сумел... смог вобрать в себя бесценный Крушец.
Уокэнда заставила Есиславу выпить из деревянной с высокими бортами мисы сваренный над костром в большом казанке терпко-вязкий отвар. Девушка уже который день находилась в вигваме Уокэнды. Который, потому как в царящем на небе сумраке было сложно понять, сколько прошло суток со времени гибели Луны. И все это время вельми мучилась болью... Не только в сломанном носу, вывихнутом плече, вывернутых, куда-то в бок пальцах на правой руке, но и не проходящей дергающей боли в груди, голове и левом глазе. Уокэнда, хоть и считалась в своем селении шаманкой, кроме как поить лекарственными отварами да бить в ударный инструмент в виде обода и натянутого на него кожей, у дарицев величаемого бубен, толком лечить не умела. Посему Есиньку изводила боль, а последнее время еще и озноб, который, судя по всему, появился от разрыва каких-то органов, так как она почасту отхаркивалась кровью. В связи с тем шаманка решила провести особый обряд и призвать в помощь древних существ, которых называла ваканами. Считалось у племени манан, куда и попала юница, что ваканы сумеют даровать ей не только здоровье, но и коли она того будет достойна и силы, и новое имя, ибо Есислава не выговаривалось на их языке.
Плотный серый дым, выпорхнув из костра, особой едкостью наполнил вигвам, вход в каковой ноне прикрывала тканевая подстилка, погрузившая его внутренность в еще более мрачную пучину. Уокэнда, ноне водрузила на голову высокий убор, из пролегающего обода коего вверх устремлялись разноцветные, длинные перья, а со стороны ушей отходили два изогнутых коротких рога, верно когда-то носимые оленем. Длинная рубаха с долгими рукавами трепыхалась по глади земляного пола, так как подстилки были убраны, всяк раз когда шаманка ступала аль резко приседала. Еси лежала на трех толстых шестах схваченных меж собой тонкими брусочками, прямо обок костра.
- Ютака... нави ютака... пейоти!- зычно пропела Уокэнда, хотя ее хриплый голос, днесь в царящем чаде вышел раскатисто приглушенным, точно кто-то ухватив за горло, резко его придавил.
Монотонно ударяя в бубен, шаманка принялась кружить подле лежащей юницы, описывая коло, иноредь кончиками перьев задевая свод вигвама. Долгий подол ее одеяния, проскальзывая по земляному полу, касался не только Есиславы, но и самого костра, вспенивая собственно дым, и искры полымя, опахивая жаром все кругом.
По первому, после выпитого отвара, на юницу напала вялость, не только на ее конечности, но и в общем на тело. Ослабевшая плоть миг погодя, вздрогнув, обездвижилась, из нее ушло, кажется, всякое течение жизни, крови, и вмале Есинька перестала ощущать себя, впрочем, вместе с этим голова почему-то медлительно набухла. Лицо явственно отекло, слегка выкатились вперед очи и набрякли губы, язык же отяжелел... и стал неповоротливым, неподъемным. Еще мгновение и девушка принялась дышать через раз, ибо и в ноздрях появилась отечность, мешающая доступу воздуха. Теперь вся боль из тела переместилась в голову... в недра головы... Сердце прекратило на доли секунд свое биение, а посем, стало подавать о себе знать малыми и какими-то скачкообразными ударами.
Густой дым, наполнив вигвам вместе с движением Уокэнды, ее мощными хриплыми возгласами и ударами бубна вроде стал вязким... заколыхался справа... налево... а малость спустя и вовсе повис частыми, плотными кусками. И тотчас шаманка резко дернулась, будто ее огрели чем по голове, и стремительно повалилась к входу вигвама, прикрывая упавшим телом доступ в него. Куски вязкого дыма, зримо колыхнувшись, расползлись в стороны и тогда Еси, все поколь владеющая собственными глазами, хотя несколько и выпученными, увидела пред собой яркую красно-золотую искру, а засим мгновенно пред ней появились два существа. Они были низкого росточка и обобщенно напоминали людей... Одначе в степенно застилающимся тягучей болью мозгу девушки возникла острая мысль, что те создания не есть люди. Видимо не более четверти минуты, той тягостной боли... как теперь поняла Есислава острой, наполнившей ее туманящийся взор смаглым сиянием и она вельми четко увидела те творения, которые шаманка величала ваканы. Они имели весьма короткие в сравнение с телом руки и ноги, заканчивающиеся клювами птиц, такой же беззубый представляющий из себя единый, роговой чехол, где имелась как надклювье, так и подклювье. У вакан было сразу три руки. Две выходили из плечевых суставов, а третья достаточно долгая, точно выросла из места стыка лопаток на спине и смотрелась мудрено так загнутой, проходящей над правым плечом. Большая голова, завершающаяся на затылке тупым углом, а потому имеющая форму куба, поместилась сразу на плечах, понеже ваканы не имели шеи, и слегка клонили тело вниз. На вытянутом лице явственно имелись два зеленых глаза, приплюснутый нос и широкий да единожды раскрытый рот, где два ряда мелких треугольных зубов украшали черные, крошечные жемчужины. Цвет кожи созданий был, несомненно, черным, близким к Димургам, однако при этом их головы, тело, конечности купно расчерчивали желтые линии. Волосы ваканам заменяли короткие, ладно приложенные друг к другу, сине-зеленые перья птиц.
Обступив Еси с двух сторон ваканы, точно исследуя, принялись касаться ее клювами, изредка вжимая плоть вглубь. Одно из созданий нежданно резко придавило к лежаку голову юницы, приставив клюв прямо ко лбу, и тем, похоже, сделав и вовсе окаменевшей ее телеса. Меж тем иной вакан протянув раскрытый клюв, тот самый, что венчал третью руку выходящую со спины, не мешкая воткнул его в распухший нос Еси, также гулко щелкнув им. И тотчас хрустнул нос юницы, по-видимому, приобретая положенную ему форму. Также стремительно оказалась поправлена выбитая из плечевого сустава рука, оная по первому была крепко сцеплена раззявленым клювом, а посем явственно хрястнув, вошла в свое изначальное положение.
Есислава хоть и находилась в несколько дымчато-плывущем состоянии, вельми остро чувствовала боль, которая неизменно при любом движении подле нее вакан ударялась в голове... в его глубинах... видимо в самом мозге. Однако так как губы были набрякше-вялыми, а выпавший изо рта язык не двигался, она не могла кричать... не могла сказать и даже стонать. Словом не могла сообщить, вероятно, присланным Кручем созданиям как сильно... как сильно болит у нее голова... оплывает от той пронзительной боли мозг.
А ваканы промеж того разорвав на груди кожу, вже вправляли девушки ребра, достаточно громко щелкая клювами. Теперь боль стала и вовсе неимоверной... и Есинька поняла, это болит не разрываемая плоть, а лишь мозг, вроде подвергшийся какой-то иной чужеродной атаке. Вглубь груди, туда, где находилось легкое, проник клюв одного из созданий и надавил на орган так, что изо рта юницы плюхнул сгусток крови. И такой точно сгусток плюхнул, кажется, в мозгу, отчего там невыносимо запекло... засвербело... но, похоже, только на мгновение... миг... а после также резко боль ушла, и вслед того послышалось, чье-то прерывистое дыхание... судорожный вздох....
Серый дым нежданно заполонил весь мозг и очи Еси, и моментально приобрел желтоватые полутона каковые пошли малой рябью. Огромная круглая зала, увенчанная высоким прозрачным куполом в каковом единожды отражались зеркальные стены, гладко отполированный кипельно-белый пол наполнилась голубым неярким сиянием. Казалось в том своде единожды зарилось голубое небо, степенно так приближающееся и тотчас сызнова удаляющееся, насыщающее сиянием света все помещение. Подле самого свода плыли пухлые белые облака кучные и рыхлые, вероятно опившиеся воды.
- А духи, которых ты Седми привез… духи Атефов… ты ведь не всех их взял?- едва слышно вопросил голос... голос такой родной, близкий, точно составляющий естество Еси.
- Духи,- послышался высокий, звонкий тенор и чьи-то перста ласково огладив волосы юницы, на миг задержались на ее лбу.
- Ты только меня не прощупывай,- торопливо молвил тот же очевидно знакомый голос, и голова девушки качнулась, стараясь сбросить со лба перста Бога.- Я все сама расскажу.
- Я и не собирался… не волнуйся, Владушка,- нежно произнес Седми и тембр его голоса наново звучал низко, стараясь умиротворить девочку.
И теперь пред очами Есиславы выплыл и сам Бог. Высокий, худой, белая кожа на оном сияла золотыми переливами, несомненно, как и у всех Зиждителей подсвеченная изнутри. Его красивое лицо с прямыми границами и вроде квадратной линией челюсти прикрытой пшеничными усами и короткой бородой, с мышастыми очами, где радужная оболочка по форме напоминала треугольник.
- Духи Атефской печищи… ты привез их не всех… у них есть еще и иные,- добавила Владелина.
- Иные,- теперь уже точно крикнул в мозг Есиславы Крушец... наполнив тем гамом зараз всю плоть.- Так больно,- дополнил он вельми отрывочно и много тише.- Как мне больно,- теперь и совсем словно прошептал.- Больно!.. Отец!.. Отец!.. помогите...
Густые испарения сменили желтоватый цвет на серебристый, вроде как многажды рассеченный и с тем стремительно движущийся... Они унесли всякую боль... наполнили мозг девушки теплотой и покоем... Лишь плоть юницы продолжала мелко трястись, обливаться потом и страдать от жара, туго переваривая ушедшее, а может нечто другое... то, что сумел... смог вобрать в себя бесценный Крушец.
Глава тридцать девятая.
По законам соперничества лучицу нельзя было приносить в обиталище Богов... только в крайнем случае, в случае явной опасности для плоти. За тем также следило Сирин- создание, потому Асилу и Кручу пришлось прислать на Землю своих бесиц-трясавиц рода вакан, подарок Вежды, чтобы излечить Есиславу. Ваканы хоть и действовали грубо, и как казалось девушке болезненно, одначе являлись опытными лекарями, посему исцелили не только кости, но и зарубцевали порывы во внутренних органах, тем самым уберегли плоть от гибели.
Потому, не прошло и пяти дней, как Есинька избавившись от лихорадки, стала подниматься и выходить из вигвама, правда поколь лишь в сопровождении шаманки. Как пояснила, не больно разговорчивая Уокэнда, у ее народа манан в основном шаманами назначались мужи. Однако старый шаман, давно растерявший детей, выбрал именно ее Уокэнду себе в преемники, поелику она была его старшей дочерью.
Есислава слушая шаманку, воспринимала ее речь весьма отстраненно. Ей казалось Уокэнда так и говорит с ней на другом языке, с другими... чуждыми ей понятиями и мыслями. И обращается на вы, не потому как считает божественным даром, а потому как считает божеством все живущее обок них: людей, деревья, траву, еду и даже дым. Нельзя было сказать, что шаманка милая, добрая женщина... вспять ее точнее было бы назвать грубой, жестокой. Она относилась к юнице со страхом и одновременно с ощущаемым предубеждением, точно видела перед собой ядовитую змею, какую жаждала убить, да по каким-то причинам не могла. Если Уокэнда перевязывала раны на теле девушке, которые остались от проникновения клювов вакан, то делал это всяк раз так резко, что последняя, непременно, стонала. Те стенания особой волной боли отзывались в Еси... Та нечуткость, можно даже молвить, безжалостность шаманки, вкупе с невыносимыми страданиями от гибели Дари, людей, Липоксай Ягы, острой хваткой придавливали грудь Есиславы и коли раньше Крушец мгновенно даровал ей умиротворение... теперь после лечения вакан, когда она услышала его вопль о помощи, так необходимая поддержка пропала. В такие моменты, когда душевная боль полностью овладевала девушкой и мозг ее, похоже, сливался в единое целое с лучицей... она начинала слышать стенания Крушеца. Его тихие, едва слышимые слова, возникая в самом мозгу, звали Отца и просили о помощи. Иноредь вместо тех стенаний приходили целые куски видений, но это были иные видения, которые не воспринимались Зиждителями, кои зрела одна Еси... зрела фрагменты прошлой жизни плоти Крушеца... зрела все глазами самой Владелины.
Чаще всего в моменты тугой боли, коя словно плыла изнутри головы, и принадлежала по большей частью только лучице, Есислава видела высокий округлый зал с зеркальными стенами и далеким сводом напоминающим ночное небо, где в блеклом свете по сферическому, гладкому потолку ползли в разные стороны, выныривающие из более темного навершия серебристые звезды. Те звезды в доли секунд заполняли своими многоконечными фигурами свод и начинали лучисто мигать. Еще чаще она видела каплеобразное лицо с широкой в сравнении со лбом и подбородком линией скул, крупными слегка приподнятыми уголками глаза, где верхние веки, образовывая прямую линию, прикрывали часть темно-коричневой радужной оболочки, кажется полностью поглотившей желтовато-белую склеру. Темно-коричневая кожа Бога золотилась и Есиславушка хоть никогда не лицезрела того Зиждителя, без ошибочно понимала, что видит Першего... видит... почему-то невыносимо скучает... много сильнее чем за Липоксаем Ягы и Стынем. Глухая боль ударялась в висок, била в лоб и выплескивалась смагло-рдяным сиянием в левый глаз. Иногда казалось, это была не ее боль, а чья-то иная... всего-навсе отголоском отражающаяся в мозгу девушки.
Землю все это время порой еще легонько потряхивало. Порывчато вздрагивала почва и стонали горные гряды. А небосвод, избавившийся от тьмы, ночами поколь не являл не токмо звезды, но даже живой Месяц, вроде хороня его от северги Димургов.
Селение манан лежало почти в средине овальной долины, окруженной по рубежу пологими, невысокими взгорьями с раскиданными на них лесами, в которых росли не только знакомые девушке дерева дуба, каштана, клена, ясеня, но и досель ею незримые. Долина, изрезанная тонкими полосами узких речушек, имела в своем завершие небольшое озерцо. Поросшая буйными луговыми травами, впрочем, не больно высокими, вероятно лишь давеча вышедшими из земли, лощина казалось плененной побегами ковыля, метлика, пырея, тонконога. Маленькие наделы обработанной земли, где просматривались и вовсе чудные злаковые травы и растения, располагались в непосредственной близи от селения. Не больше тридцати домов, один-в-один, как вигвамы Уокэнды скученно поместились на слегка приподнятом пятачке посередь долины. Сие были не мощные каменные, деревянные постройки дарицев, к оным привыкла Есиславушка, а наспех собранные шалаши. Впрочем, как пояснила Уокэнда, их племя уже много десятилетий жило в этой лощине, и в ближайшее время не собиралось ее покидать, хотя самим мананам вообще было присуще почасту менять место жительство.
В саму долину много десятков лет назад их привел шаман, отец Уокэнды, и повелел поколь жить, ожидая распоряжений духов-предков. В племени манан три человека занимали, как таковое главенствующее положение. Один из вождей Мэкья, считался военным предводителем, второй, Викэса, предводителем мирного времени, а третьим вождем, был непосредственно шаман. Именно эти три основных вождя сообща принимали те или иные решения, судили, наказывали, разбирали все споры и проблемы племени. Люди племени в основном занимались земледелием, взращивая кукурузу, бобы, подсолнечник. Не малую роль в их жизни играло собирательство, охота, рыбалка. Мананы изготовляли орудия из дерева, кости, камня и самородной меди. Использовали в охоте и защите лук со стрелами и томагавки, изогнутую деревянную дубину с круглым утолщением в навершие, чаще в виде костяного наконечника.
В общем, это племя жило достаточно простой жизнью, приближенной к природе, вельми разнящейся с жизнью дарицев, ибо опирались они на заветы предков, согласно которых лишь близость к естеству может даровать человеку духовную силу и счастливое бытие. Великий Дух... Единственно Великий, как говорили мананы, по-видимому, ассоциировался с Богом Асилом и ему подчинялись все силы, соседствующие с миром людей. Великий Дух создал, как считалось, человека из земли вдохнув в него жизнь, научив возделывать почву, охотиться, любить и даровал традиции.
Помимо Великого Духа мананы обожествляли само небо, солнце, дождь и землю, словом все природные составляющие Земли и явления, даруя им не только названия, но и насыщая их подобно человеческой жизнью. Впрочем, особенно чтили люди племени своих предков, теми или иными поступками отличившихся при своей жизни, им они возносили особые церемонии и жертвы, в основном в виде обрядовых песен и танцев. Духов-предков призывали в любом важном деле: рождении ребенка, удачной охоте, рыбалке, посадке растений, в свадьбе и смерти. Однако при этом мананы хорошо знали расположение звезд и планет в ночном небе, и использовали те знания в своих, хоть и не частых, перемещениях по континенту. Они прекрасно разбирались в лекарственных свойства тех или иных растений, и готовили из них разнообразные отвары, помогающие при болезнях.
Обожествляя природу, люди племени имели множество устных сказаний, песен, в каковых сохранили предание о том, как Великий Дух спустился на Землю, прибыв из далекой звезды Болотный Утес, на самом деле являющейся Галактикой Бога Стыря.
Есислава, которая после лечения вакан, не просто выздоровела, но и получила от предков новое имя Алгома, что значит долина цветов, теперь пользовалась у людей племени особым почтением. Або не только само ее возникновение в зареве золотого дыма подле вигвама Уокэнды выглядело величественным, но и удивительно скорым было ее излечение. Выходя из вигвама Есинька, первое время садилась на тканевую подстилку подле входа и подолгу наблюдала за мананами. Кожа коих при ближайшем рассмотрении оказалась не столько красной, сколько имела различные оттенки коричневого цвета. Красной она выглядела только у Уокэнды, и то потому как шаманка натирала кожу мазью, тем самым приближая себя к ваканам и приобретая особые способности врачевателя. Все остальные члены племени имели коричневую кожу, порой даже желтовато-коричневую. Мананы были высокими, крепкими людьми, широкоплечими и очень гибкими так, что их движения напоминали девушке повадки зверей. Черные, жесткие волосы весьма долгие имелись не только у женщин, но и у мужчин. И если первые их в основном заплетали в косы, украшая мягкими, тончайшими, разноцветными полосами, вторые носили собранными на затылке в ракушку, вставляя в них перья.
Женская половина манан обряжалась в длинные бурые, серые, реже белые рубахи, а мужи носили набедренные кожаные повязки, подвернутые под пояс так, что имелись откидные половинки впереди и позади. Одначе сейчас, когда даже в их краю значимо похолодало, и сие произошло из-за катаклизма, люди племени одевали сверху широкие, распашные, кожаные аль меховые безрукавки. Кожу мананы расписывали нательной живописью, не только мужчины, но и женщины, тем самым изображая на ней символические знаки. Особенной яркостью и обилием росписи отличались тела вождей, каковые ко всему прочему как власяница носили на головах уборы, где к белой широкой полосе твореной из пуха животного пришивались цветные ленточки, а поверху украшались орлиными перьями, по грани окрашенными в красные цвета. Лишь у Уокэнды на том уборе были рога, как магический символ шамана. Крепкая кожаная обувка, похожая на поршни дарицев, называемая мокасины, порой прикрывала стопы манан, хотя большей частью они ходили босыми.
Есиславушка вмале и вовсе стала прохаживаться по поселению, без Уокэнды, чему была несомненно рада... Хотя шаманка весьма не любила как-то выделять юницы из своего племени. Грубость которая жила в ней, похоже, составляла основу и самих манан. Не то, чтобы они были жестокими людьми, но занятые простым, ежеминутным трудом просто не успевали кахаться с тем или иным членом своего племени и не важно, старик это был аль дитя. Без сомнений, мананы умели любить, целовать, ласкать, но их действия, мысли, поступки вельми отличались от тех, к которым привыкла Еси, и потому она все время ощущала себя здесь лишней, чужой... Если не сказать чужеродной, будто ворвавшейся в другой мир, и не в состоянии не то, чтобы слиться, но даже понять сущность бытия этого племени. Юница ходила меж вигвамов, кажется, не замечаемая живущими там людьми, вроде превратившаяся в тень, внутри себя с трудом переживая произошедшую трагедию, ощущая брошенность не только Богами, но и собственным естеством, иноредь слыша болезненные стенания Крушеца в глубинах мозга.
Будучи все время одна, она почасту приходила к берегу узкой речушки, и, падая на освобожденную от рогозы землю горько плакала... не ведая как помочь себе... и тому, кто внутри нее просил помощи. Есинька рыдала не открывая рта, захлебываясь слезами и рокотанием в груди, надрывно вздрагивала ее плоть... и болью отзывалась голова.
Порой в такие моменты... моменты единой боли, испытываемой плотью и лучицей, приходили видения, где пред взором девушки возникало восьмигранное деревянное строение, обшитое гладким тесом и завершающееся невысокой шатровой кровлей с округлой маковкой со сквозным, узким отверстие в самом центре, чрез которое виделись ночные дали небес. Юница смотрела в марность тех небес и слышала глухой да единожды раскатистый отзвук сопровождаемый звяканьем колоколец, и подпевающим им мягким свистковым наигрышем... Это Крушец... с каковым, что-то случилось во время лечения вакан, не дождавшись помощи от Богов, днесь просил ее у плоти. Изредка Еси наполнялась теплотой... благодатью от тех видений и точно рывками ощущала обок себя мановение рук с голубой кожей... трепетных перст и мягких поцелуев и тотчас слышала ломанный, слабый стон Крушеца взывающего к Отцу. Пытаясь провести обряд, о котором просил ее Крушец, Есислава замирала в определенной позе, лишь подчиняясь указаниям плывущим непосредственно в ее голове. Она усаживалась на землю, сгибала в коленях ноги так, что ступни слегка касались друг друга, сверху укладывая на них руки и сомкнув очи, отрешалась от жизни... Таким образом, отдаваясь во власть Крушеца... Крушеца который должен был связаться с Родителем и сообщить о происходящим с ним. Одначе то ли щит установленный Асилом был так мощен, то ли все же с лучицей и впрямь происходило неладное, зов вроде расплывался по поверхности того невидимого навеса. Те неудачи высасывали силы не только из Крушеца, отчего он болезненно вскрикивая, надолго недвижно замирал, но и из самой плоти так, что девушка теряла сознание или лежала на брегу реки не имея возможности даже шевельнуть отекшими от боли конечностями. За эти, как подсчитала Есислава, четыре недели пребывания у манан она стала не только слышать Крушеца, но и ощущать, что внутри нее живет нечто... нечто более мощное... сильное и днесь охваченное жаром.
По законам соперничества лучицу нельзя было приносить в обиталище Богов... только в крайнем случае, в случае явной опасности для плоти. За тем также следило Сирин- создание, потому Асилу и Кручу пришлось прислать на Землю своих бесиц-трясавиц рода вакан, подарок Вежды, чтобы излечить Есиславу. Ваканы хоть и действовали грубо, и как казалось девушке болезненно, одначе являлись опытными лекарями, посему исцелили не только кости, но и зарубцевали порывы во внутренних органах, тем самым уберегли плоть от гибели.
Потому, не прошло и пяти дней, как Есинька избавившись от лихорадки, стала подниматься и выходить из вигвама, правда поколь лишь в сопровождении шаманки. Как пояснила, не больно разговорчивая Уокэнда, у ее народа манан в основном шаманами назначались мужи. Однако старый шаман, давно растерявший детей, выбрал именно ее Уокэнду себе в преемники, поелику она была его старшей дочерью.
Есислава слушая шаманку, воспринимала ее речь весьма отстраненно. Ей казалось Уокэнда так и говорит с ней на другом языке, с другими... чуждыми ей понятиями и мыслями. И обращается на вы, не потому как считает божественным даром, а потому как считает божеством все живущее обок них: людей, деревья, траву, еду и даже дым. Нельзя было сказать, что шаманка милая, добрая женщина... вспять ее точнее было бы назвать грубой, жестокой. Она относилась к юнице со страхом и одновременно с ощущаемым предубеждением, точно видела перед собой ядовитую змею, какую жаждала убить, да по каким-то причинам не могла. Если Уокэнда перевязывала раны на теле девушке, которые остались от проникновения клювов вакан, то делал это всяк раз так резко, что последняя, непременно, стонала. Те стенания особой волной боли отзывались в Еси... Та нечуткость, можно даже молвить, безжалостность шаманки, вкупе с невыносимыми страданиями от гибели Дари, людей, Липоксай Ягы, острой хваткой придавливали грудь Есиславы и коли раньше Крушец мгновенно даровал ей умиротворение... теперь после лечения вакан, когда она услышала его вопль о помощи, так необходимая поддержка пропала. В такие моменты, когда душевная боль полностью овладевала девушкой и мозг ее, похоже, сливался в единое целое с лучицей... она начинала слышать стенания Крушеца. Его тихие, едва слышимые слова, возникая в самом мозгу, звали Отца и просили о помощи. Иноредь вместо тех стенаний приходили целые куски видений, но это были иные видения, которые не воспринимались Зиждителями, кои зрела одна Еси... зрела фрагменты прошлой жизни плоти Крушеца... зрела все глазами самой Владелины.
Чаще всего в моменты тугой боли, коя словно плыла изнутри головы, и принадлежала по большей частью только лучице, Есислава видела высокий округлый зал с зеркальными стенами и далеким сводом напоминающим ночное небо, где в блеклом свете по сферическому, гладкому потолку ползли в разные стороны, выныривающие из более темного навершия серебристые звезды. Те звезды в доли секунд заполняли своими многоконечными фигурами свод и начинали лучисто мигать. Еще чаще она видела каплеобразное лицо с широкой в сравнении со лбом и подбородком линией скул, крупными слегка приподнятыми уголками глаза, где верхние веки, образовывая прямую линию, прикрывали часть темно-коричневой радужной оболочки, кажется полностью поглотившей желтовато-белую склеру. Темно-коричневая кожа Бога золотилась и Есиславушка хоть никогда не лицезрела того Зиждителя, без ошибочно понимала, что видит Першего... видит... почему-то невыносимо скучает... много сильнее чем за Липоксаем Ягы и Стынем. Глухая боль ударялась в висок, била в лоб и выплескивалась смагло-рдяным сиянием в левый глаз. Иногда казалось, это была не ее боль, а чья-то иная... всего-навсе отголоском отражающаяся в мозгу девушки.
Землю все это время порой еще легонько потряхивало. Порывчато вздрагивала почва и стонали горные гряды. А небосвод, избавившийся от тьмы, ночами поколь не являл не токмо звезды, но даже живой Месяц, вроде хороня его от северги Димургов.
Селение манан лежало почти в средине овальной долины, окруженной по рубежу пологими, невысокими взгорьями с раскиданными на них лесами, в которых росли не только знакомые девушке дерева дуба, каштана, клена, ясеня, но и досель ею незримые. Долина, изрезанная тонкими полосами узких речушек, имела в своем завершие небольшое озерцо. Поросшая буйными луговыми травами, впрочем, не больно высокими, вероятно лишь давеча вышедшими из земли, лощина казалось плененной побегами ковыля, метлика, пырея, тонконога. Маленькие наделы обработанной земли, где просматривались и вовсе чудные злаковые травы и растения, располагались в непосредственной близи от селения. Не больше тридцати домов, один-в-один, как вигвамы Уокэнды скученно поместились на слегка приподнятом пятачке посередь долины. Сие были не мощные каменные, деревянные постройки дарицев, к оным привыкла Есиславушка, а наспех собранные шалаши. Впрочем, как пояснила Уокэнда, их племя уже много десятилетий жило в этой лощине, и в ближайшее время не собиралось ее покидать, хотя самим мананам вообще было присуще почасту менять место жительство.
В саму долину много десятков лет назад их привел шаман, отец Уокэнды, и повелел поколь жить, ожидая распоряжений духов-предков. В племени манан три человека занимали, как таковое главенствующее положение. Один из вождей Мэкья, считался военным предводителем, второй, Викэса, предводителем мирного времени, а третьим вождем, был непосредственно шаман. Именно эти три основных вождя сообща принимали те или иные решения, судили, наказывали, разбирали все споры и проблемы племени. Люди племени в основном занимались земледелием, взращивая кукурузу, бобы, подсолнечник. Не малую роль в их жизни играло собирательство, охота, рыбалка. Мананы изготовляли орудия из дерева, кости, камня и самородной меди. Использовали в охоте и защите лук со стрелами и томагавки, изогнутую деревянную дубину с круглым утолщением в навершие, чаще в виде костяного наконечника.
В общем, это племя жило достаточно простой жизнью, приближенной к природе, вельми разнящейся с жизнью дарицев, ибо опирались они на заветы предков, согласно которых лишь близость к естеству может даровать человеку духовную силу и счастливое бытие. Великий Дух... Единственно Великий, как говорили мананы, по-видимому, ассоциировался с Богом Асилом и ему подчинялись все силы, соседствующие с миром людей. Великий Дух создал, как считалось, человека из земли вдохнув в него жизнь, научив возделывать почву, охотиться, любить и даровал традиции.
Помимо Великого Духа мананы обожествляли само небо, солнце, дождь и землю, словом все природные составляющие Земли и явления, даруя им не только названия, но и насыщая их подобно человеческой жизнью. Впрочем, особенно чтили люди племени своих предков, теми или иными поступками отличившихся при своей жизни, им они возносили особые церемонии и жертвы, в основном в виде обрядовых песен и танцев. Духов-предков призывали в любом важном деле: рождении ребенка, удачной охоте, рыбалке, посадке растений, в свадьбе и смерти. Однако при этом мананы хорошо знали расположение звезд и планет в ночном небе, и использовали те знания в своих, хоть и не частых, перемещениях по континенту. Они прекрасно разбирались в лекарственных свойства тех или иных растений, и готовили из них разнообразные отвары, помогающие при болезнях.
Обожествляя природу, люди племени имели множество устных сказаний, песен, в каковых сохранили предание о том, как Великий Дух спустился на Землю, прибыв из далекой звезды Болотный Утес, на самом деле являющейся Галактикой Бога Стыря.
Есислава, которая после лечения вакан, не просто выздоровела, но и получила от предков новое имя Алгома, что значит долина цветов, теперь пользовалась у людей племени особым почтением. Або не только само ее возникновение в зареве золотого дыма подле вигвама Уокэнды выглядело величественным, но и удивительно скорым было ее излечение. Выходя из вигвама Есинька, первое время садилась на тканевую подстилку подле входа и подолгу наблюдала за мананами. Кожа коих при ближайшем рассмотрении оказалась не столько красной, сколько имела различные оттенки коричневого цвета. Красной она выглядела только у Уокэнды, и то потому как шаманка натирала кожу мазью, тем самым приближая себя к ваканам и приобретая особые способности врачевателя. Все остальные члены племени имели коричневую кожу, порой даже желтовато-коричневую. Мананы были высокими, крепкими людьми, широкоплечими и очень гибкими так, что их движения напоминали девушке повадки зверей. Черные, жесткие волосы весьма долгие имелись не только у женщин, но и у мужчин. И если первые их в основном заплетали в косы, украшая мягкими, тончайшими, разноцветными полосами, вторые носили собранными на затылке в ракушку, вставляя в них перья.
Женская половина манан обряжалась в длинные бурые, серые, реже белые рубахи, а мужи носили набедренные кожаные повязки, подвернутые под пояс так, что имелись откидные половинки впереди и позади. Одначе сейчас, когда даже в их краю значимо похолодало, и сие произошло из-за катаклизма, люди племени одевали сверху широкие, распашные, кожаные аль меховые безрукавки. Кожу мананы расписывали нательной живописью, не только мужчины, но и женщины, тем самым изображая на ней символические знаки. Особенной яркостью и обилием росписи отличались тела вождей, каковые ко всему прочему как власяница носили на головах уборы, где к белой широкой полосе твореной из пуха животного пришивались цветные ленточки, а поверху украшались орлиными перьями, по грани окрашенными в красные цвета. Лишь у Уокэнды на том уборе были рога, как магический символ шамана. Крепкая кожаная обувка, похожая на поршни дарицев, называемая мокасины, порой прикрывала стопы манан, хотя большей частью они ходили босыми.
Есиславушка вмале и вовсе стала прохаживаться по поселению, без Уокэнды, чему была несомненно рада... Хотя шаманка весьма не любила как-то выделять юницы из своего племени. Грубость которая жила в ней, похоже, составляла основу и самих манан. Не то, чтобы они были жестокими людьми, но занятые простым, ежеминутным трудом просто не успевали кахаться с тем или иным членом своего племени и не важно, старик это был аль дитя. Без сомнений, мананы умели любить, целовать, ласкать, но их действия, мысли, поступки вельми отличались от тех, к которым привыкла Еси, и потому она все время ощущала себя здесь лишней, чужой... Если не сказать чужеродной, будто ворвавшейся в другой мир, и не в состоянии не то, чтобы слиться, но даже понять сущность бытия этого племени. Юница ходила меж вигвамов, кажется, не замечаемая живущими там людьми, вроде превратившаяся в тень, внутри себя с трудом переживая произошедшую трагедию, ощущая брошенность не только Богами, но и собственным естеством, иноредь слыша болезненные стенания Крушеца в глубинах мозга.
Будучи все время одна, она почасту приходила к берегу узкой речушки, и, падая на освобожденную от рогозы землю горько плакала... не ведая как помочь себе... и тому, кто внутри нее просил помощи. Есинька рыдала не открывая рта, захлебываясь слезами и рокотанием в груди, надрывно вздрагивала ее плоть... и болью отзывалась голова.
Порой в такие моменты... моменты единой боли, испытываемой плотью и лучицей, приходили видения, где пред взором девушки возникало восьмигранное деревянное строение, обшитое гладким тесом и завершающееся невысокой шатровой кровлей с округлой маковкой со сквозным, узким отверстие в самом центре, чрез которое виделись ночные дали небес. Юница смотрела в марность тех небес и слышала глухой да единожды раскатистый отзвук сопровождаемый звяканьем колоколец, и подпевающим им мягким свистковым наигрышем... Это Крушец... с каковым, что-то случилось во время лечения вакан, не дождавшись помощи от Богов, днесь просил ее у плоти. Изредка Еси наполнялась теплотой... благодатью от тех видений и точно рывками ощущала обок себя мановение рук с голубой кожей... трепетных перст и мягких поцелуев и тотчас слышала ломанный, слабый стон Крушеца взывающего к Отцу. Пытаясь провести обряд, о котором просил ее Крушец, Есислава замирала в определенной позе, лишь подчиняясь указаниям плывущим непосредственно в ее голове. Она усаживалась на землю, сгибала в коленях ноги так, что ступни слегка касались друг друга, сверху укладывая на них руки и сомкнув очи, отрешалась от жизни... Таким образом, отдаваясь во власть Крушеца... Крушеца который должен был связаться с Родителем и сообщить о происходящим с ним. Одначе то ли щит установленный Асилом был так мощен, то ли все же с лучицей и впрямь происходило неладное, зов вроде расплывался по поверхности того невидимого навеса. Те неудачи высасывали силы не только из Крушеца, отчего он болезненно вскрикивая, надолго недвижно замирал, но и из самой плоти так, что девушка теряла сознание или лежала на брегу реки не имея возможности даже шевельнуть отекшими от боли конечностями. За эти, как подсчитала Есислава, четыре недели пребывания у манан она стала не только слышать Крушеца, но и ощущать, что внутри нее живет нечто... нечто более мощное... сильное и днесь охваченное жаром.
Глава сороковая.
Однажды поутру, когда четвертая неделя, такая же томительно-болезненная подошла к концу, Есиславу разбудила Уокэнда. Вельми грубо, впрочем, как и всегда, толкнув ее в плечо... в то самое которое у юницы было выбито, и инолды... еще ныло.
- Алгома вставайте вас ждут наши вожди Викэса и Мэкья,- молвила недовольно шаманка, одевая себе на голову рогатый убор, символ власти.
Уокэнда не имела семьи... пока... Она, будучи шаманкой, обладала преимуществом средь иных женщин своего племени в выборе спутника жизни. Однако поколь, по неведомой причине, так и не обзавелась семьей, хотя казалась и не больно молодой.
- Не называй меня этим именем,- резко отозвалась девушка, медлительно поднимаясь с подстилки, что теперь лежала впритык к стенке вигвама. Есинька нарочно отодвинула ее туда, чтобы стать, как можно дальше от костра и неприятной для нее шаманки, почасту на нее пристально глазеющей во тьме ночи.- Я тебе уже говорила. Я Есислава и вашим традициям подчиняться не буду... Я тут временно... временно.
- Ничего не бывает временным,- сухо протянула Уокэнда, оправляя книзу рубаху, как, наконец, разобрала юница, величаемая мананами туникой.- Раз Великий Дух принес вас к моему вигваму. Раз ваканы вас излечили и даровали такое почетное имя, Алгома. Значит, все это свершилось по установленному замыслу божественной силы природы и самого Единственного Духа.
Есиславушка уже поднявшись, торопливо вышла из вигвама, куда вход почитай никогда не закрывался, ибо ее весьма раздражала речь шаманки. В ней было столько лишних, не имеющих смысла и значения слов, и посему сама молвь теряла не только ясность, но и разумность излагаемого.
Голубой небосвод, ноне уже голубой, чуть зримо озарился лучами восходящего солнца, а в долине как было часточко по утрам по пологим, низким взгорьям уже неспешно полз серо-дымчатый туман. Он, кажется, не проникал в глубины леса или подымающихся трав, а стелился ровной полстиной испарений по навершиям, как первых, так и вторых, изредка порывисто трепыхая своими плавными, зыбучими контурами. С восходом солнца степенно оседая все ниже и ниже, прижимаясь... впитываясь в саму оземь. Сие, как полагали мананы, Великий Дух даровал их краю небесное покрывало, оградившее от гибели, понеже куски погибшего спутника довольно-таки серьезно испещрив этот континент, никоим образом ни задели, ни попали, ни навредили, ни самой лощине, ни взгорьям окружающим ее.
Есислава и Уокэнда направились к центру селения, где был сооружен большой костер, огороженный по коло мощными каменьями и зажигаемый в особый день самого жаркого месяца. В праздник, что назывался Солнечный Пляс и ритуальным обрядом отмечался раз в лето, в честь самого светила и людей, близких к нему, дарующих своими действиями защиту и жизнь селению. Подле того костра был собран низкий деревянный настил, устланный, как и все принадлежащее мананам, тканевыми подстилками, на котором и восседали три вождя: Викэса, Мэкья и Уокэнда решающие те или иные вопросы своего племени. Из рассказов Уокэнды, так как за все время нахождения в долине, Есинька толковала с ней одной, земли окрест Семи Холмов были населены и другими племенами, большей частью с каковыми мананы мирно соседствовали, одначе средь них встречались и те, каковые любили войны и жили в основном грабительством и трудом взятых в плен людей.
Нынче с утра, несмотря на стелющийся туман, лениво опускающийся к земле, мананы всем селением собрались подле костра. Как и дотоль они опустились на оземь, в ожидании прихода вождей. Есислава подойдя к возвышению присела на слегка склоненную травушку, буйно, как и все, что окружало манан, росшую обок них. Уокэнда меж тем гордо неся свою голову, с возложенным на нее рогатым убором, взошла на возвышению и поместилась по правую его сторону. Явившиеся следом Викэса соответственно занял центральное место, ибо ноне шло мирное время, и он считался главой поселения, а Мэкья воссел слева от него. Оба вождя уже вельми пожившие, в отличие от шаманки имели семьи, детей и даже внуков.
Викэса, как старший, медленно вздел руку вверх и плавно ею взмахнув, тем самым призвав к вниманию людей, пришедших к костру, принялся неторопливо сказывать:
- Дитюхь новата намадика витсис...
Есинька, конечно, не понимала о чем толкует вождь, потому опустив голову воззрилась на колеблющийся отросток травинки, поймавший на свою остроносую макушку каплю росинки, упавшую со стелющегося в вышине над лощиной тумана, и под той тяжестью закачавшейся вниз...вверх.
- Алгома!- грубо перебивая наблюдение за покачивающейся травинкой, молвила Уокэнда. Однако девушка как всегда не отреагировала на новое имя,- Есислава!- много жестче дыхнула шаманка.- Вождь Викэса говорит о том, что в ночи, как великое чудо ему приснился Единственно Великий Дух и повелел выдать вас за младшего из его сынов Омонэква, чье имя значит перо облака, с которым вы сольетесь в близости и родите сынов и дочерей.
Есинька, стоило шаманке назвать ее настоящее имя, торопливо воззрилась в лицо Уокэнды, а внимательно выслушав толкование, резко перевела взгляд на сидящего в первом ряду Омонэква. Грузный, кряжистый юноша с достаточно жесткими, как и у всех манан, чертами лица, орлиным профилем и выпученными, будто расквашенными губами вызывал в девушке всяк раз, когда он на нее смотрел, чувство брезгливости. Так, вроде Омонэква давно не мылся и оттого пахло... вернее веяло от него какой-то кислятиной. В целом так и было. Еси сразу, стоило только попасть ей к мананам, приметила, что пахнут они не так как дарицы. Нельзя было сказать, что они воняют, просто от них шел иной плотский дух... чуждый, сторонний для юницы, а посему противно-неприятный. Есислава самую малость времени медлила, потом поднялась на ноги, сохраняя степенность движений, и достаточно громко да единожды властно сказала:
- Я не могу выйти замуж за Омонэква, потому как у меня уже есть...есть.- Юница глубоко вздохнула.- Есть муж и потому я не могу принадлежать иному. Передай это Викэсу, Уокэнда.
Шаманка достаточно тупо посмотрела на девушку своими несколько раскосыми, карими очами, а погодя все же перевела ее речь вождю.
- Опвахгунья сивоси нигвнагвни,- отметил очень зычно Викэса и качнул своей могутной головой и одновременно орлиными перьями венчающими убор.
- Вождь Викэса сказал,- в голосе Уокэнды слышалось металлическое дребезжание, судя по всему, ее раздражало не столько несогласие Еси, сколько вообще ее существование.- Что вы должны подчиниться повелению Великого Духа, ибо не имеете тут семьи, отца, мужа и не можете себя кормить. Вам нужен мужчина, потому либо соглашаетесь с повелением Великого Духа, либо вас отдадут силой... Омонэкве вы пришлись по сердцу и он готов взять заботу о вас. Он готов любить, кормить и быть близким с вами, чтобы иметь детей.
- Как это силой? Как силой отдадите меня?- порывисто выкрикнула Есинька, из долгой молви шаманки, вероятно, уловив только это слово. Оттого тягостного окрика заколыхался лениво опускающийся к долу белый туман, сбрызнутый сверху мельчайшими бусенцами воды, каковые едва слышно зазвенели... али то зазвенело, что-то в голове девушки.- Да только посмейте! Только троньте!
Есислава надрывно качнувшись, шагнула вперед и презрительно оглядела сидящих на возвышении вождей. Привыкшая с детства править, ноне она оказалась много ниже, кажется, самых нижних, однако даже в таком положении сберегла свою гордость, и еще выше вздев голову, нежданно услышала как туго, точно шевельнулось, что-то внутри ее мозга. Это, очевидно, возмутился грубостью в отношении плоти и Крушец, потому нежданно выплеснул из головы юницы широкий луч света вверх, на малость окутав тем смаглым маревом всю ее фигурку. Сияние, точно наращивало яркость, а после прерывисто завибрировав, вроде захлебываясь, погасло.
- Только троньте... коснитесь!- меж тем докричала Есинька, вновь ощутив собственное одиночество, такое насыщенно душащее, и жар в глубинах мозга, осознав, что ноне на самом деле оставлена не только без поддержки Ксая, Стыня, Дажбы, но, похоже, и Круча.
- Типисги!- мощно произнес, подымаясь на ноги Викэса, и тотчас вслед него встали Мэкья и Уокэнда.
- Будет так как повелел Великий Дух!- отметила шаманка и в очах ее блеснуло торжество, судя по всему, она была рада, что Викэса не испугался света озарившего все округ девушки, и не пошел на попятную.
Еси немедля развернувшись и расталкивая поднявшихся людей, побежала от возвышения к берегу реки, к месту, где бывала почитай все последнее время.
- Даниюсги!- послышался грубый возглас, и чья-то крепкая рука ухватила юницу за плечо.
И с тем движением, точно тугой волной пришло давешнее испытанное и пережитое, обдав особой болезненностью всю плоть девушки. Резко дернувшись в бок, она не просто выскочила из удерживающей ее руки, но, и, разорвав материю туники, оставила в ней правый рукав. Быстрота ее бега, будто подгоняемая поступью множеств ног гнала Есиньку к реке... Объятая страхом она уже не ощущала происходящего вкруг нее... Не видела, как тупо уставились вслед девушке стоящие люди, никоим образом не собирающиеся ее преследовать. А юница, уже обогнув последний вигвам, узрев впереди реку, прибавила шагу... теперь она не просто бежала... летела... захлебываясь прерывчатым дыханием, помутнением в левом глазу и острой болью в голове. В доли секунд она выскочила на брег, и подгоняемая мыслью, что за ней все еще гонятся, ринулась в холодные воды речки, доходившие в самом глубоком месте почти до стана. Грубое, такое же, как и чувства манан, течение реки безжалостно ударило Еси в правый бок, тем самым сбив ее бег и повалив в кипучие воды. На доли секунд вскинувшаяся вверх бурливая волна прикрыла своим пенным одеялом Есиньку с головой. Девушка болезненно перекатилась по каменистому дну, широко открытыми глазами явственно узрев перед собой выстланное мелкими голышами русло реки, местами поросшее растениями, колыхающими и вовсе почитай прозрачными листками. Стремительный поток воды ударил скопищем брызг в лицо, заскочил в приоткрытый рот, наполнил собой изнутри легкие и тогда Есислава увидела черную гладь неба, на котором блистал круглый Месяц и обрезанная, более близкая, серповидная Луна, касающаяся своего братца загнутым рожком. Где-то совсем рядышком слышалось медленное трепыхание чего-то грузного, отдающегося рябью в воде. Желтое, округлое сияние света прошло, кажется, совсем близко и нестерпимая боль от обиды, что Боги ее не слышат, диким воплем отозвалась в мозгу... так, что Еси прекратила дышать, и, по-видимому, думать.
Однажды поутру, когда четвертая неделя, такая же томительно-болезненная подошла к концу, Есиславу разбудила Уокэнда. Вельми грубо, впрочем, как и всегда, толкнув ее в плечо... в то самое которое у юницы было выбито, и инолды... еще ныло.
- Алгома вставайте вас ждут наши вожди Викэса и Мэкья,- молвила недовольно шаманка, одевая себе на голову рогатый убор, символ власти.
Уокэнда не имела семьи... пока... Она, будучи шаманкой, обладала преимуществом средь иных женщин своего племени в выборе спутника жизни. Однако поколь, по неведомой причине, так и не обзавелась семьей, хотя казалась и не больно молодой.
- Не называй меня этим именем,- резко отозвалась девушка, медлительно поднимаясь с подстилки, что теперь лежала впритык к стенке вигвама. Есинька нарочно отодвинула ее туда, чтобы стать, как можно дальше от костра и неприятной для нее шаманки, почасту на нее пристально глазеющей во тьме ночи.- Я тебе уже говорила. Я Есислава и вашим традициям подчиняться не буду... Я тут временно... временно.
- Ничего не бывает временным,- сухо протянула Уокэнда, оправляя книзу рубаху, как, наконец, разобрала юница, величаемая мананами туникой.- Раз Великий Дух принес вас к моему вигваму. Раз ваканы вас излечили и даровали такое почетное имя, Алгома. Значит, все это свершилось по установленному замыслу божественной силы природы и самого Единственного Духа.
Есиславушка уже поднявшись, торопливо вышла из вигвама, куда вход почитай никогда не закрывался, ибо ее весьма раздражала речь шаманки. В ней было столько лишних, не имеющих смысла и значения слов, и посему сама молвь теряла не только ясность, но и разумность излагаемого.
Голубой небосвод, ноне уже голубой, чуть зримо озарился лучами восходящего солнца, а в долине как было часточко по утрам по пологим, низким взгорьям уже неспешно полз серо-дымчатый туман. Он, кажется, не проникал в глубины леса или подымающихся трав, а стелился ровной полстиной испарений по навершиям, как первых, так и вторых, изредка порывисто трепыхая своими плавными, зыбучими контурами. С восходом солнца степенно оседая все ниже и ниже, прижимаясь... впитываясь в саму оземь. Сие, как полагали мананы, Великий Дух даровал их краю небесное покрывало, оградившее от гибели, понеже куски погибшего спутника довольно-таки серьезно испещрив этот континент, никоим образом ни задели, ни попали, ни навредили, ни самой лощине, ни взгорьям окружающим ее.
Есислава и Уокэнда направились к центру селения, где был сооружен большой костер, огороженный по коло мощными каменьями и зажигаемый в особый день самого жаркого месяца. В праздник, что назывался Солнечный Пляс и ритуальным обрядом отмечался раз в лето, в честь самого светила и людей, близких к нему, дарующих своими действиями защиту и жизнь селению. Подле того костра был собран низкий деревянный настил, устланный, как и все принадлежащее мананам, тканевыми подстилками, на котором и восседали три вождя: Викэса, Мэкья и Уокэнда решающие те или иные вопросы своего племени. Из рассказов Уокэнды, так как за все время нахождения в долине, Есинька толковала с ней одной, земли окрест Семи Холмов были населены и другими племенами, большей частью с каковыми мананы мирно соседствовали, одначе средь них встречались и те, каковые любили войны и жили в основном грабительством и трудом взятых в плен людей.
Нынче с утра, несмотря на стелющийся туман, лениво опускающийся к земле, мананы всем селением собрались подле костра. Как и дотоль они опустились на оземь, в ожидании прихода вождей. Есислава подойдя к возвышению присела на слегка склоненную травушку, буйно, как и все, что окружало манан, росшую обок них. Уокэнда меж тем гордо неся свою голову, с возложенным на нее рогатым убором, взошла на возвышению и поместилась по правую его сторону. Явившиеся следом Викэса соответственно занял центральное место, ибо ноне шло мирное время, и он считался главой поселения, а Мэкья воссел слева от него. Оба вождя уже вельми пожившие, в отличие от шаманки имели семьи, детей и даже внуков.
Викэса, как старший, медленно вздел руку вверх и плавно ею взмахнув, тем самым призвав к вниманию людей, пришедших к костру, принялся неторопливо сказывать:
- Дитюхь новата намадика витсис...
Есинька, конечно, не понимала о чем толкует вождь, потому опустив голову воззрилась на колеблющийся отросток травинки, поймавший на свою остроносую макушку каплю росинки, упавшую со стелющегося в вышине над лощиной тумана, и под той тяжестью закачавшейся вниз...вверх.
- Алгома!- грубо перебивая наблюдение за покачивающейся травинкой, молвила Уокэнда. Однако девушка как всегда не отреагировала на новое имя,- Есислава!- много жестче дыхнула шаманка.- Вождь Викэса говорит о том, что в ночи, как великое чудо ему приснился Единственно Великий Дух и повелел выдать вас за младшего из его сынов Омонэква, чье имя значит перо облака, с которым вы сольетесь в близости и родите сынов и дочерей.
Есинька, стоило шаманке назвать ее настоящее имя, торопливо воззрилась в лицо Уокэнды, а внимательно выслушав толкование, резко перевела взгляд на сидящего в первом ряду Омонэква. Грузный, кряжистый юноша с достаточно жесткими, как и у всех манан, чертами лица, орлиным профилем и выпученными, будто расквашенными губами вызывал в девушке всяк раз, когда он на нее смотрел, чувство брезгливости. Так, вроде Омонэква давно не мылся и оттого пахло... вернее веяло от него какой-то кислятиной. В целом так и было. Еси сразу, стоило только попасть ей к мананам, приметила, что пахнут они не так как дарицы. Нельзя было сказать, что они воняют, просто от них шел иной плотский дух... чуждый, сторонний для юницы, а посему противно-неприятный. Есислава самую малость времени медлила, потом поднялась на ноги, сохраняя степенность движений, и достаточно громко да единожды властно сказала:
- Я не могу выйти замуж за Омонэква, потому как у меня уже есть...есть.- Юница глубоко вздохнула.- Есть муж и потому я не могу принадлежать иному. Передай это Викэсу, Уокэнда.
Шаманка достаточно тупо посмотрела на девушку своими несколько раскосыми, карими очами, а погодя все же перевела ее речь вождю.
- Опвахгунья сивоси нигвнагвни,- отметил очень зычно Викэса и качнул своей могутной головой и одновременно орлиными перьями венчающими убор.
- Вождь Викэса сказал,- в голосе Уокэнды слышалось металлическое дребезжание, судя по всему, ее раздражало не столько несогласие Еси, сколько вообще ее существование.- Что вы должны подчиниться повелению Великого Духа, ибо не имеете тут семьи, отца, мужа и не можете себя кормить. Вам нужен мужчина, потому либо соглашаетесь с повелением Великого Духа, либо вас отдадут силой... Омонэкве вы пришлись по сердцу и он готов взять заботу о вас. Он готов любить, кормить и быть близким с вами, чтобы иметь детей.
- Как это силой? Как силой отдадите меня?- порывисто выкрикнула Есинька, из долгой молви шаманки, вероятно, уловив только это слово. Оттого тягостного окрика заколыхался лениво опускающийся к долу белый туман, сбрызнутый сверху мельчайшими бусенцами воды, каковые едва слышно зазвенели... али то зазвенело, что-то в голове девушки.- Да только посмейте! Только троньте!
Есислава надрывно качнувшись, шагнула вперед и презрительно оглядела сидящих на возвышении вождей. Привыкшая с детства править, ноне она оказалась много ниже, кажется, самых нижних, однако даже в таком положении сберегла свою гордость, и еще выше вздев голову, нежданно услышала как туго, точно шевельнулось, что-то внутри ее мозга. Это, очевидно, возмутился грубостью в отношении плоти и Крушец, потому нежданно выплеснул из головы юницы широкий луч света вверх, на малость окутав тем смаглым маревом всю ее фигурку. Сияние, точно наращивало яркость, а после прерывисто завибрировав, вроде захлебываясь, погасло.
- Только троньте... коснитесь!- меж тем докричала Есинька, вновь ощутив собственное одиночество, такое насыщенно душащее, и жар в глубинах мозга, осознав, что ноне на самом деле оставлена не только без поддержки Ксая, Стыня, Дажбы, но, похоже, и Круча.
- Типисги!- мощно произнес, подымаясь на ноги Викэса, и тотчас вслед него встали Мэкья и Уокэнда.
- Будет так как повелел Великий Дух!- отметила шаманка и в очах ее блеснуло торжество, судя по всему, она была рада, что Викэса не испугался света озарившего все округ девушки, и не пошел на попятную.
Еси немедля развернувшись и расталкивая поднявшихся людей, побежала от возвышения к берегу реки, к месту, где бывала почитай все последнее время.
- Даниюсги!- послышался грубый возглас, и чья-то крепкая рука ухватила юницу за плечо.
И с тем движением, точно тугой волной пришло давешнее испытанное и пережитое, обдав особой болезненностью всю плоть девушки. Резко дернувшись в бок, она не просто выскочила из удерживающей ее руки, но, и, разорвав материю туники, оставила в ней правый рукав. Быстрота ее бега, будто подгоняемая поступью множеств ног гнала Есиньку к реке... Объятая страхом она уже не ощущала происходящего вкруг нее... Не видела, как тупо уставились вслед девушке стоящие люди, никоим образом не собирающиеся ее преследовать. А юница, уже обогнув последний вигвам, узрев впереди реку, прибавила шагу... теперь она не просто бежала... летела... захлебываясь прерывчатым дыханием, помутнением в левом глазу и острой болью в голове. В доли секунд она выскочила на брег, и подгоняемая мыслью, что за ней все еще гонятся, ринулась в холодные воды речки, доходившие в самом глубоком месте почти до стана. Грубое, такое же, как и чувства манан, течение реки безжалостно ударило Еси в правый бок, тем самым сбив ее бег и повалив в кипучие воды. На доли секунд вскинувшаяся вверх бурливая волна прикрыла своим пенным одеялом Есиньку с головой. Девушка болезненно перекатилась по каменистому дну, широко открытыми глазами явственно узрев перед собой выстланное мелкими голышами русло реки, местами поросшее растениями, колыхающими и вовсе почитай прозрачными листками. Стремительный поток воды ударил скопищем брызг в лицо, заскочил в приоткрытый рот, наполнил собой изнутри легкие и тогда Есислава увидела черную гладь неба, на котором блистал круглый Месяц и обрезанная, более близкая, серповидная Луна, касающаяся своего братца загнутым рожком. Где-то совсем рядышком слышалось медленное трепыхание чего-то грузного, отдающегося рябью в воде. Желтое, округлое сияние света прошло, кажется, совсем близко и нестерпимая боль от обиды, что Боги ее не слышат, диким воплем отозвалась в мозгу... так, что Еси прекратила дышать, и, по-видимому, думать.
Глава сорок первая.
Девушка очнулась уже на берегу, золотой дым, сменивший сизый туман плыл подле нее, вроде как, окутывая и единожды очерчивая куб. Подле Есиньки сидел Круч, только пришедший ноне не мощным Богом, а юношей... молчаливо-испуганным. Юница шевельнула конечностями и в груди, гулко плюхнула вода, громко закашлив, она выплюнула ее изо рта, ощутив на губах привкус крови. Неспешно поднявшись с земли Еси села и с непримиримой отчужденностью взглянув на Зиждителя, молвила:
- Ты... ты..,- голос ее трепыхался от боли и обиды.- Ты, Круч, не лучше чем иные Боги, оные уничтожили Дари, убили моего Ксая... подослали Лихаря... Ты...ты... Великий Единственный Дух не смей... не смей заставлять меня выходить замуж за этих чужеродных людей.
И девушка тягостно зарыдав уткнула лицо в ладони, надрывисто закачавшись справа... налево. Есислава не знала, что Круч, выполнял замыслы Асила, которому надобно было, чтоб она выйдя замуж за его отпрыска, прижилась тут... на континенте Амэри, среди красных людей, как можно скорей забыв о гибели Дари. По замыслу Асила родив детей, Есинька должна была переключить внимание и любовь на свое потомство, и тем умиротвориться. И самое, что главное... теперь, когда отпрыски Владелины большей частью погибли, в будущем Еси имея потомство мужского пола от манан, давала возможность появиться лучице именно в отпрысках Атефов. Одначе Асил не учел две вещи, во-первых Еси нуждалась в том, абы пережить трагедию, а во-вторых ту трагедию она могла пережить лишь при поддержке Крушеца...Крушеца с каковым, впрочем происходило, что-то вельми не хорошее.
- Есинька,- мягко проронил Круч и привлек девушку к себе, крепко обняв, так как может прижимать и любить младшую сестру старший брат.- Я хотел тебе помочь... снять душевную боль... Я же вижу, как ты бьешься, слабеешь. Если ты обретешь семью, детей боль утихнет. Поверь мне, Омонэква очень светлый юноша. Он столь любит тебя, столь трепетно относится, Омонэква будет всегда нежен с тобой, никогда не огорчит словом, действом. Это самое лучшее, что есть в этом племени... в этом крае.... Его грубость напускная, на самом деле он добрый и чуткий, и ты это увидишь сама стоит только тебе стать ближе к нему.
- Он мне чужд... чужд, как же ты не понимаешь... Хотя ты всегда...всегда меня не понимал,- захлебываясь слезами и словами, с какой-то болезненностью отозвалась Есислава.- Мне тут все... все чуждо... кроме тебя... тебя Круч.- Досказала юница, и, припала к груди Бога, наконец, получив желанное для себя и Крушеца, да тягостно вздрогнула всей плотью, отчего разком едва заметной смаглой дымкой закурились ее волосы на голове.
- Моя девочка... милая... хорошая,- ласково произнес Круч, оглаживая заплетенные две косы Еси, на удивление, как и само одеяние, оказавшимися сухими.- Но ведь нужно как-то наладить свою жизнь... Я же не могу заменить тебе человеческого.
- Человеческого,- сие и вовсе прозвучала надрывистым стенанием, вроде Есиславу лишили того последнего... последней надежды быть подле любимого.- Человеческого, пусть! Только не тут!- она вырвалась из объятий младшего Атефа и резко качнула головой.- Пусть с людьми, но кровными мне... с дарицами.
- Континент Дари погиб,- тихим голосом пояснил Круч и отвел взор от лица юницы, не в силах смотреть, как в глубинах ее глаз стали пухнуть от страдания слезы.- То, что осталось теперь не пригодно для житья. Жизнь на том останке нынче невозможна.
После болезни, нападения Лихаря, гибели Дари это был первый разговор Есиславы и Круча, к каковому оба шли... и каковой оба откладывали... Потому как одному становилось невыносимым слышать, а другому также невыносимо говорить о случившемся, ибо Еси была человеком, а Круч еще, вероятно, не стал Богом, и все людское его достаточно сильно волновало.
Девушка, услыхав откровенную молвь младшего Атефа, торопливо прикрыла ладошкой свой рот тем самым останавливая рвущийся оттуда крик. Ее зеленые, яркие глаза днесь переполнились слезами и частью выплеснули их на щеки. Она вдруг и вовсе надрывно качнулась, а вместе с этим пульсирующе замерцал блеклый-смаглый луч света, выбившийся из ее головы, точно сообщая о чем... а может, лишь выпрашивая помощи. На малость Есинька и вовсе ослабла, и стала заваливаться назад так, что Круч торопко подхватив ее, притулил к себе, а погодя она с предыханием молвила:
- Золотые времена,- голос Есиславы не просто дрожал, он рвался от боли на части.- Ксай... Ксаечка всегда говорил, что в свитках было записано про рождение божества... Божества которое принесет в Дари золотые времена... Ежели я... я божество, как все считали... То принесла смерть... гибель моему народу, а не золотые времена.
Девушка еще миг медлила, а засим резко вырвалась из объятий Бога, и, вскочив на ноги, побежала сквозь, кубической формы, плывущий золотой туман. Вынырнув из него, Есинька оказалась у подножия пологого хребта, позади нее же все еще стлались божественные испарения, и струилась река. Не останавливаясь ни на миг, пробиваясь через густые заросли кустов, кустарника, трав и деревьев, видимо, зараз переплетенных меж собой, чем образующих непроходимую чащобу юница направилась вверх по склону. Не в силах терпеть мысли, что она повинна в смерти дарицев, не в состоянии ощутить чью-либо поддержку и даже, как предполагал Перший, помощь столь надобного ей Крушеца... и вовсе смолкшего. Девушка не могла себе позволить, осознавая, что принесла смерть людям, с которыми у нее кровная и духовная связь, днесь найти успокоение в объятиях Круча, который мог поддержать ее просто своим присутствием. Еси не хотела... не желала для себя прощения, покоя, так как тот, кто мог ей его даровать и сам туго стенал внутри нее, иноредь выкрикивая слово : "Отец!"
Прорвавшись сквозь гущу кустов, юница выскочила на тонкую звериную тропку и побежала по ней. Дарицы всегда ценили жизнь... однако считали, что достойнее жизни для человека есть его честь, во имя которой не возбранялось даже прекратить оную. Честь... задетая чьими-то действиями, поступками или собственными неправедными жизненными ориентирами. Девушка, убегающая вверх по торенке, ощущала, что обманув своим появлением, рождением всех дарицев и сама заслужила смерти. Не имела она права на семью, детей... Стыня... на радость лицезреть восход солнца... и любоваться ночным небом... далью луговых трав и степенно спускающегося сизого тумана.
Эти мысли ноне никто ей не подсказывал. От них не мог ее даже уберечь Крушец, абы сам был чем-то болен. И не умеющая работать, творить, защитить себя, Еси направившись вверх по тропе понимала, что вмале погибнет от диких зверей, ядовитых созданий населяющих эти леса и постигала наступление той справедливости... справедливости поборником коей была по мере своих сил и возможностей. А в голове юницы, днесь не просто пекло... там все жарилось и скворчало... И это были звуки исторгаемые не плотью, одначе проскальзывающее явственно через ее мозг.
Нежданно нога Есиньки зацепилась за длинный корень, словно разрезавший поперек тропку, и, не совладав с тем рывком, она гулко плюхнулась грудью о поверхность земли. Не только подбородок, но и все лицо прямо-таки вошло в присыпанную листвой почву, а в нос ударил кисло-сладкий ее дух. И тотчас туго свела корча руки, ноги, и, похоже, все тело девушки. Глухой стон вырвался изнутри ее приоткрывшегося рта, зубы яростно впились в плотный слой оземи, точно ища в ней последнюю надежду на спасение. Еще миг той корчи, и Еси внезапно порывчато затрясло, изо рта потекла белая густая пена, из обеих ноздрей вязкая юшка. Боль теперь заполонила и сам мозг, выплеснувшись из лучицы особым громогласно-хриплым криком, наверно последней надеждой докричаться до тех с кем она была сродни. Густое смаглое сияние пробило насквозь теперь не только голову Есиславы, но и ее плечи, шею и отразилось от спины. Юница еще раз надрывно дернулась и глухо захрипев, стала захлебываться кроваво-белой пеной.
Девушка очнулась уже на берегу, золотой дым, сменивший сизый туман плыл подле нее, вроде как, окутывая и единожды очерчивая куб. Подле Есиньки сидел Круч, только пришедший ноне не мощным Богом, а юношей... молчаливо-испуганным. Юница шевельнула конечностями и в груди, гулко плюхнула вода, громко закашлив, она выплюнула ее изо рта, ощутив на губах привкус крови. Неспешно поднявшись с земли Еси села и с непримиримой отчужденностью взглянув на Зиждителя, молвила:
- Ты... ты..,- голос ее трепыхался от боли и обиды.- Ты, Круч, не лучше чем иные Боги, оные уничтожили Дари, убили моего Ксая... подослали Лихаря... Ты...ты... Великий Единственный Дух не смей... не смей заставлять меня выходить замуж за этих чужеродных людей.
И девушка тягостно зарыдав уткнула лицо в ладони, надрывисто закачавшись справа... налево. Есислава не знала, что Круч, выполнял замыслы Асила, которому надобно было, чтоб она выйдя замуж за его отпрыска, прижилась тут... на континенте Амэри, среди красных людей, как можно скорей забыв о гибели Дари. По замыслу Асила родив детей, Есинька должна была переключить внимание и любовь на свое потомство, и тем умиротвориться. И самое, что главное... теперь, когда отпрыски Владелины большей частью погибли, в будущем Еси имея потомство мужского пола от манан, давала возможность появиться лучице именно в отпрысках Атефов. Одначе Асил не учел две вещи, во-первых Еси нуждалась в том, абы пережить трагедию, а во-вторых ту трагедию она могла пережить лишь при поддержке Крушеца...Крушеца с каковым, впрочем происходило, что-то вельми не хорошее.
- Есинька,- мягко проронил Круч и привлек девушку к себе, крепко обняв, так как может прижимать и любить младшую сестру старший брат.- Я хотел тебе помочь... снять душевную боль... Я же вижу, как ты бьешься, слабеешь. Если ты обретешь семью, детей боль утихнет. Поверь мне, Омонэква очень светлый юноша. Он столь любит тебя, столь трепетно относится, Омонэква будет всегда нежен с тобой, никогда не огорчит словом, действом. Это самое лучшее, что есть в этом племени... в этом крае.... Его грубость напускная, на самом деле он добрый и чуткий, и ты это увидишь сама стоит только тебе стать ближе к нему.
- Он мне чужд... чужд, как же ты не понимаешь... Хотя ты всегда...всегда меня не понимал,- захлебываясь слезами и словами, с какой-то болезненностью отозвалась Есислава.- Мне тут все... все чуждо... кроме тебя... тебя Круч.- Досказала юница, и, припала к груди Бога, наконец, получив желанное для себя и Крушеца, да тягостно вздрогнула всей плотью, отчего разком едва заметной смаглой дымкой закурились ее волосы на голове.
- Моя девочка... милая... хорошая,- ласково произнес Круч, оглаживая заплетенные две косы Еси, на удивление, как и само одеяние, оказавшимися сухими.- Но ведь нужно как-то наладить свою жизнь... Я же не могу заменить тебе человеческого.
- Человеческого,- сие и вовсе прозвучала надрывистым стенанием, вроде Есиславу лишили того последнего... последней надежды быть подле любимого.- Человеческого, пусть! Только не тут!- она вырвалась из объятий младшего Атефа и резко качнула головой.- Пусть с людьми, но кровными мне... с дарицами.
- Континент Дари погиб,- тихим голосом пояснил Круч и отвел взор от лица юницы, не в силах смотреть, как в глубинах ее глаз стали пухнуть от страдания слезы.- То, что осталось теперь не пригодно для житья. Жизнь на том останке нынче невозможна.
После болезни, нападения Лихаря, гибели Дари это был первый разговор Есиславы и Круча, к каковому оба шли... и каковой оба откладывали... Потому как одному становилось невыносимым слышать, а другому также невыносимо говорить о случившемся, ибо Еси была человеком, а Круч еще, вероятно, не стал Богом, и все людское его достаточно сильно волновало.
Девушка, услыхав откровенную молвь младшего Атефа, торопливо прикрыла ладошкой свой рот тем самым останавливая рвущийся оттуда крик. Ее зеленые, яркие глаза днесь переполнились слезами и частью выплеснули их на щеки. Она вдруг и вовсе надрывно качнулась, а вместе с этим пульсирующе замерцал блеклый-смаглый луч света, выбившийся из ее головы, точно сообщая о чем... а может, лишь выпрашивая помощи. На малость Есинька и вовсе ослабла, и стала заваливаться назад так, что Круч торопко подхватив ее, притулил к себе, а погодя она с предыханием молвила:
- Золотые времена,- голос Есиславы не просто дрожал, он рвался от боли на части.- Ксай... Ксаечка всегда говорил, что в свитках было записано про рождение божества... Божества которое принесет в Дари золотые времена... Ежели я... я божество, как все считали... То принесла смерть... гибель моему народу, а не золотые времена.
Девушка еще миг медлила, а засим резко вырвалась из объятий Бога, и, вскочив на ноги, побежала сквозь, кубической формы, плывущий золотой туман. Вынырнув из него, Есинька оказалась у подножия пологого хребта, позади нее же все еще стлались божественные испарения, и струилась река. Не останавливаясь ни на миг, пробиваясь через густые заросли кустов, кустарника, трав и деревьев, видимо, зараз переплетенных меж собой, чем образующих непроходимую чащобу юница направилась вверх по склону. Не в силах терпеть мысли, что она повинна в смерти дарицев, не в состоянии ощутить чью-либо поддержку и даже, как предполагал Перший, помощь столь надобного ей Крушеца... и вовсе смолкшего. Девушка не могла себе позволить, осознавая, что принесла смерть людям, с которыми у нее кровная и духовная связь, днесь найти успокоение в объятиях Круча, который мог поддержать ее просто своим присутствием. Еси не хотела... не желала для себя прощения, покоя, так как тот, кто мог ей его даровать и сам туго стенал внутри нее, иноредь выкрикивая слово : "Отец!"
Прорвавшись сквозь гущу кустов, юница выскочила на тонкую звериную тропку и побежала по ней. Дарицы всегда ценили жизнь... однако считали, что достойнее жизни для человека есть его честь, во имя которой не возбранялось даже прекратить оную. Честь... задетая чьими-то действиями, поступками или собственными неправедными жизненными ориентирами. Девушка, убегающая вверх по торенке, ощущала, что обманув своим появлением, рождением всех дарицев и сама заслужила смерти. Не имела она права на семью, детей... Стыня... на радость лицезреть восход солнца... и любоваться ночным небом... далью луговых трав и степенно спускающегося сизого тумана.
Эти мысли ноне никто ей не подсказывал. От них не мог ее даже уберечь Крушец, абы сам был чем-то болен. И не умеющая работать, творить, защитить себя, Еси направившись вверх по тропе понимала, что вмале погибнет от диких зверей, ядовитых созданий населяющих эти леса и постигала наступление той справедливости... справедливости поборником коей была по мере своих сил и возможностей. А в голове юницы, днесь не просто пекло... там все жарилось и скворчало... И это были звуки исторгаемые не плотью, одначе проскальзывающее явственно через ее мозг.
Нежданно нога Есиньки зацепилась за длинный корень, словно разрезавший поперек тропку, и, не совладав с тем рывком, она гулко плюхнулась грудью о поверхность земли. Не только подбородок, но и все лицо прямо-таки вошло в присыпанную листвой почву, а в нос ударил кисло-сладкий ее дух. И тотчас туго свела корча руки, ноги, и, похоже, все тело девушки. Глухой стон вырвался изнутри ее приоткрывшегося рта, зубы яростно впились в плотный слой оземи, точно ища в ней последнюю надежду на спасение. Еще миг той корчи, и Еси внезапно порывчато затрясло, изо рта потекла белая густая пена, из обеих ноздрей вязкая юшка. Боль теперь заполонила и сам мозг, выплеснувшись из лучицы особым громогласно-хриплым криком, наверно последней надеждой докричаться до тех с кем она была сродни. Густое смаглое сияние пробило насквозь теперь не только голову Есиславы, но и ее плечи, шею и отразилось от спины. Юница еще раз надрывно дернулась и глухо захрипев, стала захлебываться кроваво-белой пеной.
Комментарии