Рубрикатор

Коло Жизни. Бесперечь. Том второй

Коло Жизни. Бесперечь. Том второй
Книга представлена отдельным отрывком.  
 
 

Посвящаю моему старшему сыну Григорию, 
источнику научных догадок этой части книги.
 
 
Глава двенадцатая.
Уже второй день Боги и Еси летели в векошке к Родителю. В целом девушка, конечно, не понимала, не ощущала идущего времени, это просто Перший или Асил ей поясняли, что прошел час... аль день... наступил вечер, пришла ночь, с тем добавляя "по земным меркам". На основании чего Есислава сделала вывод, что там, где они ноне летят, время двигается как-то по иному. Векошку снаружи она не видела, так как, потеряв сознание в зале маковки, очнулась уже внутри. Подле нее тогда суетилась Трясца-не-всипуха бережно влившая, пред тем, ей кисло-горькое зелье в рот, а после, молвив прохаживающемуся Першему, что госпоже надо отлежаться. Старший Димург на удивление торопко кивнул, и только бесица-трясавица покинула помещение подошел к юнице.
Помещение, в котором находилась постоянно Есинька и Боги, выглядело достаточно большим с округлыми стенами и сводом, имеющее полусферическую форму, с ровным полом. В комнате и стены, и свод, и пол были белыми... не просто белыми, а с глянцевитым отблеском, слегка приглушающие свои переливы к вечеру, и сызнова насыщающиеся яркостью с утра. С одной стороны помещения поместились четыре мощных кресла, стоящие диагонально друг другу. Кресла сверху были обтянуты материей на ощупь напоминающей аксамит, и сами вроде как не имели каркаса, а посему когда на них не сидели, выглядели бесформенными мешками. Впрочем, стоило лишь на них опуститься они враз принимали надобную для сидящего конфигурацию. Напротив кресел, почитай обок стены для юницы оборудовали небольшое ложе, из одноприродного с креслами материала, не имеющего ножек, ослона и напоминающего растянутый повдоль комковатый топчан. Рядом с ложем стоял низкий, коротконогий многоугольной формы хрустально-черный столик, по рубежу ограненный серебряным окоемом и вставками из фиолетового аметиста, на который Еси долго глядела, не понимая, где могла такой видеть. И только погодя, когда волной дымки пришло воспоминание, осознала, что видела точно такой же столик в доме рани Кали-Даруги, в прошлой жизни. Не менее занимательно выглядел невысокий стул с мягким сидением и высоким ослоном, каковой располагался на одной ножке напоминающей лапу зверя со значимо выступающими вперед золотыми пальцами и загнутыми когтьми. 
Кроме этой общей комнаты Есислава нигде не бывала, выходя из нее лишь по нужде в соседнюю, более узкую, схожую по виду с коконом гусеницы, где и пол имел округлую форму, в каковой она принимала купание. Две нежити, с одинаковым величанием Ночницы, появлялись в положенное время в общей комнате, принося еду, или приготавливая ей купание. Иноредь они приходили по зову Першего, чтобы выполнить одно или иное его указание. Все остальное время подле юницы были Боги, не оставляя ее без присмотра ни на минуты... ни на миг. Ежели Зиждители и покидали помещение, уходя сквозь дымчатую, серебристую завесу, поместившуюся в стене, со стороны кресел, только по одному. 
Ночницы были одинаковыми не только по величанию, но и по внешнему облику, росту, вроде являлись близнецами, имея также много сходства с человеком. Хотя нежить, к подвиду каковых их относили, в отличие от Трясцы-не-всипухи не были худыми, вспять они находились в теле. Отчего у этих существ, просматривались небольшие животики, и по два бугорка, схожих с женскими грудями, прикрытых сверху короткой до бедер распашной серой рубахой, без рукавов, одначе со стоячим воротником. Длинными были пять перст Ночниц поместившихся однако на точно звериных руках, ибо как и нижние конечности, верхние поросли мелкой, спутанной шерсткой. Стопы нежити заменяли козлиные раздвоенные копытца, всегда мягко, бесшумно ступающие по полу, остроносым покрытым шерстью выглядел хвост у созданий, дотягивающийся почти до средины ног. Само же туловище хоть и поросло шерсткой, однозначно имело человеческое происхождение. Несколько пирамидальная голова Ночниц, с достаточно плоской макушкой купно покрывалась длинными черными волосами, заплетенными один-в-один, как у темнокожих людей Африкии, в тонюсенькие косички, схваченные в единый хвост. У нежити на плоском треугольном лице самой значимой чертой была клиновидная, короткая бородка, поместившаяся на самом краешке уголка, что верно замещала подбородок, подпирая своими волосками тонкие губы. Кожа лица, также как и везде, где она наблюдалась была черной, а немного выступающие вперед скулы, словно хоронили внутри и так не шибко большие, однозначно звериные, желтые очи. Маханький, вздернутый нос и отсутствие надбровных дуг, лба, бровей, делало нежить вельми безобразной, можно даже добавить, отталкивающе ужасной. Посему и немудрено, что в верованиях дарицев не только нежить, но и в частности Ночницы считались злокозненными существами, без души и почему-то без плоти, творящими в отношение человека всякие прескверные дела. Нашептывающие пакостные мысли, подталкивающие к дурной дорожке, совращающие души, а изредка и просто творящие всяку гадость и скверну.
Однако на тех Ночниц, что ухаживали за Есиславой, ничего такого нельзя было сказать. Або эти очень тихие, покладистые существа не только ничего дурного не мыслили против человека, но, как оказалось, не умели и вовсе говорить. Ибо за губами, иноредь приоткрывающимися в улыбке, не было зубов аль какого отверстия, там вспять поместилась розовая заслонка. А сама нежить оказалась немой. В первый раз, узрев такое безобразное создание Есинька испугалась, но успокоенная молвью Першего, вмале перестала на них зариться и вроде как даже привыкла. Хотя и время спустя так и не научилась их различать, что за нее всегда делал старший Димург, когда та или иная нежить входила в комнату, поясняя кто это "Ночница-эка или Ночница-чатур". Тем самым к величаниям нежити добавляя порядковый номер... потому если Ночница-эка носила порядковый номер один, Ночница-чатур, четыре.
Еси в эти дни почти не разговаривала с Богами, чувствуя обок них не только скованность, но и волнительное напряжение. Хотя Перший и почасту ее окликал, задавал вопросы, тем стараясь снять зажатость юницы. Боги, приняв не только свой самый малый рост, чтобы быть ближе к девушке, всяк раз сами относили ее на ложе, когда она теряла силы от воздействия особо мощных воспоминаний, теперь после посещения маковки приходящих все чаще и с нарастающими рывками. Впрочем, юница продолжала сторониться Зиждителей, лишь прислушиваясь к их речи... по первому показавшейся ей и вовсе чуждо понимаемой, точно сказанной на ином языке. Погодя правда Есислава поняла, что Боги говорят как дарицы, иногда употребляя и впрямь странные звуки... слова. 
Просто это Перший повелел Асилу толковать с ним только на языке землян, приметив как иноредь от их божественной молви озаряется пульсацией кожа девушки. Чтобы отвлечь Еси от мыслей и воспоминаний Димург раскрыл пред ней створку люкарни. И на юницу чрез неширокое, округлое стекло, в полстены глянул тот заоконный мир... иной... космос... или как пояснил Перший облик чревоточины.
Неотрывно, поколь еще у нее получалось, Есинька смотрела в люкарню... наблюдая за тем, что наполняет изнутри чревоточину, по каковой, словно по коридору меж стен Галактик двигалась векошка. Вот и сейчас Еси лицезрела тот космический мир, пусть показавшийся ей всего-навсе тонким проходом... Ее слегка мутило после сна и плотного, на котором настаивал Перший, завтраке. А пред очами мелькали постоянно закручивающиеся по спирали, выскакивающие из общей центральной точки разнообразные геометрические фигуры: круги, квадраты, ромбы, овалы, единожды с тем плывущие навстречу люкарне. Яркие цвета, также как и фигуры, все время сменяли свою насыщенность, нежданно полыхая черными с синим отливом светом, засим порывчато наполняясь ядренистой зеленью или бледнеющей голубизной. Еще миг и изменившие свой вид долгие островерхие лучи с россыпью по их гладкой поверхности, более темных, зябких пежин, блистающих искр, махунечких брызг, пузырчатых клякс окрашивались в алые цвета. Движение за стеклом ни на миг не прекращалось, а цветовые гаммы и фигуры, кажется, ни разу, ни повторились... Изредка те узорчатые, выстроенные блики становясь яро пурпурными начинали пульсировать, точно всасывая в себя и саму векошку, и люкарню, и девушку. И в такие моменты в голове юницы болезненно трепыхался Крушец, вроде бьющийся там в конвульсиях. 
- Так долго не надобно Еси смотреть в люкарню, голова сызнова закружится,- мягко молвил Перший, он точно ощущал те конвульсии лучицы, и всяк раз повелевал девушке отойти от окна.
Есислава немедля отвернулась, понеже знала, коль не выполнит распоряжений Бога, тот сомкнет створку. И тогда ей придется просить его открыть люкарню, вместе с тем отвечая на множество вопросов о собственном самочувствие. Обернувшись, девушка воззрилась на сидящего Першего, кресло которого стояло так, чтобы она была все время под его присмотром. Бог нежно улыбнулся и взглядом своих крупных темных глаз, будто огладил кожу лица, отчего Есинька просияла в ответ. Легохонько Перший качнул головой, тем поощряя Асила продолжить прерванный разговор.
- Знаешь, Отец, как ты мне посоветуешь, так я и сделаю,- не мешкая заговорил Асил, он почасту при Еси величал Першего Отцом, той полюбовной молвью стараясь также снять тревогу с нее.- Но мне, кажется, первый раз Круч может попробовать и сам... В любом случае не я, так кто другой из старших сумеет подкорректировать его творение.
Есинька, так как старший Димург не сводил с нее взора, тронулась с места, осознавая, что Зиждитель данной настойчивостью указывает ей пройтись. Тошнота снова накатив из желудка, своей муторностью надавила на сам рот девушке так, что она прохаживаясь вдоль стены зыркнула на резную, и точно деревянную дверь ведущую в уборную, обдумывая, что может направится туда, и прекратить это неприятное давление. Но после, глубоко вздохнув, решила поколь сдержаться и прислушаться к явственно интересному толкованию Богов, оные обсуждали вопрос о создании новых существ Кручем. Есинька и вчера, и ноне сдерживала себя во всем... Не только в чувствах, действах, желания, но даже в том, чтобы слушать разговоры Богов, ощущая не просто волнение при них, а какую-то затравленность, словно попала хоть и в величественное, но не доступное ей место... место которого она, будучи человеком, была недостойна.
- Нет, милый малецык, не стоит Кручу в вопросе с созданиями давать волю.- Перший всегда ласкал словами младшего брата и открыто, что как поняла Еси, было принято среди Зиждителей, голубил перстами его волосы, прикасался к очам или виску губами. В целом данным способом даруя ему свою любовь, заботу и, очевидно, тем так успокаивая.- Круч не тот Бог, которому можно дать свободу действия, за ним нужен глаз да глаз... 
Зиждители были не только при своем малом росте, но и оба находились без венцов. Обряженные в белые, долгополые и с рукавами сакхи, они почитай не имели как таковых украшений. Лишь у Асила черные, прямые и жесткие волосы слева, где они имели достаточную длину и были собраны в тонкую косу скрывающую ухо, переплеталась с серебряным волоконцем, унизанным крупными квадратными фиолето-синими сапфирами. И на левом мизинце у Бога находился крупный серебряный перстень с голубым сапфиром, будто Асил будучи подле старшего брата, всем своим видом жаждал иметь с ним
как можно больше общего... иметь, и, похоже, сие демонстрировать.
- Потому Кручу надо открыто сказать, что при создание существа придется соблюдать правила, каковые мною установлены. Все же существо, это не ойкос, который можно безболезненно уничтожить,- проронил, словно, устало Димург, вероятно, он говорил это брату уже не впервой, посему несколько утомился повторять одно и тоже.- Ойкос мы уничтожили и создали новый, но существо, как ты понимаешь, сложно переконструировать, не повредив его суть... И не надобно, чтобы более, тем паче у тебя, мой бесценный, были такие существа, как моя нежить... Которая, не обладая никакими скверными мыслями и поступками, пугает нашу милую девочку одним своим видом.- Бог на миг прервался, ибо обращался к юнице, не оставляя попытки снять с нее скованность,- правда Еси?
Перший чаще, чем Асил старался завести беседу с девушкой, подзывая к себе, приглаживая растрепавшиеся волосы на голове. Впрочем, Есислава в лучшем случае пожимала плечами или кивала, в худшем старалась уйти от ласки Бога. Она, безусловно, нуждалась в ласке, тепле Першего... в ней нуждалась, и лучица. Но та самая мощная тяга, каковую испытывал Крушец пугала человеческую суть... плоть юницы. Она словно придавливала пред старшим Димургом голову Есиньки, абы в его облике она, как человек, видела не просто Липоксай Ягы, а кого-то многажды роднее и ближе и не могла разобраться в собственных чувствах.
В этот раз, тем не менее, Еси решила откликнуться на вопрос Зиждителя, желая хоть той молвью снять окутавшую ее тошноту, потому ответила:
- Нет, сейчас уже не пугают. Хотя они выглядят вельми безобразно. Зачем, мне вот непонятно, одних лишать носа, а этим делать губы, но без рта?
- Наверно потому как им рты без надобности,- обрадовано молвил Перший, наконец, добившись от юницы нормального ответа и резко повернул в ее сторону голову.
- Они, что ж не кушают ничего?- теперь уже заинтересованно поспрашала Есислава и тотчас сомкнула рот, ощущая, что разговор вызвал новый прилив тошноты.
- Почему же не кушают... непременно питаются, - не скрываемо бодро проронил Димург и с тем торопко шевельнулся в кресле, всем своим видом демонстрируя желание толковать. - Ибо без питания не может прожить не одно живое существо. То, которое дышит, думает, ходит, делает. Только у каждого свое питание... К примеру, определенные виды растений питаются растворенными в воде солями, каковые получают из почвы. В свою очередь ими кормятся отдельные формы животных... И у нежити, как всего цельного, понятия материального, имеющего физиологическое строение есть своя еда. 
- Надеюсь это не пороки людские, оные нежить высасывает из заплутавших душ?- вопросом отозвалась девушка, и с тем прикрыла себе рот ладошкой.
- Тебе дурно?- взволнованно спросил Перший.
И немедля на юницу воззрился сидящий справа от него Асил, с той же поспешностью согнавший с лица улыбку.
- Нет, все хорошо,- глубоко вздохнув, ответила Еси, убирая от лица руку и продолжая свое прерванное движение.- Просто слегка мутит, не надо было все же есть... не зря я не хотела.
Старший Димург нежданно плотно прикрыл очи, словно отключаясь от происходящего на малость. Он почасту так делал, отдавая, таким побытом, поручения своим приспешникам.
- Так все же чем питается нежить?- несмотря на слабость поспрашала Есислава, оно как любознательность, была основой ее не только божественного, но и человеческого естества.
- Ну, по поводу вообще нежити сложно сказать,- отозвался миг спустя Перший и медлительно отворил очи.- Ибо Ночницы, это только некие представители нежити, но в частности, быть может, дарицы и не далеки от истины... И нежить в самом деле кормится за счет действ, поступков, чувств человечества. Хотя пороки, недостатки, изъяны, характерные черты, особенности к которым люди относятся с предубеждением аль явным осуждением сложно назвать явственным, осязаемым... Это допрежь того должно сформироваться в вещественное, ощутимое, которое можно сглотнуть, втянуть, всосать... Посему сами пороки нельзя назвать едой, лишь неопределенной субстанцией.
- Фу, как неприятно, что дарицы не далеки от истины,- молвила Еси, лишь на чуть-чуть сдерживая свой шаг обок кресла Димурга, словно желая, чтобы Бог ее удержал.- Мне бы больше понравилось, если б нежить поедала мошек, а не субстанцию пороков. Мне вообще противно, когда дарицы явственно разделяют мир на добро и зло, свет и тьму, точно сумеют выспаться, если не будет ночи... Ведь в существование человечества и вообще бытия не может быть такого резкого разделения. Я уверена верования дарицев какие-то не полные... придавленные или вообще переписанные чьей-то не умелой рукой.
Девушка между тем сошла с места, так как старший Димург хоть и желал приголубить ее, в этот раз не решился, чтобы не вспугнуть начавшееся общение. Она неспешно обошла по кругу стоящие кресла, и, дойдя до люкарни, сызнова остановилась напротив нее, воззрившись сквозь стекло.
- Замечательное предположение,- отозвался, очевидно, довольный словами юницы, Перший.- Это желание переписывать божественные законы всегда появляется в людях, иноредь в начале существования человечества, инолды многажды позже. Тут как кому повезет... Заведомо человек создан нарочно таким, таким самовольщиком... ослушником... И сие отрадно и единожды огорчительно... Как сказал как-то мне Воитель: " Вельми я благоволю, в отличие от иных Богов, к людскому племени, потому как непременно оно меня порадует своей непосредственностью… И как в самом начале пути даруя незабываемых личностей, так и в самом конечном этапе поразив своей ни с чем несравнимой извращенность…" Весьма веская молвь... как думаешь малецык?- обратился с вопросом Димург к задумчивому Асилу, стараясь снять объявшую его кручину.
- Не знаю Отец... веская нет ли..,- немедля откликнулся старший Атеф, одновременно с тем огладив перстами покатый подбородок и узкие, кремовые уста.- Но я не сторонник всяких там ослушников. Может потому, стараюсь среди людских отпрысков распространять верования, где нет второй, противной сущности и Бог един в своем множестве, созидая как правое, так и левое.
Есислава дотоль недвижно замершая подле люкарни, и вроде отвлекшаяся от толкования Богов на круживший за стеклом огромный желтовато-салатный квадрат, растянувший свои углы и точно выпустивший зубчатые лучи, резко дернула головой, обретая себя. Она также шибутно развернулась в сторону сидящего несколько диагонально ей старшего Атефа и зримо побледнев, дрогнувшим голосом сказала:
- Это, Бог Асил ты говоришь про того Великого Единственного Духа в которого верят мананы?- теперь не только голос Есиньки надрывно сорвался, но и вся она тягостно сотряслась.- Они эти мананы... такие холодные, как и их несуществующий дух... Холодные, грубые, дубовые... Вроде умеют любить, рожать детей, и вместе с этим нет в них тепла, мягкости, чувственности. Словно они и не люди, а колючки.
Юница, рывком смолкнув, спешно заткнула себе рот ладонью и бегом направилась в уборную, услышав позади себя встревожено-властный голос Першего:
- Малецык, милый мой, сходи, скажи Лядам, чтобы снизили обороты, верно, они делают вид, что не слышат моих указаний. И вели Ночницам принести нашей девочке, что-либо от тошноты.

 
 
Глава тринадцатая.
Когда Еси вышла из уборной, ее слегка покачивало, и как бывало не раз после рвоты, стала болеть голова. Боль возникала в слепом левом глазу и постепенно перемещалась в район виска, чтобы потом и уже почти мгновенно окутать голову, обдав жаром весь мозг. В комнате, кроме стоящего в нескольких шагах от двери Першего, находилась нежить, которая принесла на серебряном, овальном блюде хрустальный кубок с высокими стенками, где зримо колыхалась густо-зеленая жидкость.
- Надобно прилечь,- мягко, однако, вельми настойчиво молвил Бог.
Он всегда говорил властно и одновременно ласково, не только с юницей, но и с братом, нежитью. И в повелениях его звучала полюбовная мощь, которой невозможно было не подчинится... пред которой неможно было не склонится. Димург торопливо шагнул вперед, и придержал покачивающуюся девушку за плечо, тревожно ее оглядев с головы до ног.
- Ночница-чатур,- та самая непререкаемость в виде одного величания выпорхнула из уст Господа в направление нежити.
Ночница-чатур немедля качнула своей пирамидальной формы головой, и, подскочив к Еси, протянула к ней блюдо с кубком. 
- Выпей девочка,- произнес уже много нежнее Перший и сам, сняв кубок с блюда, поднес к губам юницы, узрев ее нежелание пить.- Сразу станет легче.
Есислава хоть и не была согласна с Богом, чувствуя, что легче не станет, а вспять, как бы не стало хуже, спорить не стала... вернее не успела. Потому как грань кубка уже коснулась нижней губы и сам он чуть дрогнув, стал наклоняться. Перший всегда действовал настойчиво, особенно если касалось здоровье девочки или лучицы, не давая времени подумать Еси. Именно по этой причине девушке приходилось все, что приносили Ночницы есть и пить. И на этот раз, несмотря на явственное недовольство, Есинька выпила весь терпко-сладкий отвар, и ответила лишь тогда, когда кубок Перший передал нежити.
- Нет, лежать не хочу... мне уже лучше,- более бодрым голосом дыхнула она.
- Лучше будет полежать,- терпеливо, впрочем, вновь указывая, сказал Перший и легохонько потянул ее за плечо к ложу.- Векошка вельми разогналась, оттого тебя и мутит. Вскоре обороты снизятся, и тогда ты поднимешься. Ты же не хочешь навредить своему малышу.- Бог совсем редко пользовался этой безотказной формой давления, несомненно, жалея девочку.
А когда пользовался, она действовала исправно. Вот и сейчас стоило Есиньке услышать про дитя, что теперь жил... рос в ней и был целым, как она думала, со Стынюшкой, и она немедля направилась к ложу. Перший только она пошла к топчану, отпустил дотоль сжимаемое ей плечо. Сбросив с ног плетеные сандалии, с долгими ремешками, огибающими лодыжки, которые в векошке ей предложили вместо олочик, также как золотое сакхи занамест годовщины и зоновки, Еси неспешно опустилась на ложе. Ночница-чатур подступив к девушке, бережно укрыла ей ноги шелковистым, легким покрывалом, и, поправив под головой овальную подушку, все также безмолвно покинула комнату, оставив о себе памятью рябь серебристой завесы, порой напоминающей плотную портьеру, а инолды дымчатую зябь.
- Этот столик,- только они с Богом остались одни в комнате, молвила Есислава.- Он похож на столик из воспоминаний... воспоминаний связанных с Кали-Даругой.
Перший, медлительной поступью направившись к ложу, обдал мгновенным взором хрустально-черный столик, да мягко просияв, отозвался:
- Эта векошка Кали-Даруги. Лишь живица, так я величаю нашу дорогую демоницу, на ней путешествует меж Галактик... Подобные этой есть на каждом судне принадлежащим Димургам, чтобы в надобный момент мы могли послать за Кали-Даругой,- вельми обстоятельно пояснил Перший. Он очень был рад, что девушка продолжила общение, и теперь стараясь расположить к себе, хотел снять ее отчужденность, каковая мешала не только Богу, человеку, но и в первую очередь больному Крушецу.- Малецыки достаточно сильно привязаны к живице...
- Как и он... Он... Крушец... Так тоскует... тоскует... зовет ее и тебя,- совсем тихо прошептала Есинька и сомкнула глаза, тем подавляя и трепет собственного голоса, и слезы каковые жаждали выплеснуться на щеки. Так-таки, одна слезинка протиснулась сквозь глазную щель и точно почка лениво набухла на внутреннем его уголке.
Старший Димург не торопко присел на ложе юницы, слегка коснувшись ее руки материей своего белого сакхи. Засим также степенно протянул в сторону лица девушки руку и указательным левым перстом смахнул... аль словно впитал в поверхность своей кожи ту махую слезинку. Острая... такая же как боль, потребность коснуться Бога... вот также не смело... самую толику объяла всю плоть Есиньки, одначе страх, что она того недостойна единожды притушил желание, оставив всего-навсе болезненное нытье в левом глазе и виске.
- Значит,- продолжил прерванный разговор Перший, стараясь тембром своего голоса приблизить к себе юницу, и ласково огладив кожу ее щеки, положил руки себе на колени.- Мананы, как народ тебе не понравились?
- Я не хотела огорчить Бога Асила,- ответила Еси, и открыв очи воззрилась в столь близкое лицо Бога и с тем ощутила божественную мощь, закружившую окрест нее... такую могутную, властную, подчиняющую безоговорочно себе, какую никогда дотоль не чувствовала в присутствие сынов Зиждителей.- Просто, мне не понравились мананы... Они такие чуждые мне не только, как люди... Мне чужды их мысли, поступки, образ жизни... А верования у них и вовсе ущербны и я с трудом их понимала.
- Ну, что им дали, в то они и верят,- разумно пояснил Перший, и также не смело, опасаясь спугнуть наступившее меж ними общение, чуток двинулся в бок, усаживаясь на ложе удобнее.- А по поводу верований в Единственного Духа, это традиционно дарит людям не Асил, а Усач. Милый малецык не больно жалует всякие там религиозные любомудрия, потому дает все просто и четко... Один дух, предки, близость к земле, растениям, животным и все. А мой народ? Тот, что живет в Африкие подле вас ноне, тебе понравился?
Есислава ответила не сразу, она обдумала слова Бога о верованиях манан, оные и впрямь до сих пор соответствовали выданным им когда-то Усачом установкам, а после, припомнив темнокожих людей Африкии, откликнулась:
- Нет... Они мне тоже не нравятся. Знаешь, в них живет какая-то непонятная угодливость. И почему они считают, что служить белым это почетное занятие. Да и верования ихние... Они такие же кособокие как у дарицев и манан. Я слышала от шаманки, народа ашти, предание. И в нем когда-то на заре юности человечества верховное божество ашти Оньянкупонг жило рядом с людьми над землей. Однажды одна старая женщина принялась готовить себе толченое блюдо. И так как она слишком старательно толкла свою пищу, то не раз навершием толкушки попадала в Оньянкупонга, ударяя его в глаз, в нос аль в грудь. Оньянкупонг долго терпел данное бесчинство, а после разгневавшись ушел от людей на небо... Оставив свой народ, отпрысков без помощи и защиты... Разве в этом предании есть смысл? Есть ли в нем мудрость, значимость сказанных слов? На кого он рассчитан... на неразумную детвору.
- Ну, по поводу угодничества темнокожих,- молвил Перший улыбаясь так благодушно, что кожа его лица, наполнившись золотым сиянием, поглотила всю коричневу.- Угодничество у них появилось по замыслу Стыня, посему и имеет такую силу... Малецыку, Стыню было нужно, чтобы ашти помогали дарицам, а для этого необходимо выделить одних над другими... И в первых заложить, неестественно-мощно само почтение... Насчет же предания, можно предположить следующее. Представь, девочка, что по первому какую-то информацию давали детям. Весьма сложно воспринимаемую, каковую они должны были осознать, обдумать много позже, скажем так с летами. Впрочем, с теми летами, они за сей значимый срок, саму точность изложенного подзабыли... Время шло, а сведения, знания передавали, чаще в устной форме, следующим поколениям, несомненно, добавляя туда прикрасы, али испытанное, пережитое самими рассказчиками... И вот, наконец, оно попало в твои руки... В нем вже, кажется, и нет истины, точности, соответствия, одначе все еще присутствуют как таковые знания, надо просто их там разглядеть... В данном же предание знанием является- уход... отбытие верховного божества, которое когда- то жило, а вернее бывало подле людей, в небеса.
Есинька внимательно слушала молвь старшего Димурга и неотрывно глядела в его такие для нее родные глаза, кои она видела не только в воспоминаниях последние два месяца, но и во снах на протяжении всех двадцати лет. Нежданно она тягостно содрогнулась всем телом так, что густая испарина покрыла лоб и подносовую ямку, и чуть слышно произнесла, точно захлебываясь собственным дыханием:
- Крушец! В род Оньянкупонг! 
- Что?- взволнованно переспросил Перший, и золотое сияние покинуло его кожу, окрасив ее в марный полутон с легкими рдяными брызгами.
- Крушец! В род Оньянкупонг!- повторила слабеющим голосом Еси и тело ее наново судорожно дернулось, враз его объяла мощная корча, не только конечности, но и зримо уста.- Ты... ты так сказал... повелел ему... Ему- Крушецу... И он... он,- голос юницы снизился до едва слышимого шороха, губы, как и вся кожа лица, побледнели, можно молвить даже поголубели, глаза остекленело уставились в свод комнаты.- И он... он пытался... ,-теперь заколыхался и шепот, прерывисто выдыхаемый, словно через раз девушкой,- но меня... меня схватили... унесли... Я звал... звал...Отец... тебя Отец...Так больно... мне так больно.
Тело юницы срыву подпрыгнуло на ложе и мгновенно его покинула корча, обаче вместе с тем голова тягостно дернувшись, запрокинулась назад и из широко раскрывшегося рта выбился яркий луч смаглого сияния, немедля надрывно завибрировавшего. Перший тот же миг, схватив Еси за плечи, поднял с ложа, и, прижав к груди ее напряженную плоть, прильнул губами ко лбу, успокоительно зашептав "умиротвориться". А минуту спустя в комнату чрез завесу вошел Асил, сжимающий в руке серебряный кубок на крохотной ножке и вместе с тем имеющий загнутый тонкий носик, да переплетенную в виде косички ручку. Старший Атеф вельми скоро, ибо ему была присуща торопливость движений, преодолел расстояние от завесы до ложа, и почитай упав пред ним на колени, опустив на пол кубок, обхватил голову девушки руками, также приникнув устами к ее макушке. Мощью своей любви, своим успокоительным шепотом Боги старались сдержать, умиротворить объятого болезнью Крушеца, не позволяя ему вырваться из плоти и тем самым, несомненно, погибнуть. Ибо хворый и вырвавшийся из Еси, здесь в космическом пространстве он мог потеряться. И даже то, что за векошкой неотрывно следовали особые создания Родителя, призванные в случае вылета лучицы поймать ее не значило, что Крушец находится в безопасности. Весь этот перелет, как и мгновенное перемещение, было рискованным шагом... шагом на каковой пошел Родитель потому, как сейчас мог спасти Крушеца один Он.
Впрочем, стоило Асилу приникнуть к голове Есиньки, и прошептать, что-то полюбовное для Крушеца сияние тотчас погасло, да как бывало почасту рывком. Словно лучица разком теряла сознание или как говорили Боги отключалась. Тело юницы порывчато дернулось и обмякло, в руках Зиждителей, а губы едва слышно выдохнули:
- Как больно,- и стало уже не понятно, кто молвил эти слова, Есислава или все же Крушец.
- Милый мой... мой малецык,- с горечью в голосе проронил Перший, и теперь подхватив девушку под колени и шею, посадил к себе на колени, с нежностью прижав к груди.
Асил уже выпустивший голову юницы, поднял с пола кубок. Он бережно притулил кончик загнутого носика кубка к губам Есиславы и неспешно влил ей в рот находящуюся в нем настойку, чем вернул молочный цвет ее коже. Девушка глубоко вздохнула раз... другой, и стала дышать много ровнее, степенно придавая живости чертам лицам. Медленно убрав от губ край кубка старший Атеф поднялся с колен, однако поколь не решился отойти и все еще внимательно смотрел сверху вниз на приходящую в себя Еси, уже открывшую очи, и легохонько шевельнувшую конечностями.
- Ты, Бог Перший,- вялым, плохо подчиняющимся языком произнесла юница, с трудом стараясь сфокусировать взгляд на лице Бога.- Так любил ту девочку... ту... Владу.
-Не будем поколь о том говорить, моя бесценность,- торопливо вставил старший Димург, страшась за состояние не столько плоти, сколько лучицы, и теснее прижал к себе голову девушки, уткнув свое лицо ей в волосы.
- Будем,- настойчиво дополнила Есислава, и, втянув в себя запах Бога, точно ощутила подле себя Стыня... Так как Перший также пах ночной прохладой... свежестью ночи и стылостью сияющих звезд.- Хочу, чтобы ты знал. Ты любил Владу, я видела и ощущала это в воспоминаниях. Меня же нет... Ты все время был подле Земли и ни разу, ни пожелал меня увидеть, прикоснуться... А я так этого желала... И Крушец... Крушец он так тосковал по тебе. Я для тебя ничего не значу. Ты смотришь сквозь меня... и, кажется, даже сквозь него... А Крушец, он жаждет быть подле... он скучает... И тогда в первой жизни, когда вас разлучили... И он от той боли заболел и сейчас...
- Милые мои, бесценные как я вас люблю... как мне вы дороги,- трепетно отозвался Перший, целуя девушку в голову, стараясь своей близостью и нежностью снять стенания Крушеца, оные уже не только озвучивались плотью, но были зримо видны Богам.- Но не все от меня зависит... малецык... не все... ни тогда, ни ноне.
- Не правда! Не правда!- очень четко молвила Есинька и голос ее набрал силу.- Тогда, ты мог забрать его, но не стал, ибо для тебя было важнее благополучие Влады... Днесь все повторяется, однако и я тебе, вам более не нужна... Лишь Стынь и Липоксай Ягы меня любят,- юница прервалась и с дрожью в голосе дополнила,- вы меня увезете и убьете... Родитель убьет меня, поелику для него существенен один Крушец...
- О, Есинька, что ты такое говоришь?!- вступил в разговор, перебивая сбивчивую молвь девочки Асил, в которой перемешалась обида, боль лучицы и ее собственная досада.- Родитель тебя не убьет. Он вспять хочет спасти вас обоих от гибели. Желает прекратить боли и цепь воспоминаний.
- Все едино, моя плоть тленна, как и у Влады, оную вы так любили,- дошептала Есислава и от слабости сомкнула очи, хотя та ее молвь в объятиях Першего любящих, отцовских звучала не с болью, а с теплотой и радостью.- Значимым для вас был и есть лишь Крушец,- сейчас девушка говорила от себя.- Более ничего не имеет значения, ни Владу, ни я... Он это знает, но все равно тоскует и боится, разлуки с тобой, Перший... Но он, Крушец, это не всегда я... только иногда... И тогда, когда мы становимся целым, единым целым, я чувствую себя тобой, мой Перший, мой Отец.
Досказав, Есислава смолкла и замерла, моментально уснув от выпитой настойки и объятий Бога. Его близости, чуткости, заботы, каковую ощущала, и как всякий человек, просто проявляла ревность к той, прежней плоти, коя теперь стала точно ее соперником.
- Крушец... драгоценный мой,- едва слышно зашептал Перший, не прекращая целовать девочку в лоб, очи, виски и волосы.- Я виноват... Так виноват пред тобой... Я это знаю... Знаю, что вся тобой испытанная боль, страдания, хворь... Весь пережитый испуг случился по моей вине, по желанию обладать тобой, не отпустить от себя. Прости меня, если можешь... если слышишь.
- Отец... Отец,- умягчено вставил в говор старшего брата Асил, и, наклонившись, облобызал его макушку головы прикрытую курчавыми, черными волосами.- Пожалуйста, успокойся, ты нужен... Нынче нужен лучице, девочке... Если ты сейчас разладишься, нам не удастся довезти лучицу до Родителя. Итак, такая постоянная нагрузка на мозг девочки, мощные куски воспоминаний, все убыстряющееся и более зримая мешанина слов... У лучицы явственно ощущается ухудшение, наверно уже не осталось целостных кодов, оттого такие выплески в мозг Есиньки. И коль не ты, не твоя поддержка малецыка, этот перелет несомненно закончится гибелью их обоих... И Дрекаваки не сумеют его уберечь от вылета из векошки.
- Да... да, мой любезный, ты прав,- много ровнее отозвался Перший, и, испрямив стан, нежно огладил по волосам юницу, приголубив ее голову, и с тем крепче прижав хрупкое тельце к своей груди.- Ноне во имя Крушеца, надобно создать все условия для плоти... И почаще ее прижимать к себе, голубить, целовать, чтобы она не ревновала нас к Владелине и лучице... Ощущала нашу заботу... Умничка. Она такая умничка... Я все никак не мог понять, почему девочка нас сторонится, а она взяла и все рассказала. Просто золотая плоть... такая умная, любознательная, чуткая. Это явственно предпочтение Крушеца... Я еще в прошлый раз приметил, что малецык благоволит к чувственным, смышленым людям... Мой замечательный, неповторимый Крушец, я также скучаю по тебе.
Перший все еще прижимая к себе девушку медленно поднялся на ноги и неспешно направился к своему креслу, на ходу легохонько ее покачивая, и продолжая, что-то трепетное шептать в лоб, однозначно желая, чтобы его услышала лучица. Асил развернувшись, молча, смотрел вслед брата с мягкостью и единожды волнением во взоре. Он нескрываемо любил старшего Димурга, сие всегда показывал, и вместе с тем остро от него зависел, от его нежности, напутствия, поддержки. Может потому, стоило лишь Першему опуститься в кресло и усадить на колени, спящую юницу, двинулся к нему, пред тем оставив на столике пустой кубок. Атеф остановился обок кресла Першего и полюбовно оглядел сначала девушку, посем темное лицо брата на которое вельми лениво возвращалось золотое сияние, являющееся признаком всех Зиждителей Вселенной Всевышний.
- Крушец, ты назвал так лучицу?- погодя поспрашал Асил, однако тот вопрос прозвучал мысленно, иль может на ином недоступном для девушки языке.
- Да,- также тихо отозвался Перший, и, положив правую руку на облокотницу, притулил на нее голову Еси, чтобы ей было удобно лежать, расправив не только материю сакхи, но выпрямив конечности.- Я дал ему имя... Он меня попросил. Ему не нравилось быть без величания. Сказал мне тогда: " Почему я должен ждать имя. Ждать так долго... Хочу, чтобы дал сейчас... Ведь у всего, что нас окружает, есть название... А лучица это слишком неопределенно."- Старший Димург широко улыбнулся и немедля растянувшиеся полные губы вспенили в целом на его лице сияние.- Как я мог противостоять такой разумности... такой чувственности... Крушец. Ему сразу понравилось это имя. Так, что можно сказать мы выбрали его вместе. Он, чтобы быть чем-то определенным... Я, чтобы привязать его к себе, чтобы не потерять, чтобы он не выбрал какую иную печищу. 
Есислава нежданно глубоко вздохнула, и, шевельнувшись на коленях Бога, отворила очи, пробуждаясь. Ее сны, особенно после настойки, всегда были кратковременными, они несли в себе единственную цель снять напряжение с плоти и умиротворить лучицу, потому пробуждаясь девушка чувствовала себя много бодрей. Сейчас она только мгновение справлялась со своими мыслями, судя по всему, вспоминая последнее, что было пред ее сном, а после перевела взгляд на лицо старшего Димурга и нежно ему улыбнувшись, сказала:
- Бог Перший,- вкладывая в это величание, каковое Господу когда- то даровал Родитель всю любовь, живущую в ней, как к Творцу всего человеческого, так и Отцу божественного.- Значит этот Оньянкупонг, он не верховное божество, не Бог? А кто тогда?
Лицо старшего Димурга воочью дрогнуло, похоже, не только каждой черточкой, жилкой, но и, в общем, всей поверхностью кожи. Бог нескрываемо не хотел говорить об Оньянкупонге, боясь болезненной реакции Крушеца, но молчать сейчас, когда девочка, наконец, с ним заговорила было тоже нельзя.
- Может об этом... Неизвестно каком Оньянкупонге вы поговорите позже,- отметил Асил, он приметил трепыхание лица брата и попытался избавить его оттого неприятного толкования.- Позже, когда ты Есинька не будешь столь слаба и сможешь выслушать Першего. 
-Просто вельми занимательно, получается,- произнесла Еси, выслушав речь Асила, впрочем, не желая уступать Богам. Медлительно она вздела вверх левую руку и прислонила ладонь к правой щеке Димурга, сделав то самое, о чем давно мечтала.- Ты хотел, чтобы Крушец появился в человеческом роду Оньянкупонг, а он этот род у ашти считается божественным.
- Не род, моя любезная... Оньянкупонг так величают ашти верховное божество,- неспешно роняя слова, пояснил Перший, явно раздумывая о том, что можно рассказать девушке.- Люди из рода Оньянкупонг никогда не жили на Земле... в Млечном Пути... Их роды существуют лишь в определенных Галактиках Димургов: Татания, Сухменное Угорье, Серебряная Льга... В Галактиках Атефов: Становой Костяк, Геликоприон... В Галактиках Расов: Синее Око, Золотая. Есть определенные роды в моих отпрысках, каковыми я дорожу... каковые обладают особыми качественными и нравственными характеристиками. И род Оньянкупонг из тех отпрысков. Одначе каким образом на Земле люди стали поклоняться божеству с величанием этого рода мне не ведомо. Ведь я расселением людей в Млечном Пути не занимался... Тут за всем приглядывал Темряй.
- А кто воспитывал твоих отпрысков на Земле?- вопросила юница голосом, в котором все еще ощущалась слабость от перенесенного.- Духи? Дажба рассказывал, что когда детей привезли с Золотой Галактики, их тут воспитывали духи... Духи... Выхованок... Батанушко...Ведогонь...- Верно, воспроизводя воспоминания, молвила она и еще плотнее прижала руку к щеке Бога, страшась, убрав ее потерять с ним единение.
- На начальном этапе, за детьми присматривают особые создания, это не только у Расов, это у всех Богов. И если у Расов- духи, у нас- нежить, у Атефов ометеотли и дзасики-вараси,- произнес Перший и почувствовав, как нежданно резко дрогнула, вероятно ослабнув, рука девушки покоящейся на его щеке торопко ее придержал, чтоб не разрушать витающего окрест них тепла.
Асил мягко улыбнулся, вложив в сияние своих губ и кожи радость, что отрешенность девочки ушла окончательно, и днесь можно было ожидать более тесного соприкосновения. Бог медлительно обошел кресло брата, и, воссев на соседнее, оперся спиной об его ослон, с прежней теплотой не сводя взора с лица Есиньки. 
-В целом у Зиждителей много разнообразных существ,- продолжил толкования Перший и чуть развернув длань руки юницы, прикоснулся к ней губами.- Одни лечат бесицы-трясавицы у нас, лисуны и водовики у Расов, ваканы и камадогами у Атефов, другие учат... Есть те, которые занимаются выведением и улучшением видов животных, сортов растений, себе подобных и даже человеческих особей.
- Ваканы,- протянула, точно припоминаючи Есислава, и губы ее такие же полные, как и у Димурга, тягостно дрогнули.- Они так больно лечат,- и в тембре голоса днесь прозвучала горечь, вроде она жаловалась Першему на Атефа.
- Что ты сказала?- встревожено переспросил Асил, он, сидя справа от брата, мгновенно уловил и саму молвь, и огорчение в ней.
- Сказала, что ваканы очень больно лечат... Потому я рада, что родилась не среди их народа,- молвила девушка, и теперь затрепетали, и ее рыжие, чуть вздернутые бровки, восстанавливая в памяти испытанную боль и невозможность о ней кому сказать.
О том, что чувствовала у манан Еси не говорила даже Стыню, но нынче ей так захотелось пожаловать Першему... Першему, который был так близок, так любим... который мог пожурить Асила и приголубить ее.
- Когда тебя лечили ваканы у манан было больно?- низко поспрашал Димург и наново словно поощряя, поцеловал в ладошку юницу.
- Больно это не то слово... Больно мне сейчас,- ответила Есинька, теперь жаждая... жаждая рассказать ему... Отцу, все, что так давило... так мучило и терзало эти месяцы.- А потом я увидела воспоминание,- закончила свой сказ девушка,- и мне почудилось, точно кто-то крикнул в голове... И после Крушец молвил : " Больно... Отец... Отец... помогите..." И он стал с тех пор стенать, звать тебя, правда, когда я вернулась к Липоксай Ягы, затих... А где неделю назад опять появились воспоминания и его стоны... Только теперь он стонал так явственно, и я постепенно стала понимать, что он говорит... али шепчет.
Еси смолкла и тотчас закрыла глаза, так как утомилась от слов, от испытанных чувств и от вновь припомненных переживаний, вместе с тем почувствовав успокоение, будто излитой на того кто сильней, мудрей собственной слабости. 
- Вот тебе на,- протянул мысленно Перший, або губы его не шевельнулись. Он медлительно приподнял руку вместе с головой юницы с облокотницы кресла, и, прижав к груди, весьма многозначительно взглянул на младшего брата.- Вот оказывается когда заболел Крушец, когда его лечили ваканы... Кто из вас: тебя и Круча давал распоряжение ваканам? Кто следил за исполнением и проверял самих бесиц-трясавиц?
- Отец... Перший,- не только на губах, но и на коже всего лица Асила потухло золотое сияние, и оно враз стало желтовато-коричневым. - Я сам давал указание ваканам, потом их выслушал доклад. Это не они. Что? Что?- последние вопросы Атеф выплеснул вслух, верно, забывшись. Отчего зримо сотряслись нижние конечности юницы, покоящиеся на коленях Бога.
- Успокойся,- все также мысленно отозвался старший Димург, и нежно огладил на ногах девушки пошедшую рябью материю сакхи.- Не надобно только негодовать и говорить вслух... Может это и не ваканы, они же знали, кто девочка,- Асил яростно кивнул, вроде стараясь и вовсе оторвать от собственной выи голову.- Значит точно не они. В них Вежды прописал особую почтительность к лучицам, особенно моим. Это, скорее всего, людские замыслы. Круч прощупывал тех, у кого жила Еси?
- Должен был,- сие Асил послал мысленно, но так низко, что Перший едва уловил ту молвь, потому чуть свел свои черные брови и тем самым заложил меж ними тончайшую нить морщинки.
- Ты, судя по всему, действия малецыка не перепроверил,- теперь слышимо старший Димург дыхнул досадливо и той сокрушенностью вызвал в очах младшего брата неприкрытое расстройство так, что коричневая радужка на них побледнев почитай до желтого цвета, единожды заполнила собой всю склеру.- Очень плохо, мой милый, что не проверил... Думаю, во время вмешательства вакан, Крушец почувствовал, что-то и попытался спасти от гибели девочку. Он уже делал такое в ее жизни и тогда приостановил смерть плоти... Судя по всему, и ноне содеял подобное. Сейчас надо выяснить какие мысли были у тех, кто окружал девочку у манан. Может подлили, что-то в еду, дали съесть какой-то яд, дурман. И сделай, бесценный малецык, это не откладывая, мы должны до прибытия к Родителю все знать.
- Хорошо,- коротко отозвался Асил и прикрыл глаза, оставив там всего-навсе тонкую щель, не смея взглянуть на того, кто страдал явственно теперь по его недогляду.
- Эта Уокэнда,- совсем лениво произнесла Есинька, каковая пред тем как уснуть, желала высказать и выяснить тревожащее ее до конца.- Она была такая грубая,- девушка чуток развернула голову, и, притулившись губами к сакхи, и единожды груди Першего досказала,- точно я ей, что-то плохое сделала. Почему Круч меня отнес к ней... к ним... мананам, таким чуждым мне людям? И почему погибла Дари?
Есислава вопросив, недвижно застыла, перестали двигаться ее губы, колыхаться волосы и в комнате во всей, словно объятой той скованностью замерли, и сами стены, и кресла, и Боги. А миг погодя стало степенно тухнуть сияние стен, тем давая возможность забыться сном юнице, которая однако, ждала ответа.
- Иногда так надо,- отозвался Перший, так как понимал, что оставить без ответа девочку сейчас не позволительно.- Было надо, чтобы ты пожила среди другого народа, соприкоснулась с их верованиями, традициями. Это полезные знания, опыт, который всегда пригодится. А Дари погибла, потому как всему приходит гибель, не только человеческому, но и божественному... У каждого свой срок бытия. У одних он вельми ограничен, у других растянут, у третьих поколь не определен. Порой это первоначально прописано в условиях существования. Порой лишь предопределено.
Бог внезапно чуть-чуть подался вперед, и вместе с его движением качнулось кресло. Заколыхались его объемные бока, обтянутые аксамитом, с мягкой, короткой ворсой, и легохонько принялись покачивать в себе Першего и прижатую к его груди девушку. А маленькая в сравнение с маковкой, тем паче с четвертой планетой, точнее молвить, крошечная похожая на овально-вытянутое семечко зерна с округой макушкой и концом, векошка неслась в чревоточине, что насквозь пробила проход среди прозрачных и единожды не просматриваемых галактических стен, плотно подогнанных друг к другу. Двигаясь с огромной быстротой, векошка оставляла позади себя не только долгую радужную полосу света, мгновенно впитывающуюся в стены Галактик, она словно отплевывала комки густого света, лоскуты пламени и ошметки, какой-то весьма твердой породы, схожей с камнем. Все эти отломки, некогда единого целого стен Галактик, отскакивая от своих родителей, превращались в горящие сгустки, болиды, метеориты и вовсе малые по виду. На гладкой поверхности корпуса векошки порой проступали едва зримые бугорки с долгими серебристыми разрезанными на волоконца али сети хвостами. Лишь иноредь можно было разглядеть в них особых существ... Тех самых, что Асил назвал Дрекаваками, которые точно соединяли в себе черты животных, птиц. Ибо имели волчьи тела, мощные крылья и те самые светящиеся хвосты-сети. Дрекаваки достаточно плотно облепив векошку, прилегли на ее гладкую поверхность, напряженно замерев и инолды перекидываясь жуткими возгласами, оные человек назвал бы криками... Еще с десяток таких же созданий, широко раскрыв свои, переливающиеся почти зелеными сполохами пламени крылья летели вслед за векошкой, искусно лавируя меж оставшейся позади нее галактической мелочью. 

 
 
Глава четырнадцатая.
Полет векошки, как казалось Есиньке, продолжался уже много дней... Много... Много, словно месяцы... лета. И хотя ее естество являлось божеством, человеческой плоти было присуще желание ходить по твердой земле, глядеть на небосвод: голубой и темно-синий с марными оттенками, встречать и провожать солнце. Посему девушка томилась той замкнутостью, ее изводил болями и дымками воспоминаний Крушец так, что иногда она не сразу понимала, где есть и кто подле. Шел лишь четвертый день полета, как утверждал, успокаивая, Перший... четвертый по земным меркам. Нервозность Еси нарастала, похоже, с каждым оборотом векошки, с каждым вздохом, стоном лучицы, отчего она почасту срывалась на предупредительную молвь Богов. Густое смаглое сияние многажды за день, когда она бодрствовала и не редко ночью, когда спала, вырывалось с под кожи головы, волос, рта, ноздрей, ушей и даже щелей - очей. И тогда Боги слышали уже стенания Крушеца : " Больно... Больно... Отец так больно". Несомненно, тяжелее всего приходилось именно старшему Димургу, который ощущал боль собственной лучицы всем своим божественным естеством и с тем степенно терял золотое сияние кожи, кое возвращалось только тогда, когда в лобызаниях или объятиях ему его передавал Асил. 
Перший и Асил, чтобы унять стенания Крушеца, прижимали девушку к себе, целовали, шептали его имя, успокаивали, просили... в общем, делали все, абы поддержать столь дорогую им обоим лучицу. Боги теперь не только дежурили обок юницы, они терпеливо выслушивали все пропущенные воспоминания, по мере ее состояния, поясняя те или иные беспокоящие отрывки... Отрывки, в которых так ясно проскальзывали имена, лица, поступки, чувства ушедшего. После каковых Есислава страдала физически и нравственно, также почасту плача, раздражаясь, обижаясь. 
Не редко девушка тосковала и не только по Земле, Липоксай Ягы, Стыню, но и на удивление по Кали-Даруге, по Першему. Очевидно, так выплескивалась из нее смурь Крушеца. В такие моменты юница полностью становилась недвижной, корча схватывала ее конечности, а из приокрытого рта сбивчиво выплескивалось имя Кали и Першего. Наверно лучица объятая болезнью, уже плохо соображала, что старший Димург всегда находится подле. Голова юницы болела все время, и если это была не острая боль, то ощутимое нытье, покалывание, иноредь от судороги в конечностях Еси не чувствовала перст на руках, стопы. Боги не просто умиротворяли девушку, так как она в них нуждалась постоянно, они сами растирали принесенными нежитью мазями перста, кормили, поили, и еще чаще носили на руках, точно малое дитятко. Они были терпеливы, мягки, заботливо и не отвечали, вернее даже не замечали, явных срывов юницы, грубости которая порой становилась безотчетной.
- Когда мы, наконец, прилетим? Я уже устала?- негромко вопросила Есислава.
Она стояла подле пустого кресла, опершись об грядушку ослона рукой, и смотрела в люкарню, что также, как объятия Першего, могло отвлечь ее от хандры, болезни и дурного расположения духа.
- Скоро, моя милая, потерпи немного,- отозвался старший Димург прохаживающийся по комнате от кресла до ложа, как теперь знала девушка, внутри нарочно задуманной по желанию и для Кали-Даруги.- Просто тебе вчера было весь день плохо, потому пришлось сызнова снизить обороты векошки, а так бы мы завтра с утра уже прибыли. Одначе теперь полет несколько растянется.
- Завтра с утра,- проронила Есинька вслед за Богом и надрывно вздохнула, одновременно жаждая, чтобы все скорее закончилось, и с тем страшась этого.- А если бы Стынь в тот день меня не принес на маковку, я ни куда не полетела бы?
- Полетела бы,- немедля ответил Перший и на маленько остановился недалече от юницы внимательно оглядев ее с головы до ног.- Ты бы все равно отправилась к Родителю. Ведь ты понимаешь, что вам обоим сие необходимо... Если бы ты не болела, я смог перенести тебя мгновенно. Так как это делает Стынь, когда куда-нибудь перемещает. Но сейчас любые резкие толчки опасны для тебя, моя любезная девочка.
Еси резко обернулась и зыркнув на Бога чуть заметно дернулась. То, что он был так близок и единожды далек, болезненно отдавалось во всей ее плоти, а может лишь в естестве, каковое изредка обретая себя, жаждало воссоединиться со своим Творцом, ворвавшись в левую руку и оставшись там навсегда. В комнате кроме девушки и Першего никого не было, Асил недавно вышел из нее чрез завесу, которая все еще кружила своей дымчатостью. Еси медлила еще чуть-чуть, а после направила свою скорую поступь к стоящему Господу, и, приникнув к его груди головой, крепко обняла. Желание находится подле него, порой становилось таким мощным, всепоглощающим, в такие моменты юницей правил Крушец, способный своей силой уберечь от смерти плоть.
- Прости меня,- очень тихо протянула Есинька и глубоко вздохнула.
- За что моя бесценность?- с нежностью в голосе вопросил Перший, приглаживая волосы на голове девушки, каковые она теперь почитай не причесывала, ибо это вызывало острую боль.
Эта боль выплескивалась будто из недр кожи и мгновенно охватывала всю голову, отчего Еси гулко стонала, посему старший Димург несмотря на ее протесты повелел нежити убрать все гребни из уборной. Днесь осталась только длань Богов, коя вместо гребней приглаживала волосы на голове девочки, полюбовно их распрямляя, або последней вельми не нравилось ходить раскосмаченной. За последние дни полета Есинька перестала смущаться Зиждителей, и не только в разговорах, заботе. Она дозволяла им себя носить на руках, обнимать, целовать и сама тем почасту отвечала, словно сроднившись с ними, ощутив их общую сопредельность ей.
- За вчерашнее... Асил,- та самая появившаяся соучастность Богов к ее боли, вылилась в то, что Есислава стала и старших Богов величать лишь по имени.- Асил, наверно, огорчился, что я сызнова стала говорить про вакан.
И впрямь вчера перед сном Еси повела себя вельми грубо. Ее большую часть дня тошнило, а голова к вечеру стала такой тяжелой, будто туда, что-то положили, засим и вовсе резко стал дергать больной левый глаз, первый признак тревоги Крушеца. И случилось это не только из- за усталости плоти, а в первый черед из-за того, что в чревоточине, как пояснил Перший, проходили особый рукав, в каковом часточко трясет, несмотря на сниженные векошкой обороты. Есинька совсем измучилась, посему и выплеснула все накопленное на того, кого в тот миг менее боялась обидеть, на Асила. Она нежданно резко вскочила с кресла, прижала к левому виску и единожды глазу ладонь, и закричала, обращаясь к старшему Атефу, и не потому, что он говорил, а потому как сидел напротив нее:
- Хватит! Хватит говорить! Не могу, не хочу вас слышать! Лучше бы велел своим ваканам вырвать мне глаз! Чтоб его никогда и не было, чтобы не болел... Все равно дрянь такая ничего не видит!
Еси стремительно шагнула вперед, но тотчас конечности, позвонок свела болезненная корча, от каковой она, вскрикнув, повалилась на пол. Перший, поднявшийся с кресла синхронно с юницей, успел подхватить ее окаменевшее тело на руки и отнес на ложе. Они вместе с Асилом терпеливо и бережно напоили, потерявшую сознание девушку принесенной нежитью настойкой, а после долго успокаивали Крушеца, который болезненно звал, сквозь едва приоткрытый рот плоти Отца и Кали.
Одначе поутру, если можно так молвить про сменяющиеся за люкарней многообразные формы и цвета космоса, Есинька пробудившись увидела подле себя Асила. Бог ласково ей улыбнулся, поцеловал в очи и лоб и сказал, что-то нежное, как всегда делал, напоминая тем Липоксай Ягы, чем самым всколыхнул чувство вины за давешнее.
- Нет, моя дорогая, Асил не огорчился по поводу твоих слов,- мягко произнес Перший, облегченно вздыхая, так как страшился, что ее замкнутость, инолды приходящая, может вылиться в очередную корчу, воспоминание, и как итог потерю сознания.- Он огорчен одним, как и я, твоим плохим самочувствием.
Старший Димург смолк, полюбовно приглаживая дланью волосы на голове девушке и та тишина, что была присуща только божественной мощи, с коей начинается всякое творение также, как и тьма, поплыла по комнате. Она изредка словно отталкивалась от белоснежных стен, оставляя на их поверхности серые полутона. Порой те полутона превращались в черные, крупные пежины, схожие с пятнистостью живых существ обитающих на Земле, и Есинька притулившая свою голову к груди Бога, улыбалась, так как знала из пояснений Першего, что стены, когда Кали путешествует в векошке, не белые, а темно-синие. Потому как демоница любит темные цвета, присущие обобщенно ее Творцу.
- Перший,- нежно протянула юница имя Господа, ощущая... испытывая несравненную ни с чем радость, что может находится подле него.- Все хочу спросить... А каким образом, вы, Боги, такие маленькие, слабые... в сравнение не с людьми, а с системами, планетами можете творить мир? Видимый нами мир: леса, поля, реки, озера и сам космический: планеты, звезды, системы.
- Ну... мы не такие уж маленькие и слабые, даже в сравнение с видимым миром, достаточно мощные,- медлительно отозвался Димург. Он всегда отвечал на ее вопросы, но временами так искусно уводил тему разговора, что девушка не просто не понимала его молви, а точно теряла и саму суть вопрошаемого.- Просто при тебе свои способности мы не выставляем, абы не напугать.
- Да, нет... Я не о вашем росте, или способности уничтожить без оружия живое существо, которое при мне показал Круч,- немедля вставила Еси, торопясь высказать, выспросить, покуда Бог не перевел толкование.- Я о другом. Вы в сравнение с тем, что я вижу все эти дни такие же махие зернятки, как и векошка в оной мы летим. И каким образом такие малые силы могут творить столь величественное, необъятное как системы, планеты и звезды.
- Не всегда мощь сосредоточена в размере, габаритах, вместимости и объеме,- произнес Перший и поцеловал юницу в макушку головы, удержав в объятиях, поелику она, дернувшись, явно пожелала их покинуть.- Да и потом, сила... чаще всего таится в частичке... искре... каковая обладает необходимыми качествами для зарождения жизни. Есть множество возможностей творить систему и всегда зачатком рождения, так называемого пахтания материи, будет выступать та самая искорка... Искорка- Бог. Для того, чтобы начался процесс сбивания, можно, к примеру, сомкнуть пространство до определенной, малой кубатуры... И в той сравнительно небольшой емкости сотворить замешивание скопившейся, скучившейся субстанции.
- Что такое пространство?- медлительно растягивая слова, вопросила Есинька, с трудом не столько понимая, сколько представляя себе, о чем Бог рассказал.
- Пространство, особая форма материи, которая имеет определенные параметры: объем, размер и свой характерный облик,- пояснил, днесь вельми не понятно Димург, и, прервавшись, прикоснулся губами ко лбу девушки с под кожи, которой неожиданно стал выбиваться дымчатый смаглый свет.- Если сказать доступнее, пространство чем-то напоминает эту комнату. Коль нам удастся, сдвинуть в ней стены она приобретет значимо меньшие размеры, и мы тогда в ней легко и быстро вымоем полы.- Бог часто приближал Есиславу к обыденности человеческой жизни, стараясь, ежели, конечно, хотел объяснить, приводить примеры из людского бытия.- Это самое действие, сдвинуть стены и называется сомкнуть пространство.
- Разве такое возможно? Сдвинуть стены комнаты, они же изменят свою форму... или у пространства стены не твердые?- Еси словно и не вопрошала, а утверждала, меж тем оглядывая комнату.- А кто из Богов такое может делать?- теперь прозвучал спрос.
- У пространства, как и у всего стены прочные, но они имеют определенную структуру, посему могут менять и форму, без разрушения собственного естества,- ответил Перший дыхнув сие вроде как в голову юницы и огладив ладонью волосы, стараясь молвью, любовью и близостью снять трепыхание Крушеца.- Из Богов смыкать пространство доступно мне и Дажбе... Дажба вообще уникальный малецык, только он еще юн, посему ему не дозволительно поколь творить многие формы пространства. Только некие из них... За ним надобен глаз да глаз, ибо он, как и все молодые Боги, старается скорее попробовать свои силы. Да и Небо порой толи недосматривает, толи нарочно пропускает действия малецыка.
- Дажба,- повторила имя Бога Есинька... 
Имя Зиждителя коего вельми любила и ноне на коего все еще досадовала за гибель Дари. Девушка слегка отклонилась от Димурга и заглянула в его темно-карие очи, где радужка сглотнула и сами зрачки, и желтоватую склеру. Засим она трепетно дотронулась до груди Першего, точно тем касанием могла ощутить, оценить его мощь, и, понизив голос до шепота, добавила:
- Наверно на это способны лишь мощные Боги... А остальные Боги, чем занимаются?
- Все разделено... У каждого Зиждителя свои способности, возможности и обязанности,- отметил Перший, тревожно оглядывая Еси, потому как она вдруг на малость сомкнула глаза и вроде ослабла в его руках.- Как в целом и у каждого творения Вселенной. У духов, нежити, бесиц-трясавиц, человеческих народов, разнообразных племен, животных, трав. Каждое создание рождено для определенной функции, с нужным количеством кодов, иноредь вложенными законами, и является необходимой частью всего бытия. Нет не нужных, не надобных созданий, все продумано, прописано. Несомненно, порой случаются неполадки в работе системы, планеты, аль отдельного вида... Изредка бывают испорченные создания, с изъяном, но их или чинят, или уничтожают таким образом, чтобы сохранялась гармоничная целостность.
Есислава внимательно слушала речь Бога, его пояснения, словно вела весь разговор к чему-то более для нее важному. По мере толкования смаглое сияние пробивающееся из-под ее кожи то наполнялось насыщенностью, то наново бледнело. Нынче же и вовсе белая склера в обоих глазах юницы зримо зазолотилась, а само сияние рывками завибрировало, похоже, намереваясь вырваться, аль вспять окончательно померкнуть.
- Хотела спросить вот о чем,- наконец озвучила она, что ее особенно волновало.- К дарицам, я видела это в воспоминаниях, когда-то привезли девочек, на которых и женились мальчики с Зекрой, создав семьи... продолжив род... И Вещунья Мудрая, царица белоглазых альвов, сказывала тогда Владе, что те девочки они вроде как без душ.- Есинька туго вздохнула, и самую малость, вздела вверх свои рыжие бровки, тем самым воссоздавая слова из воспоминаний,- девочки эти не будут иметь душ, так говорила царица альвов,- дополнила юница.- Того естества, сущности, что составляет мальчиков, ибо они нужны лишь для правки кодов, рождения потомства и заботы о мужьях. Они чем-то будут более близки животным, чем людям, так как умерев не смогут возродиться вновь и иметь иную жизнь. Они созданы для определенной цели, выполнив каковую, исчезнут... Исчезнут... Но выходит и Влада, и я мы тоже без души, поелику Крушец... Крушец, не душа… Он лучица, другая форма жизни... Какая? 
Яркое полыхание нежданно пробилось, и, вырвавшись с под кожи, заполонило всю голову Еси. И тотчас ее тело надрывно дрогнув, ослабло, а голос, сорвавшись, потух. Бог торопко подхватил ее на руки, и, приникнув устами ко лбу, полюбовно зашептал, слышимо для лучицы: " Милый мой, ну, что ты? Что? Потерпи я рядом... подле... потерпи совсем немножко. Умиротворись, успокойся, мой бесценный Крушец, малецык!"
В комнату скорой походкой вошел Асил и сразу направился к стоящему брату, оно как сияние хоть и трепетало, но не спадало и им все чаще удавалось умиротворять Крушеца только вместе. Старший Атеф, вызванный Першим, понеже они всегда так поступали, коли у лучицы начинался приступ, связываясь меж собой мысленно, еще одна способность Зиждителей, торопко подступил к брату и приник к голове девушки, но уже к макушке. Он не только нежно прикоснулся устами к россыпи рыжих волос Есиньки, но, как и Димург, зашептал, что-то доброе, полюбовное. Прошло не больше минуты, как сияние степенно стало спадать с головы девушки, и она глубоко вздохнув, точно тем обретая себя, отворила очи. Еще мгновение юница приходила в себя, а когда Перший отклонился от нее, ласково на него взглянув, вельми настойчиво молвила:
- Я права,- так будто и не было того болезненного ее состояния, и она прервалась, абы перевести дух.- Ответь Перший... У меня нет души.
- Сейчас объясню,- умягчено отозвался Димург. Он, безусловно, не хотел отвечать юнице, и данное нежелание сквозило в его лице так, что кажная жилка на нем зримо колыхнулась, одначе ноне не смел молчать.- Только давай присядем.
- Нет, ты днесь меня отвлечешь от моего вопроса,- упрямо протянула Есинька и слегка приподняв голову, тем самым покинув полюбовные руки Асила приткнула ее к груди Першего.- Ты так часто делаешь. Не думай, что я того не замечаю. Посему ответь... Я хочу знать... Эти воспоминания про душу, они приходят чаще иных и Крушец...он, после шепчет, говорит и вовсе нечто не вразумительное.
- Невразумительное?- встревожено переспросил Атеф, и, положив руку на плечо брата, переглянулся с ним, словно нуждался в его божественной поддержке не меньше, чем плоть и лучица.
- Да. Последние дни, все чаще и чаще вижу воспоминания про тех девочек, про Вещунью Мудрую... И слышу, что он шепчет... стенает и все время про душу,- произнесла Еси и чуть слышно заплакала, роняя слезы вглубь голубой материи сакхи Першего и целуя его разгоряченными губами в грудь.
- Хорошо, я поясню, ты только успокойся,- продышал старший Димург.
Он крепче прижал к себе тело девочки, и, прислонив свою щеку к ее голове, нежно покачивая вправо... влево принялся ходить по комнате, неспешной своей поступью умиротворяя плоть и лучицу, а описанным коло, вероятно, успокаивая младшего брата.
- Большая часть существ, творений созданных Богами,- погодя начал сказывать Перший, и на тот момент Еси прекратив плакать, замерла в Отцовских объятиях Бога, так сильно напоминающих ей объятия ее земного отца Липоксай Ягы.- В том числе и человек однолики,- голос Димурга не только звучал поясняюще... Он плыл, остужая всякую горячность, сдерживая все хлипы и вздохи, стенания Крушеца и явственную удрученность стоящего почитай подле кресла Асила.- Однолики, это значит, состоят всего-навсе из плоти, которая является их основой... Люди считают, что душа, невещественное естество, каковое несет в себе божественный образ и личностные качества, в целом снабжающие али определяющие суть самого человека. И думают, что душа бессмертна, а тело для нее выступает лишь как материальный носитель. Но то, что люди подразумевают под душой, есть нечто иное, как крошечная искорка, которая попадая в плоть... частности в мозг заводит в ней движение жизни. Она сплачивается с мозгом, создает внутри мощные структурные склейки и является чем-то вроде накопителя... Сама искра не несет в себе личностные качества. Она может являться крупинкой от некогда рожденной Богом общей искры, а может быть только отломышком от той самой крупинки... Впрочем, неважно первая это искра, крупинка аль уже отломышек, именно она выступает в роли двигателя... двигателя жизни человека. Она находится в мозгу до смерти, когда по какой-либо причине отключает его работу и покидает плоть, отсоединяет от того самого движения тело. И если даже у человека стучит сердце, функционируют иные органы, но обесточен мозг, такой человек, в сущности мертв. Процессы в самом мозге остановлены, возврата к движению не произойдет. Посему для человека важна сама жизнь, в данном теле он и является личностью, существом, созданием... Второго шанса не будет, другую жизнь не получится прожить, ибо ее не будет... Искра, та самая, которая когда-то дала толчок к бытию, не будет содержать в себе его суть, абы не есть естество... не есть душа... Человек должен жить в данный момент времени, когда рожден, когда он есть и может осознавать себя личностью... Осознавать свое- Я! Он должен жить согласно вложенных в него кодировок и прописанных Богами законов, а именно наполнять свое бытие любовью, трудом, семьей, землей и радостью. Только тогда человек может быть морально удовлетворенным, счастливым, когда живет простотой бытия, уважает себя и тех, кто подле него.
Перший прервался, так как Есинька сомкнула глаза, словно укаченная теплотой его голоса, подумав, что она заснула. Обаче стоило ему смолкнуть, как она торопко открыла очи, и, прильнув губами к груди Господа, медлительно отстранилась от него, тем самым попросив спустить ее с рук. Старший Димург немедля остановился и также неуверенно склонившись, поставил юницу на ноги, с нежностью оправив на ней золотую материю сакхи и приголубив на голове волосы, впрочем, не отпустив ее от себя, а ласково-настойчиво придержав за локоть.
- Простота бытия,- задумчиво произнесла Еси, и слегка приподняв голову, воззрилась в лицо Бога.- Так жили те дети... мальчики, которые прилетели с Владой. Предки дарицев.
- Да,- продолжил толковать Перший,- так жили те мальчики, до тех пор поколь не стали разделять себя на касты. Иногда такое людям удается, не делить общество на касты, не обособлять одних от других, но вельми редко... У Димургов в Галактике Татания в системе Купавки есть планета Палуба, где человечество вельми успешно обитает уже достаточно значимое время. Оно до сих пор не утеряло простоты жизни, и, опираясь на оставленные мною законы, сохраняет разумность бытия. Там нет каст, привилегий, нет разделения на высшие иль низшие сословия. Наверно про них можно сказать, что палубцы счастливые люди... Такие люди не зря проживут свои жизни, оставив после себя здоровое потомство, получив от самого существования радость, любовь, наполненность положительными эмоциями и чувствами, такими как смех и нежность, веселье и упоение... Это то, что касается людей, их рождения и бытия... Но ты... ты, Еси уже не обладаешь искрой, поелику находишься на ином рубеже развития. В тебе наблюдается трехгранность... Основа тебя Крушец впитавший в себя естество Владелины и ты, оную суть он также впитает.- Димург протянул левую руку к голове девушки и трепетно провел по макушке, кажется, той теплотой вспенив дотоль приглаженные волосы.- Естество твоего мозга... И ты на самом деле не тленна. Сущность тебя, твоя личность, твое - Я, останется жить в Крушеце, подле Крушеца. Ты станешь с ним единым целым, с ним и с Владелиной, и одновременно сохранишь свой лик, суть, личность. Крушец будет многогранен, как и иные Боги, оные сутью своей многозначны и многообразны, имеют определенную суть рождения и взращивания, посему и обладают особыми способностями. Каждый лик божества неотделим от целого и первоосновы, они словно дополняют его своим содержанием, придавая определенную тонкость и силу. И единожды каждый лик продолжает содержать собственную суть, отображает личность человека, каковым когда-то был.
- Значит Крушец,- взволнованно молвила Есинька и тягостно дрогнула, точно намереваясь вырвать из руки Бога свой локоть.- Крушец будущий Бог... Он Бог, как и вы... и твой сын?- Перший медлительно кивнул и еще крепче ухватился за руку девушки, с тем удерживая ее от раскачивания, и не давая возможности отойти от него.- Теперь понятно,- в такт колыханию тела сотрясся голос юницы.- Понятно, почему вы так опекали Владу, почему ваши сыны были подле меня, учили, оберегали... Потому как во мне живет, растет Бог... Я о том догадывалась, о том сказывал Липоксай Ягы, но мне все же не верилось. А теперь вы везете меня к Родителю, чтобы спасти от гибели Крушеца, потому как он заболел. Ведь больна не я... он?- много ровнее вопросила она.
- Да, болен он,- откликнулся Димург, и зримо успокоенный спросом юницы, провел перстами по ее лбу и очам.- Ты хоть и хрупкая здоровьем, но ноне не больна. А глаз в силах поправить бесицы-трясавицы. Но Крушец, чей частью ты являлась, есть и будешь, нужна помощь Родителя. Только в его силе уберечь его от гибели.
- Он боится Родителя,- протянула Есислава и вздохнула, проникновенно, вероятно, сочувствуя страху своего естества.- Помнит, как его пленили по распоряжению Родителя... Помнит свой страх, и боится, что вас наново разлучат... Разлучат с тобой Перший, а он этого не сможет теперь перенести, слишком к тебе привязан и тоскует... Крушец шепчет, что Родитель его заберет, а меня уничтожит.
- Нет!- вставил в толкование девушки и брата свое веское слово Асил.
Бог довольно быстро преодолел разделяющее их расстояние, и, остановившись обок Есиньки, положил ей на голову ладонь, ибо волосы последней вновь стали озаряться сиянием и приобрели почитай золото-коричневый цвет.
- Родитель излечит Крушеца,- добавил старший Атеф, стараясь угомонить тревогу человека и лучицы своими объяснениями.- И не станет уничтожать тебя Есинька, наша драгоценная девочка. Так как ты также важна ноне в становление Бога. Ты не должна бояться Родителя, он никоим образом вам не навредит, тем паче сейчас, когда бесценный Крушец так болен. Он вспять вас спасет... И ты, Есинька, не должна разъединять себя и лучицу, вы должны наоборот сплачиваться, быть единым целым. Болезнь Крушеца нарушила ваши связи, потому-то ты стала чувствовать отстраненность от него, раздвоенность, что для вас обоих опасно. Теперь только наш Родитель сумеет помочь. И не ты, не Крушец не должны его бояться, ибо именно страх и вызывает приступы болезни, с каковыми нам все сложнее справляться.
- Прости меня за грубость Асил,- молвила Есислава, и, отступив от Першего торопко развернулась к старшему Атефу, с нескрываемым огорчением взглянув в его лицо.- Мне очень стыдно за свое поведение. Но иногда я не в силах собой руководить. Он просто шептал... шептал весь день, что-то назойливое, безумное и я... я так...
- Тише моя девочка,- успокоительно произнес Асил, и, обняв юницу, прижал к себе.- Я не сержусь, все понимаю. Просто ты нам сказывай... все время сказывай о своем и его состоянии, не таись, чтобы мы могли помочь. Мы не смеем тебя прощупывать, або Крушец вельми на то болезненно отзывается, потому лишь ты одна и знаешь... ведаешь как он там.
Еси сомкнула глаза, успокоенная полюбовными словами Асила, припав к его груди, она и в нем, как и в Першем, находила необходимое для Крушеца умиротворение. Одначе миг погодя внезапно почувствовала легкое покачивание не только тела, но и желудка, и ее словно мотнув, вновь стало подташнивать.
- Опять прибавили обороты,- недовольно сказал старший Атеф, ощутив своим естеством колебание плоти юницы.
Он тотчас подхватил Есиславу на руки, и, прижав к себе ее голову, схоронив от стороннего вмешательства в своих объятиях, понес к креслу. 
- Сходи Отец сам к Лядам,- добавил Асил погодя, усаживая девушку на кресло.- И сам прикажи... Они меня слышат только с третьего раза, да и то не надолго, как видишь.
- Это просто схлестка граней Галактик, потому Ляды и добавляют обороты,- отозвался Перший, одначе все же направился вон из комнаты, пропав в серебристо-клубящейся дымке. 
Асил, между тем поправил сакхи на сидящей Есиславе, одернув материю книзу, и поцеловав ее в лоб направился к креслу напротив, степенно воссев на него. Девушка с тоской воззрилась на колышущеюся завесу, всяк раз когда Перший в ней скрывался, ощущая тугую смурь, в такой момент в ней сходилась в единое ее любовь и тоска по Липоксай Ягы, с любовью и тоской Крушеца к Отцу. Потому Димург оставлял юницу очень редко, лишь тогда, когда она спала или была острая необходимость в его указаниях.
- Он сейчас придет,- нежно произнес Бог, проследивший за взглядом Еси.- Ты не тревожься. Просто векошка принадлежит печище Димургов и Ляды управляющие ей, меня не больно слушают. Если бы это была моя векошка, Оренды исполнили мои указания беспрекословно.
- А, что у Атефов тоже есть векошки?- удивленно вопросила Есинька, и, сделав над собой усилие, перевела взор на старшего Атефа.
- Векошки есть на каждом космическом корабле,- медлительно отозвался Асил, он вообще не любил вдаваться в подробности. Однако никогда не умел, как старший брат незаметно для юницы перевести разговор, потому всегда отвечал неспешно, надеясь, что Перший его прервет и перехватит на себя инициативу. Несомненно, эту привычку переводить особо острые моменты толкования Еси приметила. Она также приметила, что коли Атеф говорил, его ответ был более ясным, понятным для нее, потому всегда когда они оставались наедине задавала ему особые вопросы, стараясь выведать, что не смогла узнать от Першего.
- Не только у Димургов, Атефов, но и Расов,- продолжил Бог все также не торопко.- Это одно из устройств, каковое есть везде. Неважно пагода это Отца, моя кумирня, зинкурат Небо, или айван Дивного. Ее только вельми редко используют. В основном на них путешествуют демоницы. У Димургов Кали-Даруга, так как является наставником всех сынов Отца. У Расов по большей части ее сестры Калика-Шатина или Калюка-Пурана. Конечно, я не говорю про Седми, который также вскормленник Кали-Даруги... У нас же, у Атефов Кали-Даруга воспитывала Велета и Круча, Калюка-Пурана взращивала Усача, а Стырю Калика- Шатина. Посему малецыки почасту посылают за демоницами, ибо вельми к ним привязаны.
В этот раз Асил сказывал как всегда четко, выдавая Есиньке достаточно интересную информацию о демоницах, которую она не знала, и которую ей не выдал в свое время Перший. Потому девушка не перебивала Бога, а вопросила всего-навсе тогда, когда он смолк, намереваясь вызнать как можно больше:
- Значит, Кали-Даруга взращивала и Крушеца,- это был не столько спрос, сколько его прелюдия, чтобы Бог отвлекся.- А почему Кали-Даруга растила так много Богов? Коль я не ошибаюсь без Крушеца восьмерых?
- Девятерых,- задумчиво отозвался Асил, и расставленными перстами огладил нависающий над лицом лоб, всколыхнув на коже золотое сияние, оное нежданно пошло какими-то долгими полосами.
- Девятерых?- переспросила Есинька и губы ее зримо дрогнули, понеже болезненно заныл левый висок.
Сие поспрашание, точно вернуло ощущение реальности Богу, и он спешно вскинув взгляд на девушку, согнал с лица и полосчатое сияние, и задумчивость, достаточно бодро сказав:
- Кали-Даруга первая из трех сестер. Она воспитывала старших сынов каждой печищи. И ее знания особые, в них заложена определенная способность взращивать, так называемых хрупких... уникальных Богов.
Старший Атеф немедля прервался, вероятно, стараясь уйти от одного не дюже приятного вопроса, он угодил в не менее опасное место, где поток вопросов Еси становился неисчерпаемым. Бог о том ведал и вельми обрадовался тому, что чрез завесу в комнату вошла нежить с блюдом в руках и направилась к столику.
- О! Ночница пришла.. принесла тебе покушать,- молвил он теперь вельми скоро, и поднялся с кресла, намереваясь проводить или отнести девушку к столу.
Есинька одначе решила идти сама. Вообще так почасту бывало, что после приступа у Крушеца, она погодя полностью обретала себя, будто и не теряла силы, не теряла сознания. Потому девочка также поднялась с кресла, впрочем, так как не выяснила всего чего желала, произнесла:
- А кто такие эти Ляды и Оренды, что управляют векошками? Духи, нежить, бесицы-трясавицы?
- Они управляют не только векошками, вообще космическими кораблями,- днесь Асил хоть и ответил, но зримо попытался уйти от разговора, посему развернулся в сторону стола, ласково провел дланью по спине Еси, тем поощряя ее идти.- Это не духи, не нежить. Ляды и Оренды иная форма жизни, ничего общего ни имеющая, ни с бесицами-трясавицами, ни с чертями, ни с людьми. Они вообще отличные, созданные не из плоти, и костей, а на вроде разумного устройства. Мне вельми сложно объяснить тебе, на что похожи эти создания...
- Наверно на антропоморфа,- отметила юница и теперь почитай подталкиваемая Богом в спину двинулась к столу.- Они похожи на антропоморфа, который когда-то украл Владу.
- Нет... не на него,- теперь однозначно в голосе Асила прозвучала растерянность, он, явственно не знал, как избавиться от вопросов девушки.- Антропоморфы сутью своей машины, а Ляды и Оренды скорее можно отнести к такому органу человека как мозг, ибо обладают разумностью принимаемых решений и особым способом их внедрения, исполнения.
Когда Есислава в сопровождение Атефа подошла к столику, Ночница уже его накрыла, убрав с блюда покатую крышку, пристроив справа ложку, поправив лежащий чуть левее влажный ручник. Торопко сделав несколько шагов в сторону и назад, она недвижно застыла, не забыв приклонить голову. Стоило юнице опуститься за стол, а вздохнувшему, кажется, всей плотью Асилу отойти и приняться фланировать по комнате, как нежить ретиво подступив к столу, стала наливать в голубо-прозрачную с отвесно загнутыми вверх краями тарелку из глубокой чаши навар. Из коричнево-красноватого густого навара выглянули не только морские гребешки, креветка, рыба, кальмары, но и зеленый листочек терпко-пахнущей травы, густо сдобренной сметаной. Вот еще не раз вызывающее в Еси вопросы, каким образом не только на ее столе появлялась свежая зелень, рыба, мяса, но и иные продукты, каковые она вдруг... почасту именно вдруг хотела съесть. На это Перший в свое время отозвался одной фразой "доставили". Однако пояснять, как именно доставили не стал, как и не стал о том говорить Асил, хотя девушка его не раз спрашивала. Впрочем, она сама предположила, что доставляют пищу на векошку тем самым мгновенным перемещением, по определенному каналу величаемому "коридор пространства… коридор перемещения - малик". Все же старший Атеф был более открыт пред Еси.
- Кто это?- вопросила Есислава у прохаживающегося Бога, и кивнула на стоящую подле нее нежить.- Ночница-эка или Ночница-чатур?
Асил на малеша застыл почитай напротив нежити, внимательно всмотрелся в лицо, также пронзительно прошелся взглядом по всей ее получеловеческой-полукозлиной фигуре, и, пожав плечьми, ответил, несомненно, радуясь, что вопрос оказался днесь таким приземленным:
- Не ведаю, Есинька. Мне их сложно различать.
- Мне тоже,- согласно поддержала Бога юница, неотрывно глядя в плоское треугольное лицо нежити, где самой значимой чертой была клиновидная, короткая бородка.- Как Отец,- иногда при Асиле девушка так величала Першего, в том поддерживая и его самого, и Крушеца, да и вне сомнений выражая собственные чувства.- Их различает не пойму... У них совершенно одинаковые лица... очи, губы и даже эти бородки.
Ночница нежданно широко улыбнулась, вероятно, желая придать мягкости своему безобразному лицу, обаче тем самым растянула губы, явив вместо рта плотную розовую перегородку. Есислава немедля перекосила лицо и тягостно сотряслась всем телом. Также торопко девушка перевела взор на тарелку, и, уставившись на выглядывающую из навара креветку, дюже сердито дополнила:
- И коль не создали рта, нашто было вкладывать в уста улыбку... Уж такое нелицеприятие, после оного и вовсе есть не захочется.
- Ночница-чатур,- властно и гулко молвил входящий в комнату Перший и кивнул нежити на завесу.- Поди отсюда, и не забудь принести настоя нашей милой девочке.
Ночница-чатур не мешкая склонилась, не только своему повелителю, но и Асилу, и юнице да пристроив половник подле глубокой мисы, направилась вон из помещения.
- Зачем Мор, ибо это он, Еси, творил Ночниц, как и большую часть нежити, вложил в их уста улыбку, я не ведаю,- значимо произнес Перший, и, направив поступь к стоящему брату, мгновенно окинул его взором. Димург досадливо качнул головой, судя по всему, прощупав его и оставшись недовольным, как и дотоль откровенностью Атефа. - Я о том его многажды раз спрашивал, но малецык толком ничего не смог пояснить. Он был очень юн, когда создавал Ночниц, первое его творение... Несомненно, горячился, жаждал попробовать свои силы... экспериментировал.- Перший остановился обок брата и нежно огладил его черные, прямые волосы на голове.- Я на тот момент не стал вмешиваться, чтобы не расстроить малецыка, посему и получилось такое нелицеприятное существо. Однако вся остальная нежить выглядит многажды миловидней... Но ежели тебя, моя милая девочка, раздражают улыбки нежити, скажи, и я им запрещу.
Еси, впрочем, никак не отозвалась, она взяла перстами ложку, и стало лениво водить ею в густом наваре, вылавливая оттуда креветки, которые ей всегда нравились.
- Нужно, хорошо покушать,- строго молвил Перший... Касаемо пищи Бог всегда говорил строго и властно, оно как если б не эта авторитарность его тона юница и вовсе перестала есть.- Тебе, Еси, нужны силы. Ты сама выбрала блюдо, посему прекращай излавливать там, а кушай все. Человеку, как и любому существу для жизни необходимо питание, без него он ослабнет и погибнет. Потому кушай и возьми...
Старший Димург резко прервался и устремил взор на лежащий на плоской тарелке нарезанный ровными треугольными кусочками белый и ржаной хлеб. Есислава проследив за взглядом Бога, ухватила левыми перстами ломтик ржаного хлеба, и, протянув в сторону Першего, звонко засмеявшись, молвила:
- Хлеб... Возьми хлеб, ты хотел сказать,- густой румянец оттого зазвончатого смеха выплеснулся на щеки юницы.- Ты не ведаешь? Не ведаешь Перший, что это хлеб.
- Просто забыл, как он называется,- по-доброму отозвался Димург, и, протянув в сторону девушки левую руку, как дотоль голубил волосы брата, огладил и ее рыжие кудряшки, широко просияв. Господь был не просто доволен, он обрадовался тому, что девочка засмеялась, впервые за дни их полета да еще так звонко, жизненно.
- Я же не питаюсь им,- дополнил Перший свое толкование.- А у человечества, его величание столь множественно... Тут и хлеб, и тортиллас, фокачча, рейкялейля, пита, хала, матлу, тамтун, мсеммен, наан... Что порой можно и позабыть каково его название в твоем народе.
- Ого!- уважительно дыхнула Есислава, мгновенно прекращая смеяться и становясь серьезней.- Сколько ты назвал...- И тотчас опустив руку, добавила,- прости, не хотела тебя задеть.
-Нет, нет, порадовала своим смехом,- ласково протянул Димург и также нежно провел перстами по лбу и очам, тем будто передавая радость и любовь своему бесценному Крушецу.- Кушай, моя любезная. Нужны силы тебе и малышу, коего ты носишь под сердцем.
- И Крушецу?- чуть слышно вопросила девушка, ощутив, что тепло Перший днесь подарил не ей, а послал объятой болезнью и столь им дорогой лучице.
- Крушецу, это не нужно. Он поколь тратит те силы, что были в него вложены,- дополнил Бог.
Он неспешно убрал от лба Еси руку и немного отступил назад так, чтобы быть подле, наблюдать и одновременно не давить, давая возможность спокойно ей покушать. Вслед за ним шагнул и Асил, став много правее брата, вместе с тем не заслоняя юницы. Левая рука отступившего Першего зримо качнулась вперед...назад, по поверхности кожи пробежало густой зябью золотое сияние. Оно вмиг всколыхнуло широкий, слегка выпячивающий шрам, начинающийся от кончика указательного пальца вплоть до локтевого сгиба на руке, и с тем всколыхнуло желание в юнице припасть к нему. Девушка часто, когда находилась в объятиях Бога, прикладывалась устами к тому шраму, иноредь делая сие не осознанно, под напором чувств Крушеца, который жаждал единения с тем местом, где появился и взрос.

 
 
Глава пятнадцатая. 
- Рукав прошли? - вопросил Асил у старшего брата, однако, не озвучивая поспрашание, а посылая его мысленно.
- Да, миновали,- также доступно лишь для Бога отозвался Перший, наблюдающий за Есиславой, каковая, наконец, принялась есть.- Теперь трясти не будет, хотя я велел Лядам снизить обороты. Нужно, чтобы девочка набралась сил перед встречей с Родителем. Он распорядился, чтобы Еси не была утомленной. Достаточно бодрой, абы могла выдержать перекодировку, так как Родитель постарается сберечь эту плоть... Сберечь плоть и вернуть нам лучицу. Я передал ему страх Крушеца и Он вельми тем расстроился, сказал, чтобы не оставляли ни на миг плоть.
- Сейчас с ним толковал?- переспросил Асил.
Боги, разговаривая, не шевелили губами и даже не глядели друг на друга, казалось со стороны их взгляды, помыслы устремлены только на девушку.
Перший медлительно провел перстами по губам, огладив бледно-алую кожу, на которую самую толику переместил золотое сияние, и все также мысленно додышал:
- Да, толковал... Он сам связался, спрашивал про состояние Крушеца и девочки, просмотрел отображение.- Бог затих на пару минут, засим перевел взор на брата, слегка при том развернув голову, и молвил,- теперь сказывай, что тебе доложили... И как можно подробнее, малецык, чтобы я ту обстоятельность смог передать Родителю.
- Коль надо я сам передам,- Асил хоть и ответил мысленно, однако столь низко прозвучал его серебристо-нежный голос, что черты лица Першего зримо колыхнулись, видимо, он напрягся, або уловить их.
- Нет... тебе не надо..,- очень мягко протянул старший Димург и днесь огладил указательным и среднем перстом очи брата, будто смахивая оттуда что-то.- Я сам передам... Итак, мой бесценный, коротко, но обстоятельно.
Асил легохонько качнул головой и тем рывком сбросил со своего лица пальцы старшего брата, отчего они, миновавши, огладили поверхность его с легкой горбинкой носа, задержавшись на узких бледно-алых губах. Старший Атеф торопко облобызал подушечки перст брата, и когда тот убрал их, гулко вздохнув, молвил:
- Иногда Отеть бывает вельми замечательным творением. Столь качественно выполняет все, что я велю... В общем, она указала троллям допросить вакан которые проводили вмешательство, но как мы и предполагали бесицы-трясавицы тут ни при чем. Посем тролли, вместе с маниту прощупали всех манан, и конечно саму шаманку.- На широких выступающих скулах Бога заходили ходором крупные желваки, чем-то напоминающие жернова, всколыхнув сияние и придав ему коричневые полутона.- Это она пыталась отравить Есиньку, подсыпав в ее снадобье, которое указали сварить ваканы, яд змеи. Эта смесь, по замыслу шаманки должна была вызвать разрушение органов, паралич и смерть. Она боялась, что девочка, которой помогает сам Дух, займет ее место... Прости меня... Прости Отец.
Асил как-то вельми резко прервался, и с тем дернулись не только черты на его лице, но и каждый оранжевый кровеносный сосуд, каждая ажурная нить кумачовых мышц, жилок проступающих сквозь его тончайшую, смуглую кожу.
- Надо быть внимательней, мой милый,- отозвался Перший, и с нескрываемой горечью пронеслась та мысленная молвь. Он прислонил левую руку к щеке младшего брата и ласково его огладил.- Я же тебе о том говорил. Еще тогда, когда малецык принес к вам на континент Еси. Сказывал, чтобы ты перепроверял все его действия, постоянно контролировал, подстраховывал... Впрочем, тебе это пойдет впрок на грядущее, будешь опасливей, особенно с Кручем. Днесь же надобно успокоиться и понять, что в замыслы Богов могут вмешиваться и людские твари. Я ведь не думал, что тот мальчишка, оного когда-то повелел привести к девочке, с ней такое содеет. Хотел всего-навсе, чтобы Крушец увидел отломышек, это, во-первых... А во-вторых, малецык не должен был впитывать в себя тот яд. И вообще как ему такое на ум могло прийти... Еще тогда, когда девочка была маленькой, и ее убили, а Крушец сберег в ней жизнь. Еще тогда, я повелел сынам поговорить с ним об произошедшем. И Стынь, и Дажба ему о том сказывали... Сказывали, что в случае прямой для него опасности, он должен впитать в себя мозг и покинуть плоть. Но малецык такой упрямец, своевольник, что натворил... что натворил... Такое неблагоразумие в отношение собственного здоровья, собственной жизни.
Есинька все же доела рыбный навар, хотя все время, что Боги мысленно толковали, долго водила в нем ложкой. Она также скушала пару ломтиков хлеба и немножко свежей, крупной земляники, политой сверху пенисто-взбитым медом. А также выпила принесенное Ночницей горько-пряное снадобье, прекрасно снимающее тошноту. И поколь нежить убирала со стола, поднявшись со стула, отошла в сторонку. Девушка малость смотрела в спину создания, а после негромко сказала, обращаясь к нему:
- Ночница-чатур.
- Нет, моя бесценная, это Ночница-эка,- отозвался Перший. Он вместе с Асилом вже отошли и воссели на кресла, однако все также не выпускали из своего обзора юницу.
- Как ты их различаешь?- вопросила Еси и дернула головой в сторону нежити, выражая тем движение непонимание.- Они так похожи.
- Нет, совсем разные. На мой взгляд,- благодушно пояснил Перший.
Бог медлительно перевел взор на люкарню, что, как и младший брат, поместилась напротив него, и задумчиво воззрившись в нее, замер. А за стеклянной стеной люкарни ноне кружили золото-желтые круги по форме напоминающие пятилепестковые цветы, выплескивающие из себя почти рыжие всплески пежин.
- Ночница-эка,- сызнова обратилась к нежити девушка.
Одначе нежить, точно не слыша, продолжала собирать со стола посуду. Она вмале накрыла блюдо крышкой, взяла его в руки, и, повернувшись, склонив голову, направилась к завесе. Есинька, лишь Ночница-эка, поравнялась с ней торопко ухватила ее за предплечье, останавливая, и едва слышно дыхнула, почти не открывая рта:
- А можно мне яблока... такого, чтобы было вельми кислым.
Нежить энергично вздела голову и удивленно воззрилась на юницу. В ее желтых, схожих со звериными, очах нежданно яро блеснули черные вытянутые зрачки, своим блеском придав итак неблаговидному лицу Ночницы-эка еще большего безобразия, отчего Есислава не только не мешкая убрала от нее руку, но и благоразумно отступила назад. Вероятно предположив, что создание сейчас кинется на нее.
- Еси,- молвил Перший, не приметивший, что девушка толкует с нежитью, и пробудившийся от собственных мыслей только потревоженный взглядом Асила.- Ты, что-то хотела от Ночницы-эка. Она тебя не слышит,- и тотчас воззрился на девочку.
- Еще и не слышит? Кошмар,- протянула Есинька, оглядывая голову нежити, у каковой и впрямь не просматривалось ушей.- Не мудрено теперь, что твои народы Перший, такие немногословные, ибо их растили глухо-немые творения.
Теперь громко засмеялся Асил так, что слегка потряс тем звуком стены комнаты, а днесь окрасившиеся в розоватые полутона круги за векошкой вдарившись в стеклянную люкарню, кажется, и вовсе ее качнули.
- Малецык тише,- строго дыхнул в направлении брата Перший, одначе и сам широко просиял словам девушки.- Нет, моя любезная девочка, Ночницы не растят детей. Эти создания всего-навсе прислуживают мне. Это первое и совсем не удачное творение Мора, остальных он создавал под моим присмотром, и они получились замечательно-умными созданиями. Ночницы когда-то жили и у Вежды, поелику малецык, вельми любящий брата не смог ему отказать и принял их к себе в услужение... Но погодя Вежды их всех перевел... Точнее их перекроили бесицы-трясавицы и криксы-вараксы, коль мне не изменяет память, создав из них хитников. Которые ноне исполняют все поручения Вежды в его чанди, космическом судне,- пояснил Бог,- и являются достаточно бойкими существами. 
- Надеюсь хитники, выглядят много приличнее Ночниц и Трясцы-не-всипухи,- проронила Еси.
Девушка с тоской глянула в след так и не дождавшейся распоряжений нежити, да туго вздохнув, досказала свою просьбу уже старшему Димургу:
- Перший, попроси Ночницу-эку принести мне яблоко, если можно, такого... чтобы было непременно кислым.
- Почему же ты не попросила раньше?- огорченно вопросил старший Димург, и, отклонившись от ослона кресла, резко дернул головой в сторону уходящей нежити.- Ночница-эка,- дюже властно и одновременно громко молвил он,- принеси девочке свежих кислых плодов.
Нежить на малость застыла уже почти подле серебристой завесы, повернулась в сторону Бога, и, выслушав его повеления, как-то вельми прерывчато затрясла головой, отчего казалось еще миг и она у нее отвалится.
- Да, все, что снизит тошноту, ты правильно мыслишь,- ответил, по-видимому, на вопрос Ночницы-эка Перший,- да не тяните с доставкой,- уже и вовсе сурово добавил он.
Нежить немедля шагнула вперед и пропала в завесе, а Есинька сойдя с места, направившись к креслам, на ходу отметила:
- Но ты с ними как-то говоришь Перший. Тебя они, что слышат?
- Несколько по-иному слышат... Не так, как в общем живые существа,- отозвался Бог.
Он неспешно качнул головой и повел рукой направо, не позволяя девушке, как она хотела подходить к люкарне, а повелевая опуститься в кресло. Еси еще раз взглянула на пульсацию форм и цветовой гаммы за стеклом люкарни, жаждая подойти и насладиться теми видами, но не стала противоречить распоряжению Першего, двинувшись к креслу на которое он указал.
- Ночницы,- продолжил свои объяснения Димург.- Как бы считывают вибрацию воздуха при движении губ, улавливая их всей поверхностью кожи своего лица. Потому надобно говорить громко и не шептать... Это несколько утомляет... Помню Вежды мне многажды раз жаловался, что ему абы дозваться Ночниц приходилось кричать, чем самым он оглушал другие существа в своем чанди, и у тех появлялись головные боли... Последней каплей в существование Ночниц у Вежды стал случай, когда к нему в гости прибыл Седми. И малецык никак не мог добиться от одной из них исполнения какого-то поручения. Вежды тогда так раскричался, что заболела голова не только у Трясцы-не-всипухи, коя там присутствовала, но, как я понял, и у самого Седми... Ну, а так как Седми вельми скор в общение с теми, кто его не понимает, он просто нежить уничтожил. Как говорится, абы не мешала.- Бог смолк и заулыбался, понеже остановившаяся в шаге от него юница, задорно засмеялась, представив себе только, что озвученную сцену.- Кричать нельзя,- умягчено дополнил Перший.- Шептать тоже, просто громко и четко говорить. Что у Вежды, судя по всему, плохо получалось.
- Зато хорошо получилось, у малецыка Седми,- низко отозвался Асил и кожа его пошла густыми переливами сияния, он, очевидно, хотел засмеяться, но помня недовольный возглас старшего брата, решил благоразумно сдержаться. 
- Это точно, у Седми получилось замечательно,- согласился Димург, с не меньшим теплом взглянув на Асила.- Седми вообще не приемлет бестолковых аль слишком мудренных существ. Я, конечно, тоже хотел бы избавиться от Ночниц, потому как общаясь с ними выработал дурную привычку говорить громко. На каковую мне не раз жаловалась Кали-Даруга, досадливо отзываясь, что она не глухая... Но, мой милый Мор, с особой тщательностью восстанавливает, всяк раз, Ночниц думая, что они мне вельми надобны, посему я с их бытием уже смирился. А по поводу Трясцы-не-всипухи, это было творение Вежды... И быть может они на твой взгляд, девочка моя, не дюже красивы, одначе уникальны своими врачевательскими способностями. Подобных тем, что живут у Димургов Вежды, создал и для Расов, и для Атефов. 
Еси нежданно резко качнулась вправо... влево, и, вздев руку, надавила перстами на висок, дрогнувшим голосом молвив:
- Только у Асила они несколько грубо рвут кожу, у меня до сих пор шрам под грудью не прошел... фу,- дохнула туго она.
Перший торопливо протянул к ней левую руку, и, придержав за предплечье, взволнованно ее оглядел.
- Все хорошо,- по-доброму глянув на Господа, произнесла девушка, убирая пальцы от виска.- Просто резкая боль... Кажется, она становится все более частой.
- Мне очень жаль, Есинька, что ты ощутила боль при лечении ваканами,- нежно протянул Асил и его дотоль довольное лицо, также мгновенно, как пронзившая юницу боль приобрело виноватое выражение.- Когда мы прибудем в Млечный Путь, я все твои страдания разъясню. Ну, а шрам милая моя, постепенно рассосется, как и иные. 
Есислава смущенно покосилась на старшего Атефа, внутри ощутив досаду на свои слова, в каковых она сызнова припомнила вину пред ней Бога. Ту виноватость Асил не скрывал не только пред Першим, но и пред девушкой, она наблюдалась в его движениях, в изменение цвета кожи лица, форме глаз, она слышалась в его речи. И было наглядно видно, как он переживает, как мучается от мысли, что по его недогляду с девочкой и как итог с лучицей произошла такая беда... Беда чуть было не стоявшая им жизни и ноне все еще не отступившая, все еще нависающая, пугающая. Еси жаждая переменить ту неприятную для всех тему разговора, нежно огладила левыми перстами расчертивший руку Димурга шрам и с грустью в голосе вопросила:
- Перший, а почему дарицы величают именно тебя темным Богом? Почему приписывают твоей печище все самые дурные, отрицательные поступки, чувства и деяния? Мор, взять хоть, у них Бог смерти, болезней и разрушения, а на самом деле... Ведь на самом деле все по другому... И нет разлада меж вами Старшими Богами братьями, и не бьетесь вы меж собой, а вспять любите, поддерживаете. Почему вы терпите, что вам Богам навешивают все отрицательные черты.
- Черты людей, моя бесценная,- проронил неспешно Перший и потянул юницу к себе, желая посадить на колени, обнять и успокоить.
Одначе Есислава рьяно закачала головой и выпластав руку из удерживающих ее перст Бога направилась к креслу, что стояло справа от него. Опустившись в кресло, каковое мгновенно приняло форму под стать ее фигуре, девушка оперлась спиной об ослон и легохонько вздохнув, от словно не спадающей усталости, взглянула на Першего.
- Это только черты, мысли людей,- продолжил он толкование, вероятно, успокоенный состоянием юницы.- И мне... В целом, как и вообще Зиждителям безразлично, какие дают и приписывают моей печищи характеристики, поступки люди... Люди, которые являются нашими творениями. Право величаться темным в тех или иных системах, Галактиках попеременно имеем мы вместе с Атефской печищей, коли планеты, как таковые населены всеми нашими отпрысками. Судя по всему белые люди, когда видят в начале своего зарождения Богов с темной кожей приплетают им и темные поступки, творения, обвиняя в своих неверных, ущербных умозаключениях. Не ведаю, почему ноне дарицы решили, что именно Димурги у них темные Боги. Ибо Темряй вельми редко их посещал... На заре жизни, он был в Дари может раз иль два не более. А Дажба никак не мог вложить в детей, что- либо против меня, або очень сильно меня любит, как и я его. Хотя знаешь Еси, людям присуще разделять мир на двоякость... Всем людям, не только белым, черным, желтым, красным, но и иного оттенка кожи, каковой почитай не встречается в Млечном Пути, однако населяет другие Галактики. И совсем не важно, сколько согласно их верований участвует в сотворение мира Богов: один, два, три, четыре. Сущность, кодировка человека такова, что он непременно все разделит... Все и лишь на два цвета: белый-черный, бежевый-чагравый, розовый-синий, кремовый- марный. На добро и зло, которое лишь и существует, что в понимание человека, поелику ни одно иное живое создание такого деления не производит. Люди, они были созданы для определенной цели и поколь успешно ее реализуют, а потому Боги не вмешиваются в их жизнь, не интересуются частными мыслями, поступками, свершениями аль верованиями. У нас много более насущных дел, забот, много более интересных в смысле развития народов, коей сутью является нравственно-духовная составляющая. Человек для этого не приспособлен, его коды тех усовершенствований не имеют, и, достигая определенной ступени материального или морального развития, он, как личность, как общество начинает деградировать... Такое было уже не раз. Таких планет, как Палуба не так уж много в многочисленных Галактиках, еще более многочисленных системах Богов. И если бы не та самая роль, оную людское племя доколь прекрасно выполняет, его бы как такого и не существовало б.
Перший, несколько растянув последнюю фразу, смолк. Он, очевидно, вложил в нее особый смысл, каковой Еси поняла по своему. Предположив, что то самое взращивание в человеческих особях будущих божеств и предопределяет его сохранность. А в комнате между тем настало отишье. Только крутившиеся за люкарней серые пузыри, похожие на водяные, медленно разрастаясь, всасывали в себя векошку. По их долгим лучам двигались в одном направлении разнообразные по форме сгустки и пятна почти зеленого цвета, словно подсвеченные с под низу густой чернотой. Той самой, что была рождена первой и по своей собственной мудрости уступила часть прав и сил свету.
Резкая боль наново полыхнула в больном глазу девушки, и она не в силах терпеть, надрывно застонала. Еще доли секунд той боли и она вдруг срыву пробила всю голову, юница торопко уткнула лицо в ладони, ощущая как тягостно залихорадило Крушеца. Ее мозг переполнился не только дымкой, но и плотным воспоминанием, смешав в нем Есиньку, Владу и верно Крушеца.
- Ом! Господь Перший,- прозвучал низко-мелодичный голос Кали-Даруги и она ласково огладила кожу руки Бога под которой таился Крушец.- Что вы натворили? Что? А коли Родитель о том прознает? Он непременно вас проучит. Ведь такое нарушение Законов Бытия недопустимо. Повинитесь, поколь не выпустили лучицу пред Родителем. Поколь не поздно... И вообще не пойму, как вам удалось скрыть рост лучицы в себе, как того не узрел Родитель?.. 
- Кали... Кали... так больно,- болезненно шепнули губы Есиславы, на миг возвращая ее в реальность.
В реальность, которая наполнилась заботливыми объятиями рук Першего, поцелуями Асила. А после вновь захлестнулась ошметками ярко-лазурных сгустков, схожих с теми, что плескались за стеклом люкарни и переполняли измученный мозг девушки.


 
 
Глава шестнадцатая.
Есинька прерывисто дрогнула всем телом и надрывно вздохнув, отворила очи, узрев над собой свод комнаты слегка приглушенного сияния. Не совсем белого, а ближе к серовато-тусклому.
- Ты, что моя милая?- беспокойно вопросил Асил, сидящий подле девушки на деревянном стуле, давеча нарочно принесенном сюда.
Бог нежно огладил юнице волосы и прошелся по коже лица мягкими, теплыми подушечками перст.
- Что случилось?- туго содрогающимся голосом вопросом на вопрос отозвалась Еси.
- Мы прибыли к Родителю, только, что состыковались,- приглушенно ответил старший Атеф, остановив движение пальцев на лбу девушки и с тревогой оглядывая ее голову.
Два последние дня полет проходил значительно, спокойно, лишь вчера к вечеру Крушец нежданно запаниковал, и принялся выплескивать в мозг девочки сначала воспоминания, а после корчу в плоть. Судорога скрутила не только перста, лодыжки, лядвеи на ногах, но и пальцы, запястья, предплечья и плечи на руках. Тугой схваткой она свела мышцы меж ребер и сам позвоночник. Сие случилось столь стремительно, что юница резко упав на пол, гулко закричала, судя по всему, закричал и Крушец, и это впервые за месяцы болезни. Его зов был таким мощным и как всегда порывистым, что он оглушил Першего и Асила. Только пару минут спустя, в которых Еси корчилась от боли на полу, а голова ее была точно объята пламенем, старший Димург обрел себя и кинулся к ней. И в этот раз, как поняли оба Бога, им, скажем так, посчастливилось удержать Крушеца, сняв напряжение с него. А Ночницам, весьма расторопным, удалось снять корчу с плоти, растерев мазями и напоив снадобьями.
Впрочем, эту ночь Есислава провела тревожно, почасту просыпалась, стонала и настойчиво звала то Липоксай Ягы, то Першего, оный и так не отходил от нее, и, успокаивая, прижимал к себе, целовал, снимая хоть не надолго боль и волнение.
- Уже прибыли,- выдохнула юница и в ее голосе прозвучала радость и одновременно страх.
Девушка оглядела комнату, в которой ноне она была вдвоем со старшим Атефом да теперь уже и вовсе нескрываемо испуганно поспрашала:
- А где Отец?
- Днесь придет, не тревожься. Он пошел к Лядам,- торопливо пояснил Асил и участливо глянул на дрогнувшие от тех слов губы девочки, почасту за дни полета, принимающие сероватый оттенок.- Ты еще можешь поспать, если хочешь. Мы разбудим тебя, когда Родитель скажет.
- Разве это сон,- досадливо протянула Есислава, подымаясь и усаживаясь на ложе. Она немного подалась корпусом вбок и вперед, приклонила голову да коснулась лбом плеча Бога.- Он шептал всю ночь, что-то совсем бессмысленное. Мне, кажется, еще чуть-чуть и я сойду с ума. Стану, как он шептать безумное.
Асил ласково провел дланью по волосам девушки, нежно прислонился к ее голове губами, и мягко заметил:
- Теперь мы подле Родителя. И скоро все закончится. Родитель справится с болезнью Крушеца, поможет вам обоим. Ты только не бойся ничего, хорошо?
Есинька глубоко вздохнув, ощутила дуновение луговых трав и сладковатый аромат только, что вскопанной земли наполняющий всего Бога. Тепло, любовь не просто источались от Асила, они плыли вкруг них и вроде заботливых рук матери нежно покачивали уставшую девушку.
- Очень тяжело не бояться,- прошептала юница в плечо Бога, где по гладко-лоснящейся коже без волос, родинок, аль щербинок, пор, пятнышков, шелушения струились, будто с внешней стороны махунечкими капелючешками искорки, составляющие золотое сияние.
- Не бояться самого Родителя, создателя Галактик, всего сущего и Богов. Каков Он... из себя?- и вовсе едва слышно додышала она и ласково прикоснулась губами к плечу Атефа.
Легкий аромат луговых трав, что наполнял естество Асила, на мгновение принес воспоминание. Пред очами проплыли раскинувшиеся большими плоскими блюдцами поляны, окруженные девственными лесами али напротив густыми зелеными нивами, окаймляющими своими непроходимыми чащобами пашни, наволоки, займища словом луга, поросшие ярчайшей зеленью трав и поражающие пестротой цветов. Непаханые пожни утопающие в густой травянистой растительности, тонкими отростками, лепестками соцветий словно прикоснулись к ее плоти, облобызали далью раскинувшегося голубого неба. Гулкой болью встрепенулся внутри головы Крушец, острым трепетом отозвалась ему Еси, явственно различившая в тех красотах погибшую Дари. 
Теплота рук Асила, ласковые поцелуи в лоб помогли девушке обрести себя и вернуться в реальность. Она немедля качнула головой, и с тем движением рассеяла дымчатое видение, боль в голове, вновь узрев себя в комнате векошки. Бог еще плотнее прижал к себе юницу, прикоснулся губами к ее очам, левому виску, и негромко произнес:
- Родитель покажется тебе таким образом, чтобы не напугать. Не будем более о том толковать. Все будет благополучно.
Есислава согласилась с предложением Зиждителя, понимая, что разговор о Родителе вельми болезненно отражается на Крушеце. И коль он сейчас токмо выплеснул воспоминание, вмале может пустить боль в ее голову аль болезненную корчу в тело. Она уже поняла, из недомолвки Богов, что Крушец спас ее от гибели. То снадобье, которое дала шаманка Уокэнда девушке должно было убить ее, и Крушец, чтоб того не допустить впитал яд в себя, посему и заболел. И если раньше Есислава сердилась на того, кого Боги в ней любили больше, теперь чувствовала к нему любовь и желание оставаться всегда подле. Оставаться... быть частью, его, Крушеца. То, что Уокэнда напоила ее ядом, девушка поняла уже здесь, будучи в векошке. Припомнив явное удивление на лице шаманки, когда после лечения, она пришла в себя, четко назвала и свое, и ее имя, и попросила воды. Чтобы не расстраивать Асила, Есинька рассказала о том случае Першему один-на-один. Старший Димург внимательно выслушал юницу, и немедля прижав ее к груди, ибо на тот момент она сидела у Бога на коленях, поцеловал в лоб и перевел разговор, на сам говор никак не отозвавшись. Впрочем, Еси поняла, что он сделал так нарочно, потому как боялся за них обоих, абы Крушец мог выплеснуть свое болезненное состояние на плоть.
Есинька еще раз поцеловала Асила в плечо, и, покинув его объятия, развернулась, спуская ноги с ложа, и оттого порывистого движения собственного тела ощущая мощную усталость, если не сказать точнее слабость, вялость.
- Ты лучше полежи девочка,- нежно, обаче вельми настойчиво проронил Асил, придержав за руку юницу.- Ты очень утомлена, и Родитель тебя не примет. Ибо требовал от нас, чтобы ты была бодрой, способной вынести лечение.
Есислава все же поставила ноги на гладь пола, каковой казался таким же теплым, как и все, что досель окружало ее, хотя подниматься с ложа не стала, чтобы не огорчать Бога.
- Хотела посмотреть через люкарню на космос... что там?- пояснила свои желания девушка и легохонько качнулась вперед...назад.
Асил немедля пересел со стула на ложе и приобняв юницу правой рукой, единожды прижал к себе, стараясь сдержать ее покачивание и передать собственной божественной силы.
- Люкарня закрыта,- произнес старший Атеф, прислонившись к ее голове щекой, наполнив всю плоть любовью и трепетом.- Я тебе уже говорил, эта векошка Димургов и открыть ее сможет лишь Отец. Люкарня также как и Ляды подчиняется только своему Творцу... Ее вообще не принято открывать, чтобы не вышло какого повреждения от верешков, которые отлетают от галактических стен. 
Серебристо-дымчатая завеса, резко сменила свой цвет на почти пепельный, пошла малой зябью, и выпустила из себя Першего. Он вошел в помещение степенно, и зрелось, что был вельми взволнован и расстроен. Димург медлительно обозрел комнату, однозначно, занятый своими мыслями и на малеша остановив свой взор на лице Еси, не слышимо для нее, дыхнул в сторону брата:
- Родитель велел снять всякое утомление с девочки. Посему мне придется унести ее в Березань, чтобы малецык отключившись там, мог дать набраться сил плоти. Я буду подле нее, все время... Братьям я сообщил о решение Родителя.
- Что Родитель сказал по поводу болезни Крушеца?- также мысленно вопросил Асил и черты его лица вместе с сиянием дрогнули.
- Очень сильно негодовал на меня,- низко отозвался Перший.- Сказал в том, что пришлось испытать малецыку, повинен один я... И он не желает слушать никаких моих советов, поелику сам знает, что лучше для бесценного Крушеца.- Димург прервался и вздев вверх левую руку, огладил перстами очи и лоб, тем стараясь скрыть от брата обуявшие его чувства, а посем уже вслух добавил,- Он, конечно, же прав. Прошу Асил принеси ко мне девочку.
Старший Атеф тот же миг подхватил девушку на руки, и, поднявшись с ложа, направился к Димургу, достаточно полюбовно прижимая ее к своей груди.
- Еси,- пояснил Перший уже для юницы, удивленно воззрившейся на него.- Сейчас мы пойдем в Березань, несколько непривычное для тебя место. Где ты отдохнешь и наберешься сил, а Крушец поспит.
Дойдя до старшего брата, Асил бережно передал с рук на руки девушку, нежно поцеловав ее в макушку и огладив книзу спутанную копну рыжих волос.
- Хочу посмотреть дотоль, что там за люкарней,- просяще сказала Есислава, укладывая тугую от боли голову на плечо Димурга.
Перший, неспешно развернувшись, двинулся к стене, обойдя по коло стоящие кресла и остановившись в шаге от люкарни, малозаметно склонил голову вправо. И тотчас, синхронно движению головы Бога заслоняющая стекло белая створка поехала вправо, задвинувшись в саму стену, и открыла пред юницей черно-фиолетовую, безбрежную даль мироздания. 
Чудилось, что на марную поверхность космоса, схожую с водной гладью, лишенной какого-либо колыхания, малыми пятнами нанесли черный цвет. А в центр и вовсе плеснули вязко густую субстанцию, коя стала медленно расходиться по верхнему слою той водицы, закрученной по спирали дымчатой круговертью. Справа от растекающейся черной суводи, впрочем, как и слева, сверху, снизу находились блистающие россыпи нежно-голубых звезд со зримо долгими расходящимися лучами. Звезды инолды смотрелись такими крупными, что их лучи превращались в туманные сияющие участки, скрывающие под собой и обок себя, мощные куски сине-фиолетового полотна космического пространства. Местами звезды, вспять выглядели скоплением мельчайшего просыпанного сквозь сита проса, где значимо были отдельны друг от друга одиночные небесные тела, вероятно, только кажущиеся такими крохами .
Внушительные сияющие полосы мироздания, где свет колебался от бледно-голубого до насыщенно синего, окружали круговерть слева, и яркими тремя клоками излучения спускались куда-то вниз, словно скатываясь с суводи мешая в местах стыка голубой тон в фиолетовый. Окрашивая и одновременно придавая космической дали лучезарные, пурпурные прорехи лишенные, аль поевшие сами звезды, одначе сберегшие движение, похожее на едва заметное трепетание. Несомненно, тот вид за стеклом люкарни жил, существовал, хотя и казался на первый взгляд лишь живописной картинкой. Впрочем, его мощь, ощутимая даже сквозь стекло, незначительным, медлительным своим ходом, дыханием, колыханием наполнила и векошку, самую малую толику точно ударив в люкарню чуть слышимым дуновением, может пронесшегося там, где-то в безбрежности космического ветра.
- Ах!- глубоко задышав, наконец, проронила Еси и тело ее дрогнуло.- Как красиво! Как мощно! Что это?
- Это далекий космос... безбрежность... Отческие недра, где властвует Родитель,- пояснил участливо Перший, ощутив окутавшее девушку волнение.- Мы можем идти?- вопросил он приглушенно, теперь уже не скрывая своей тревоги.
- Да, пойдем,- вяло произнесла Есислава.
Она внезапно почувствовала усталость и не столько связанную с болезнью собственного естества, сколько от увиденной мощи за стеклом люкарни. Юница сомкнула глаза, положила голову на плечо Бога и замерла, позволяя себя унести, а внутри ощущая огромное желание неотрывно смотреть на то самое расплывающееся черное пятно суводи в Отческих недрах Родителя. Перший, торопливо, будто страшась, что Еси передумает, направил свою поступь к завесе, едва слышно, чтобы не нарушить легкого колыхания самой векошки, шепнув:
- Девочка моя, не открывай только глаза, и ничего не бойся. Я подле вас... Подле вас обоих.

 
 
Глава семнадцатая.
Есислава прерывисто вздохнула и на место влажно-стылому воздуху, правившему внутри ее груди, и дотоль резко заскочившему в рот и вроде даже в легкие, пришел сладковато-мятный, теплый пар. Он окутал своей нежностью весь мозг изнутри, заколыхав в нем все чувства, мысли, движения... Еще доли секунд и закачался сначала Крушец, такой явственно проступивший в смаглом сиянии, а после и само тело девушки. Дымчатое воспоминание просквозило столь быстро, оставив всего-навсе расплывчатый облик когда-то виденного. И в нем мельчайшая золотая искорка нежданно пронеслась обок лба юницы, задев своим горящим дыханием кожу на нем. И с той же быстротой вонзилась ей в левую ноздрю, пронзительная боль окутала и сам нос, и лоб, и мозг Еси... И тотчас испуганный, детский плач плотно накрыл пространство округ, однозначно вырвавшись из ее приоткрытого рта. Вероятно, прошла толика времени, когда малое тельце дитяти подняли из покатой люльки на руки, и, прижав к теплой напитанной любовью и молоком груди, принялись укачивать. Теперь и вовсе явственно проступили черты лица женщины с широким, плоским носом, толстыми губами и крупными карими очами, признаком отпрысков Господа Першего, со светлой кожей и русыми волосами, как признак отпрысков его младшего брата Зиждителя Небо.
Еси отворила глаза, вроде даже ощутив как ее резко перестав качать, положили на теплую землю, дотоль пригретую солнечными лучами, и ощутимо зачем-то толкнули в плечо. Девушка лежала на левом боку, и пред ней покачивались, наклоняясь по единожды прописанному дуновению ветра вправо... влево короткие, рыже-смаглые колоски пшеницы, цветом напоминающие суть сияния Крушеца. Прямостоячие стебли с плоско-линейными листочками едва таращились из золотистого покрова оземи. Тем не менее, явственно смотрелись одиночные янтарного цвета колоски, расположенные на стержне колосьев двумя рядьями и испускающие из себя легкое рыжее сияние. Уходящие вперед пожни пшеницы, где-то вельми не близко сливались с безбрежным бледно-желтым краем раскинувшегося над тем полем небосвода без присущих ему облаков, солнца аль звезд, одначе излучающего легкое едва ощутимое туманное марево, наполненное одновременно светом и теплом, а потому будто парящее.
Еси ощущая не только сие плывущее окрест нее тепло, но и слабость в теле, кружащую дымку внутри головы медленно поднялась с земли и только когда села, приметила правым глазом сидящего чуть позади Першего. Бог поместился также как и девушка на оземи, подогнув ноги в коленях, и неотрывно смотрел куда-то вдаль. Ноне старший Димург приобрел свой положенный рост и возвышался над Есиславой могутной стеной. Золотое сакхи без рукавов нежно блистало в такт его коже, напрочь потерявшей положенную ей коричневу. Теперь кожа точно обрела свой истинный цвет - золотой... Цвет которым была насыщена вся плоть Бога, и даже черные кудерьки Першего подсвеченные тем полыхание казались ноне тоже златыми, только явственно карими оставались его очи, полностью поглотившие и склеру, и зрачок. 
Вздев вверх голову, Есинька малеша глазела на округлую грань его подбородка, а после, обернувшись, узрела позадь фигуры Бога мощное древо. Высокорослое, с невообразимо боляхным стволом, каковым оно полностью заслонило обзор заднего вида, словно там позадь него ничего и не было. Великолепный в обхвате ствол, оный не сразу удалось бы обойти, был сравнительно ровным. Желтоватая кора на нем без каких-либо изъянов, трещин, выемок аль отслоений имела в неких местах поперечные вытянутые рыжие отвесные полосы, напоминающие чечевички на березе, дотоль растущей в Дари. Дюжей и конической формы с крупными ветвями, что росли частью почитай горизонтально, и лишь кое-где с легким наклоном вниз смотрелась крона дерева. На ветвях таких же желтовато-смаглых располагались золотистые аль вспять молочно-белые, ромбиком, и точно опушенные с обеих сторон, по краю еще и малешенько зубчатые, листочки. Чудилось, они еще и покрыты легким, клейким налетом от которого и поблескивают, под тяжестью которого синхронно трепещут, наклоняясь то вверх, то также единожды вниз. Из земли, подходя к самому стволу, вылезали раскинувшиеся в разные стороны широкие корни. Они своими высокими спинами угловато- сплющенными в навершие и утолщенными ближе к почве, имеющие гладкую поверхность и чудной бледно-красноватый цвет яростно исполосовали подступы к самому древу. Порой на тех вылезших из почвы корнях поместились замершие пучки пшеницы, напоминающие поросшие травами лесные прогалины. Справа и слева от древа, там, где оно массивом своего ствола и кроны не скрывало обзор, лицезрелись злаковые поля с едва шевелящимися колосками пшеницы, поигрывающей янтарной капелью зерен. А верхние ветви дерева точно уперлись в свод неба, аль это просто так казалось, ибо могучая его крона терялась в том сияние.
Тишина, окутывающая это небывалое место, была поразительной. Ни слышалось, не только пения птиц, стрекота, жужжания насекомых, ни ощущалось даже легчайшего дуновения ветра, будто в этом месте отсутствовало движение и время как таковые. А шевеление трав и листвы проходило под однообразную мелодию... Неспешно наигранную, каким-то изумительным инструментом, сопровождаемую легким гудением и вовсе чудесного, нездешнего голоса. Вельми насыщенно пахло здесь сладостью цветочной пыльцы, чуть ощутимой ночной прохладой и проскальзывающей прелостью опавшей листвы, аль давеча снятого пласта земли... Аромат лугового цветка перемешивался тут с кисловатым духом хвойного леса и солеными брызгами моря... И 
точно волной дуновения проплывали благоухания разломленного надвое ломтя хлеба, материнского молока, и лопнувшего от спелости плода, едва тронутого плесенью. 
- Где мы?- едва слышно вопросила Еси, страшась разрушить царящий кругом мелодичный порядок.
Девушка медленно дернулась в сторону Бога, и словно упав на его руку, услышала, как прошелестел тихой волной голос, исторгнутый, похоже, не ее устами. Бог нежно поддержал юницу сразу за голову и плечо, ласково ответив:
- Это Березань. Место, где правит время... Слышишь его? Здесь... И только здесь можно ощутить существование самой развивающейся материи бытия. Бесконечности пространства, которая вмале, при помощи мощи Родителя, выльется во Вселенную новой Галактикой... Быть может Галактикой, предназначенной для Крушеца.
К едва ощутимому гудению голоса теперь значимо добавилась густота протяжного и однотипного звучания бубна, а миг спустя ему стали вторить высокие гусли, чистые напевы свирели, и несколько скрипучий наигрыш волынки. 
Безграничность...
Даль этого места казалась безмерной, со зримым колебанием колосков и воочию вздыхающего бледно-желтого небосвода... степенно приближающегося и также медлительно отступающего.
- По преданию дарицев,- молвила Есислава, и голос ее легчайшим шорохом просквозил меж ней и Господом.- Закончив сотворение мира, Боги поселились в Небесном Саду у Великих гор, в месте называемом Березань. В Березане росла солнечная береза вниз ветвями и вверх кореньями.
-Ну, как видишь на этот раз,- отозвался Перший и его бас-баритон также, как голос юницы словно пробежав по пожне слабым шорохом растворился в тех бесчисленных янтарных колосках.- Дарицы не далеки от истины. Позади нас растет солнечная береза, а в Березани хоть и не живут Боги, однако Родитель их тут растит... растит и лечит.
- Мне нынче, приснилась моя мать, оказывается она была из твоих отпрысков Отец,- произнесла Еси, впервые так величая Димурга при нем.- Эйу... ее звали Эйу.
Девушку нежданно резко качнуло вправо... влево в такт колыхающимся колоскам пшеницы, стелющихся по этому безмерно-монотонному полю. Бог торопливо придержал ее за плечо, и, притулив к своему боку, крепко обнял, словно опоясав стан Есиньки левой рукой.
- Она была наполовину темной. Была болдырем,- пояснил Перший, и, склонив голову, заглянул юнице в глаза.- Однако я рад, что ты, наконец, увидела собственные воспоминания. Крушец поколь отдыхает, тебе нужно набраться сил перед встречей с Родителем. Надобно, чтобы ты была бодра и прошло утомление...Тебе необходимы силы, абы перенести лечение, посему ты поспи.
- Знаешь,- вроде, и, не слыша Бога, проронила задумчиво Есинька, наблюдая как золотое сияние округ глаз Першего, переместилось на черные ресницы, в доли секунд придав им собственный цвет. - А я видела как в меня вселился Крушец, ибо была уже ребенком... Скорей всего младенцем, так как слышала собственный крик и чувствовала руки матери, успокаивающие, укачивающие меня. Крушец прибольно обжег мне кожу на лбу, а после вошел в левую ноздрю, горящей искрой... Если бы он пролетел мимо, ноне я бы не была с тобой, Отец... И не была бы его частью... Его... Моего дорогого Крушеца.
Зримо дрогнули на лице Бога, едва проступающие оранжевые паутинные кровеносные сосуды и ажурные нити кумачовых мышц, жилок явственно показавшись под тончайшей поверхностью кожи, цвет каковой утонул в сиянии медно-желтоватой плоти. И Есислава узрела в очах Першего изумление, столь мощное, граничащее с недоверием, от коего сердце захолонуло от волнения в груди.
- Я не обманываю,- прошептала огорченно девушка, и затрепетали ее полные губы, словно списанные с губ старшего Димурга.
- Нет... нет, я не сомневаюсь в твоих словах,- скоро отозвался Перший и ласково перстами правой руки огладил кожу на лбу и выпуклую спинку носика девочки.- Просто поражен... поражен твоим сказом. Понеже Крушец мог вселиться лишь в плоть плода, находящегося во чреве женщины, это прописано в каждой лучице. Абы такое вселение безопасно для ребенка, и не может ему никак навредить. - Бог на мгновение прервался, испрямил спину, и, устремив взгляд вперед, дополнил,- либо это его способности, либо так его тогда перекодировал Родитель... Тогда многое... многое становится понятным... и главное, почему мы его не нашли на Зекрой... И почему пропустили его вселение Керечун, Коловерш и Шликун в этот раз.
- Он был у Родителя тогда, когда вы его искали на Зекрой,- дыхнула Есинька.
И теперь сама перевела взор с нависающего над ней округлого подбородка Димурга на раскинувшуюся пошеничную пажить с кланяющимися колосками да колыхающимся дымчатым маревом наполняющим пространство меж ним и бледно-желтым небом. Даль... бесконечная даль иного, творящего материю бытия, будто впорхнула в глубины ее естества погудкой трембита... Трембита духового инструмента на каковом играли в Наволоцкой волости Дари горцы, извлекая из нее печальные и тоскливые звуки... Звуки, словно говорящие о конечности пути любого божеского создания, и не важно, человек ли это, аль мощный континент планеты. Мелодия родимого края, нежно качнула ее, повелевая своим движением прилечь и не в силах противостоять той отеческой воли Есислава опустилась на оземь. Положив подле ноги Першего свою голову, упершись макушкой в его бедро. Бог немедля принялся голубить перстами волосы Есиньки, передавая им обоим свою любовь и заботу.
- Отец,- погодя окликнула Господа юница, на малость придержав движение перст на ее лбу.- Хочу, чтобы ты мне кое-что пояснил... Что меня тревожит... Там намедни, в векошке, ты говорил, коды человека не имеют усовершенствований, и, достигая определенной ступени материального или морального развития, человек, общество начинает деградировать. Человек... Ты толковал обобщенно о человечестве... обобщенно об обществе, но ведь есть отдельные личности... Отдельные люди, которые восходят на более высокую духовную и нравственную ступень, еще при жизни и сами наполняют существование округ себя светом, теплом и знанием. Помню, в Лесных Полянах был старик, гусляр Бунко. Он не только прекрасно играл на гуслях, пел, но и сам придумывал сказания, мелодию. Бунко был незаурядным человеком, таким светлым, что когда я на него смотрела, мне казалось, за его головой кружит бело-желтое коловидное пятно... Пятно такое же наполненное знанием, и особым взглядом, сиянием, как и сам Бунко. Его музыка, сказания никогда не делили мир на добро и зло, свет и тьму. В них слышалась разумность бытия... И ты, Перший, с Небо были единым целым... У него был сказ... Сказ, который особенно меня поразил. И в том сказание пелось, что вы с Небо, не просто братья, а явились в этот мир одновременно, будучи единым целым...А после, разделившись явили Миру ночь и день, тьму и свет, одначе так и остались общим источником жизни. В том сказе было все так мудро, все понятно... Неужели и он, этот Бунко тоже лишь начальная искра... Искра и не более... Без души, сути, только плоть?- Еси на чуть-чуть смолкла, вспоминая белокожее лицо гусляра с убранными назад точно зализанными, и с тем присыпанными изморозью светло-русыми, долгими волосами.- Нет... Бунко это не плоть. В нем явно жило, что-то иное, не только искра движения. Он так отличался от людей, не только сиянием, виденным мне, но и поступками, и мыслями. Липоксай Ягы не раз бранил его за своевольство с которым он излагал предания дарицев... бранил...
Есиславушка замолчала, и, вздев руку, обхватила дотоль замерший на ее лбу указательный палец Димурга, да подтянув к своим губам, нежно к нему прильнула, чувствуя наполняющееся легкостью и благодатью собственное тело и дымчатой серостью мозг, судя по всему, желающий погрузиться в грезы.
- Отец,- окликнула девушка Бога, страшась уснуть и не услышать так волнующего ее ответа.- Почему ты молчишь? Хочу, чтобы ответил мне... хочу разобраться.
- Я итак,- едва слышимо долетел глас Першего до слуха девочки, вроде он говорил издалека.- Сказал тебе много лишнего, стараясь снять напряжение с Крушеца, и этим мог подвергнуть тебя и твой мозг перегрузке. 
- Пожалуйста,- протянула Еси и многажды раз поцеловала подушечку пальца Господа, все еще удерживаемого рукой.- Пред тем как мы расстанемся... и кто знает, может навсегда, а может лишь надолго. Хочу ведать.
- Хорошо,- хоть и неохотно, однако достаточно участливо произнес старший Димург, и, склонившись к девочке, нежно облобызал ее висок и правый глаз.- Только не волнуйся. Нужно, чтобы ты была спокойна, иначе Родитель будет нас держать с тобой тут весьма долго. И хотя время тут, течет столь медленно, что его не замечаешь, там за стенами Березани оно движется. Пусть и не столь скоро, но все же движется... Теперь по поводу таких людей как Бунко. Бунко, был прав... Мы с Небо явились в Мир?.. Пусть Мир одновременно. Мы словно были единой плотью, и с тем однако не были целостными, уже тогда обладая присущими нам способностями, качествами. Заключенные в общее, неделимое состояние зиготы, скажем так клетки, одноклеточного зародыша сверху покрытые плотной оболочкой, мы были какое-то время в покое. Когда стенки оболочки обмякли, и мы отделились друг от друга, первым стал ощущать себя личностью, Першим, Господом именно я... Лишь потом, многажды позже малецык Небо... Многажды на взгляд человека и только на миг, по мнению Родителя... Впрочем, если мы вернемся к Бунко. Ты, девочка, верно, приметила его сияние. Ибо сейчас его искра, та самая, которая когда-то завела все функции мозга и в целом плоти приобрела иной вид. Мне сложно объяснить тебе, что вообще после жизни представляет из себя искра, придет время, и ты ее увидишь, поймешь, почему все так задумано. Тем не менее, некие искры в процессе жизни приобретают другую форму, напоминая купно собранный горящий шар, потому и видела ты позадь головы Бунко пятно. Когда такой сгусток набирает сияние, он не отключает мозг... Он его впитывает, обесточивая саму плоть. Покидая тело та самая, величаемая Богами, сияющая искра вылетает в мироколицу... И с этого мгновения она уже не может более вселиться в какой другой мозг, потому как в своем развитие перешла на новый этап. Такие, сияющие искры, в виду особой значимости для Богов, изымаются из мироколицы и переносятся в хранилище. Чтобы в будущем иметь возможность появится, как личность, в каком-нибудь высокоразвитом племени, занимающем определенное место в сонме наших помощников. 
Перший толковал свою молвь неспешно. Он ронял слова, и они словно крупные капли водицы, сбрызнутые с неба на раскаленную полуденным жаром землю, иноредь даже не долетали до низу, замирая где-то в вышине. Так точно замирали и слова Бога, а коль и достигали слуха девушки, становились протяжно колыхающимися... аль сие просто колыхались пред одним видящим глазом Еси колоски пшеницы, перебрасывающиеся с соседними янтарным отблеском.
- Для таких целей,- между тем продолжал говорить Господь.- Для выявления сияющих искр есть определенные предписания, заложенные в величаемой землянами огненно-солнечной, кипучей реке Смородине. Засим из той реки особые существа незримо для землян приглядывающие за планетой, их изымают. Тех существ, порой по велению Богов зримо показывающихся людям, величают по разному: Моголь, Ногай, Гриб-птица, Гриф-птица. Эти создания представляют из себя смесь каких-то иных видов живых творений. Чаще они наполовину животное с туловищем и ногами льва, наполовину птица с головой и крыльями орла. Помещенная в хранилище сияющая искра со временем может стать представителем племени, к примеру, такого, как белоглазые альвы, гомозули, вьян друды, бесицы-трясавицы, трикстеры, пещерные паны, оньаувы, ометеотли, дзасики-вараси. И тогда у сияющей искры будет иная жизнь, оная уже не закончится с гибелью плоти, а приобретая новые способности, будет степенно... неуклонно расти.- Теперь Бог стал сказывать много живей, толи, желая закончить скорее свое толкование, толи говорил, о том, что интересовало и его... задевало многажды сильнее. А в такт его словам мелодия бытия напевала свои мотивы, и вроде переплеталась с черными кудрями оставляя на них похожие на медовые золотые капли, очевидно, сбрызнутые с ветвей березы.- Только мозг человека вельми редко приобретает состояние сияющей искры. Потому что в нем в естестве такого мозга должны совпасть определенные параметры, такие как гениальность, высокая нравственность, дисциплинированность, ответственность и соблюдение законов предписанных Богами... не людьми, а именно первоначально вложенных основ. Для землян те основы дарили Дажба, Темряй, Усач... Впрочем, девочка моя, такое преображение доступно малому толику людей, и в основном на начальном этапе появления человечества на планете. При дальнейшем развитие людского общества человеку преодолеть воздействие окружающего строя, законов и обычаев почти невозможно, а значит, нет вероятности, преобразить свою искру движения и мозг в сияющую суть.- Перший медлительно склонившись к лицу девушки, облобызал полюбовно ее лоб и ласково добавил,- а теперь спи... Столько слов сказано тобой, столько выслушано, потеряно сил... Родитель будет досадовать на меня.
Еси вздела вверх перст Бога, который все время удерживала подле своих губ, и, положив его на висок, тем самым обязала гладить волосы. Перший, мягко улыбнулся, и, тотчас принялся полюбовно голубить ее рыжие долгие вьющиеся волосы, а юница, сомкнув очи и ощущая застывше-плывущее состояние Крушеца и сама погрузилась в легкую, зыбчатую, золотую дымку уже без как таковых воспоминаний.
Она просыпалась еще несколько раз, с каждым таким пробуждением ощущая спадающую усталость и утомление, чувствуя, как наполняется плоть бодростью и силой. Порой ей подолгу не удавалось заснуть. Перший сидящий обок с ней толковал лишь обрывочными фразами, повторяя одну и ту же просьбу попытаться уснуть, и Есиславушка понимала, аль находясь в этом недоступному ее человеческому разумению месту, чувствовала, Родитель сердится на старшего сына... Сердится и за болезнь Крушеца, и за толкование с ней. Легкой дымкой сон изредка спускался, будто стекая вязкой пеленой склеивающей веки с кроны солнечной березы. Инолды он вылезал из золотой земли по первому тугой каплей света, выплескиваясь на прямостоячий стебель пшеницы и степенно перемещаясь по нему ввысь, достигал крайнего в колосе янтарного зернышка... По долгой волосинке, что охраняли со всех сторон сам колосок, настойчиво капля света ползла вверх, лишь затем, чтобы достигнув навершия порывчато дрогнув, разлететься в разные стороны дымчатой круговертью и с тем поглотить сном мозг Есиславы... даровав ее плоти новые силы.

 
 
Глава восемнадцатая. 
Сколько времени Есислава и Перший провели в Березани трудно сказать, одначе, несомненно, много. Посему девушка не только там отдохнула, окрепла, но и как ей показалось, набрала веса, хотя в том не был повинен растущий в ней ребенок, похоже, также как и все окрест остановивший свое взросление. Каким образом окрепла Еси, оставалось загадкой для нее, так как все это время она ничего не ела, не пила в Березани и даже, что было и вовсе удивительным, не ходила по нужде.
Впрочем, в этот раз, открыв глаза, она сразу смекнула, что находится не в Березани, а где-то в другом месте. Еси резко села, с испугом обнаружив, что совершенно голая, и, ко всему прочему, еще и лишена волос. Рывком вскинув вверх руки она ощупала голову, и пришла в ужас, ибо кожа на ней была такой гладкой, точно там никогда дотоль не росли волосы. Чуть слышно вздохнув и в бессилие уронив книзу руки, девушка огляделась. Пред ней пролегал долгий и вельми широкий коридор, где мутно-серые стены слегка дрожали клетчатой более светлой рябью и заполняли собой значительно не высокий свод. Зеркальная полированость пола поражала очи своей словно растянутостью, расплывчатостью единого полотнища. Стремительно вскочив на ноги, поелику в этом огромном, давящем своей серой рябью коридоре теперь она находилась одна, Есинька развернулась и с тем гулко вскрикнув, шагнула назад.
Так как расширившийся до невообразимых широт, там, впереди, проход глянул на нее, висящей во весь зримый проем восьмилучевой, серо-голубой, пульсирующей звездой. В самой своей сердцевине звезда была густо расчерченная двигающимися по коло змеевидно выгнутыми полосами, напоминающими молнии. Широкие лучи звезды, схожие с лепестками цветка, острыми своими концами вонзались вгладь пола. Их поверхность была кучно испещрена серебристыми символами и знаками ни на миг не прекращающими своего течения. Также пульсирующе-мигающе двигались и сами лучи, степенно расширяющиеся, засим вспять медлительно сужающиеся, одновременно в объеме, длине и ширине. Промежуток меж лепестками заполнялся более темными, стальными полотнищами, схожими по виду со струящейся водой, сбегающей по их краям вниз, в середине вспять вверх, вливаясь в саму суть лучей. 
Лепестки, как и центр звезды, разрезанные молниями, неторопко вращались, описывая коло. Неспешно двигаясь по ходу часовой стрелки они нежданно набирали ретивость, и начинали вращаться с бешенной скоростью. Потом также резко снижали быстроту своего хода и словно выплескивая цвет из лучей смотрелись выступающе- покатыми, а немного погодя всасывали размытые части лепестков вглубь темных, стальных полотнищ. И тогда свет, каковой насыщал и саму звезду, и пространством впереди, становилось более ярким, а в коридоре виделось все также четко как днем на Земле.
Есислава туго дыша, смотрела на перемещающиеся по глади лепестков символы, спустя пару минут, узнав в неких из них те самые которыми пользовались дарицы, подаренные им когда-то белоглазыми альвами, так величаемую слоговую письменность, начерченную образом "черт и резов". Затем разобрав и другие знаки... очевидно, иные формы, имеющие письменное обозначение слов, слогов, ценных понятий всего того, что составляет суть языка передающего выражение мысли при помощи звука. И с тем подле слоговых письмен увидела вращающиеся руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы.
Еси степенно стал охватывать тугой ужас, каковой сковал рот, и, похоже, захлестнул собой обитающего в ней Крушеца, гулко застенавшего. Девушка торопливо попятилась назад, ступив сначала одной, посем второй ногой, жаждая и вовсе, развернувшись, убежать. Однако внезапно из дотоль гладкого пола вырвалась, выбросив вверх узкими полосами ржаво-серых отростков, с одной и другой стороны правой стопы, сеть, напоминающая паутину. Она стремительно опутала оголенную кожу ноги, словно срослась с ней. Еще мгновение и паутина не просто переплелась с кожей, она проникла под нее, вглубь плоти и свилась с пепельно-голубыми венами, красными жилками, белыми нервами и красным мясом. Доли секунд спустя направившись вверх по телесам прямо к лодыжке, колену, лядвеи. Есинька срыву дернула окутанной с поверхностью пола ногой, не в силах днесь не то, чтобы ее поднять, но даже шевельнуть перстом, будто намертво слившимся с паутиной... Тотчас, и левую стопу схватили в полон ржаво-серые отростки паутины. Они и вовсе, вероятно, в один вздох опутали кожу, проникли в нутро плоти, смешались с сосудами, нервами, мышцами, и дотянулись до бедер. 
Порывчато всплеснув руками, Еси гулко вскрикнула, впрочем, с тем вылетевшим из недр груди стоном, дымчатые отростки, явившиеся в мгновение ока с правой и левой стены коридора, выбросив петли, плотно обхватили запястья. Единождым махом они растянули ее руки в разные стороны, и немедля вклинились под кожу, обвили плоть, и как днесь увидела Есислава, сами кости, не просто с ними переплетаясь, а словно окукливая каждую жилку, нерв, вену. Также ретиво они опутали предплечья и плечи юницы, придав самой коже вид пепельной-голубизны. Дотянувшись до плечевых суставов отростки, резко дрогнули и с тем одеревенели ноги и руки Есиньки, точно по ним прекратила перемещаться даже сама кровь. Плотное отишье на самую малую толику повисло во всем этом помещение... но только на самую малую толику.
Внезапно громко хрустнув и разорвав поверхность пола позадь застывшей девушки, из разошедшихся ступенчатых черных внутренностей вырвался и вовсе мощный корень. Он торопко двинулся вверх и вперед, да пробив в районе крестца юницы кожу, врезался в его переднюю вогнутую поверхность. Корень рывком выпустил из себя тончайшую поросль волоконцев обвивших боковые артерии, ветви нервов и впившихся не только в кости, но и купно перемешавшись с нервами, мышцами, хрящами, суставами, связками составляющими позвоночный столб. На удивление кроме страха Есислава не чувствовала боли, хотя вместе с тем ощущала разрыв собственной кожи и слияние с ней чего-то иного, обаче, не чужеродного. От правящего в ней ужаса она, кажется, перестала дышать, когда почувствовала как тонкие отростки корня, полностью опутав позвоночник, и одеревянив все ее тело шевельнулись, где-то в глубинах плоти. 
Еще может минута, и волоконца окутали сетчатой паутиной внутренние органы: легкие, печень, почки, селезенку, матку и, наконец, само сердце. Отчего вмале Есинька разобрала как громко и ритмично, точно ударяя в бубен, оно застучало внутри того сотканного кокона. В свой черед мерно и бесперебойно дышали легкие, свершая степенный вздох воздуха, поступающего через паутины, и протяжно-долгий выдох, выходящий чрез густоту тех нитей. 
Теперь, похоже, запаниковал мозг Еси, аль может всего-навсе Крушец, желающий выплеснуть свой страх чрез плоть, еще поколь ей подчиняющуюся. Девушка торопко раскрыла рот, однако тот же миг услышала властно-теплый голос. Это был даже не голос, а шорох, что порой наполняет лесные просторы своим появлением. В нем слышалось шебуршание сухой переворачиваемой листвы, покачивание ветвей, а может все же колыхание травы, той, которая наполняла елани Земли. Все это слитое во единое целое, а потому такое близкое, родное пропитало само помещение и отозвалось в юнице:
- Еси...Есинька...Есиславушка,- послышалось сразу со всех сторон.- Тише...тише... тише... Не надобно нервничать. Все хорошо, моя бесценность... моя драгость... моя любезность. Ноне так надо, чтобы при лечении Крушеца не пострадала ты. Чтобы все органы, вся твоя плоть осталась в прежнем, здоровом состоянии. Главное, чтобы ты сейчас оставалась спокойной, не кричала, не слушала Крушеца и не исполняла его желаний. Сейчас он слаб и правишь ты. Потому успокойся, сомкни рот и доверься мне, моя девочка... моя милая, дорогая девочка.
В том тихом, мерном дуновение девушка уловила голос Першего и единожды Асила, а потому тотчас сомкнула рот... Рот, который поколь подчинялся ей. И пару минут спустя не только иссякла паника в ее мозге, но и в самом Крушеце. Воззрившись в центр звезды, где сейчас соприкасаясь многогранно расчерчивая свинцовую макушку, кружили по коло молнии, порой, словно разрезая друг друга на части. Какое-то время округ Есиславы все было спокойно, несомненно, Родитель давал ей возможность умиротвориться. А засим из пола, прямо в нескольких шагах от нее, разорвав его гладь резко и на части так, что живописались пролегшие во всех направлениях крупные и малые трещины, стремительно вырвавшись, понесся к голове Есиславы ржаво-серый, ребристый корень, в обхвате не толще руки. Он вельми скоро достиг лица юницы и воткнулся в сомкнутые уста, махом надавив на зубы, вроде пригнув верхние из них к небу, а нижние к языку, миг спустя ворвавшись в глотку, окутав ажурными паутинками голосовые связки, трахею. Распавшись вже, по-видимому, во рту на отростки, он направил их движение через нос к ушам, и далее к черепной коробке, укутав своими, как почудилось девушке, клейкими волоконцами сам мозг, кости и очи, потому как нежданно и правый глаз стал видеть мутно, вроде сквозь струящуюся зябь.
- Еси... Есинька...Есиславушка,- теперь голос... шорох... дуновение прозвучал в самом мозгу.- Ничего не бойся. С тобой все будет благополучно. Я подле тебя... Я с тобой... Я в тебе, моя бесценная драгость.
И вновь ничего не происходило определенный промежуток времени. Наново правила в помещение тишина и точно бездвижье, а после из макушки звезды вырвалась ярко-серебристая молния, это Есислава узрела даже через мутное видение глаза. Напоминающая стрелу с острым наконечником, усеянная малыми просяными золотыми искорками, вельми плоская по форме, молния понеслась в сторону юницы. В доли мига она достигла ее головы, и, воткнувшись, точнее войдя, малость левее правого виска, чуток выше изгибающейся бровки срыву прошлась справа налево повдоль лба. И девушка услышала едва осязаемый скрип разрезанной кожи и хруст разошедшейся надвое кости. Наконечник молнии, дойдя почитай до левого виска, порывисто дернулась назад, и, выскочив из рассекаемой лобной кости, свалилась на пол, мгновенно превратившись в вязкую субстанцию, коя также скоро впиталась в сие гладкое полотно.
Две капли крови покинувшие места разреза подле висков медлительно скатившись вниз, прочертили тончайшие полосы на щеках Есиславы, замерев где-то посередь их, вроде остановленные пепельно-голубыми сетями опутавшими плоть лица и слегка приподнявшими саму поверхность кожи. Теперь из свода коридора к голове девушки спустились едва зримые серые нити... столь тонкие, можно даже молвить ажурные, легкие шелковинки. Вроде шевелящих тельцами червей, они дотянулись до лба Еси, как раз до места рассечения, и, внедрившись в верхнюю стенку надреза кожи и черепа, густо облепили своими присосками его край. Днесь послышался гулкий, несколько раскатистый звук, точно кого-то долго чмокали в щеку, и нити энергично-синхронно дернувшись, приподняли вверх свод черепа, образовав узкую щель, чрез которую выбился яркий смаглый свет, прерывисто зарябивший. 
Прошло пару-тройку минут, может чуть больше, когда из кружащей восьмилепестковой звезды, теперь уже из двух острых концов застрявших... затерявшихся в соседних стенах вылетело множество плоских с зигзагообразными краями лент, верно в палец шириной, как-то кучно собранных меж собой, словно пучкообразных. Вскоре, ибо в этом помещение, все двигалось или быстро, или вспять дюже медленно, ленты дотянулись... доплыли... али все же долетели до головы юницы. Две из них вошли сквозь расщелину, как раз по краям разреза, вглубь черепной коробки, и, притулившись к сияющему естеству девушки, резким рывком вырвали наружу Крушеца.
Тугой смаглый комок сияния с округлой макушкой и тонким изогнутым остроносым хвостиком по полотну коего струились беспорядочно, в разных направлениях, сталкиваясь, наскакивая, схлестываясь и распадаясь серебряные, золотые, платиновые разнообразные по форме символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы. Ленты, дотоль замершие обок головы, стоило лишь двух их собратьям вынуть Крушеца наружу, торопко прилепились своими ротиками- присосками к сияющему его телу и тотчас окаменели... также как до этого одеревенела плоть Есиславы. Они застыли в неподвижном состоянии, зафиксировав в нем и саму лучицу. И девушка теперь смогла узреть, что меж расщелиной на ее лбу и хвостиком Крушеца пролегли сквозные волоконца переплетений, блистающие голубо-золотым светом и сверху, словно присыпанные алой мельчайшей поземкой, такие густые... создающие единую, сплошную сеть.
Лепестки звезды сейчас перестали кружить по коло и продолжили перемещение по их поверхностям символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, точно ожидая чего-то... Еще вероятно доли секунд и с под каждой отдельной части составляющей клинопись стал пробиваться серебристый свет живописуя более значимое проявление того письма, словно символизируя, что-то Крушецу. Нежданно, стремительно вырвавшаяся из центра звезды серая молния своим острым наконечником, усеянным малыми просяными золотыми искорками по плоскому рубежу, мощно вдарилась в округлую макушку лучицы и единожды все письмена на его сияющем теле замерли, прекратив свое перемещение. И судя по всему, от этого удара Крушец закричал, потому как Есислава расслышала хоть и далекий, но вельми пронзительный свист... схожий с раскатистой, высокой трелью.
Еще одна острая молния врезалась в макушку Крушеца и немедля письмена, словно встряхнувшись, заняли определенный порядок. Местами выстроившись в рядья, прямые линии, соорудив меж собой особые геометрические фигуры, образы, символы. Новый разряд молнии вызвал новую структуру в построение всех доселе созданных фигур и единожды их сочленение меж собой... и очевидно еще один вопль лучицы. 
С каждым последующим ударом Есислава зрела, как на поверхности сияющего Крушеца выстраивался изумительный по красоте узорчатый рисунок. Она слышала его долгий, болезненный крик, сопереживала его страданиям и с тем ощущала, как и сама теряет силы, крепость, чувствовала охватывающую ее плоть слабость. Вроде как испытываемое Крушецом высасывало и из нее мощь также скоро, как пронзительно тот кричал.
Очередной разряд вызвал слабое движение в укрупненном выстроенном узорном порядке на теле лучицы, и тот ход отозвался в юнице сбоем в биение сердца, а после болезненно дрогнули пальцы в конечностях, проскочила легкая зябь внутри мозга.
И Еси тогда внезапно разглядела на месте звезды лицо совершенно мягкой формы, точно правильного круга, пожилого человека, где волнистой была спинка носа и округлым основание. Слегка впалые щеки с чуть выступающими скулами над оными нависала седая прядь волос, напрочь скрывающая очи, также как и густые пепельные усы единились с брадой да таили под собой губы, и сам подбородок. Огромное колообразное облако, впитавшее в себя лепестки звезды, и все остальное пространство, описывая голову, как-то мгновенно выплеснувшись вперед, сглотнуло волосы, а миг спустя и само лицо. 
И тотчас слабо дернулся пред очами Есиславы Крушец в удерживающих его лентах. И новый разряд молнии, выскочив из теперь уже явственно проступившей восьмилучевой звезды, вызвал движение письмен по поверхности сияющего тела лучицы одноприродное тому, что девушка наблюдала в лепестках. Оглушительно вскрикнули от боли Крушец и Есинька. Прерывисто дернулось в груди укутанное в паутину сердце, и мутная дымка поплыла пред ее глазами.
Немного погодя, не сразу... а именно погодя, когда дымка пред очами так и не рассеялась, Еси, почувствовала, как втолкнули ей вглубь головы подергивающегося, будто объятого жаром Крушеца так, что тем пламенем обдали и сам мозг. И с тем, верно, лопнули перетянутые меж собой нити, дотоль оберегающие мозг юницы, посему незамедлительно пропала мутность окутывающая правый, здоровый глаз, уши явственно обрели слух. Прошел еще морг и изо рта высвобождая трахею, голосовые связки, гортань, да и сам язык вывалился, плюхнувшись вниз ребристый ржаво-серый корень, ноне покрытый малыми рдяными пупырышками. Корень, приземлившись на пол, медлительно уполз в разошедшуюся щель, погасив края трещин. Из средины закрутившей лепестками звезды вырвался плоский луч молния, и наново ринулся в направление головы Есиславы. Серые волоконца, поколь удерживающие свод черепа, резко лопнув, отпустили его, и одновременно с тем молния воткнулась в левую предвисочную кость, и, пройдясь по лобной кости, вызвала осязаемо-слышимое скрежетание и шипение. И тогда сети окуклившие внутренние органы, позвоночник высвободили все из-под своего оберега и втянулись в корень позадь спины. Также вельми стремительно выпустив из пут спину, руки и ноги девушки корни пропали в стенах и полу. Отчего оставшись без опоры и поддержки, Есинька туго качнулась, и, не ощущая своего тела и его частей, упала на гладь пола, не мешкая покато выгнувшегося и тем самым снизив удар об себя. 
Еси упала на грудь и правую щеку отчего пред ее правым видящим глазом проступила серая зеркальная полированость пола по которой, как оказалось, перемещались махунечкими каплями письмена, али может лишь отражались. Широко открытый рот, оставшийся с того мига, как из него выпал корень, юницы вогнал вглубь груди воздух. И Есислава с тем глотком ощутила не просто слабость, а высосанные силы из конечностей, ноне похожие больше на тряпичные, из органов, словно превратившиеся в ошметки. Отчего не просто не удавалось ими шевельнуть, но даже дышалось с трудом. 
Гладь пола нежданно пошла и вовсе ребристой волной, закачав вверх...вниз на себе тело девочки. И в той зеркальной залащенности принялись отражаться, будто спешно выведенные на папирусе, бумаге, пергаменте, бересте, дереве, металле, камне символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, а над недвижно лежащей Еси навис Перший. Он бережно поднял ее на руки, подхватив под колени и спину, прижав тряпичную голову к своей груди, да с волнением вгляделся в черты лица девушки. Нежно покачивая туды...сюды старший Димург понес Есиньку по коридору к находящейся супротив кружащей звезды стене. Бог вошел в густую серебристую завесу, дотоль там не зримую, прислонив лицо Есиньки к плечу и тем самым загородив ее глаз, чуть погодя вступив в белую, полусферическую комнату векошки.
- Как она?- послышался беспокойный голос Асила, и он торопко шагнул к старшему брату.
- Очень слаба, ей надо поспать,- тотчас пояснил Перший, и, не останавливая поступи, направился к ложу девушки.- Ночница-эка,- добавил он к стоящей подле столика нежити,- быстро зелье.
Зиждитель бережно уложил юницу на ложе на спину, поправил под ее головой подушку, прикрыл тело покрывалом. И когда нежить подала ему вытяжки в кубке с долгим носиком, сам напоил Есиславу. Аккуратно придерживая голову и давая возможность девушке справиться с глотанием, что в первый момент ей далось вельми сложно.
- Что сказал Родитель?- вопросил стоящий подле Асил неотрывно наблюдающий за тягостно смыкающимися очами Еси и ее прерывчатым дыханием.
- Велел наблюдать за девочкой и Крушецем неотступно,- произнес присевший на ложе старший Димург и нежно утер губы юницы ручником, помогая ей их сомкнуть.- И поколь девочка должна все время спать. Крушец очень тяжело воспринял перекодировку так, что Родителю несколько раз во время курации приходилось прерываться, чтобы дать малецыку набраться сил.- Перший провел указательным перстом по лбу девушки, где на поверхности кожи явственно проступала темно-коричневая, тонкая полоса.- Родителю придется еще раз проверить состояние малецыка, чуть позже, когда плоть будет готова, потому теперь спать. В следующий раз вмешательство будет проводиться в плоть, только когда она будет в бесчувственном состоянии, ибо в бодрствующую опасно. Он хочет потолковать с Крушецом и велел мне присутствовать при том разговоре. Сказал, Крушец очень плотно связан с девочкой, и сейчас ее потеря для него будет не переносима... Потому надобно сделать все, чтобы этого не произошло.

 
 
Глава девятнадцатая.
Еси неспешно... совсем медленно приоткрыла веки. Они сызнова, как в тот раз после лечения Крушеца наполнились тяжестью, и в целом все тело туго болело. Вроде бы еще в прошлое свое пробуждение девушка ощущала бодрость и живость всей плоти, а сейчас наново почувствовала себя худо, точно подверглась избиению... Избиению от которого недужило не только все внутри, но и снаружи так, что боль отдавалась покалыванием по всей поверхности кожи и особо ныл... полыхая лоб. Дотоль Есинька не видела снов, лишь густое марево дыма, но в этот раз сызнова узрела лицо Родителя, по коло окруженное темно-синей, широкой полосой в каковой перемещались не только символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, но также геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, не только когда-то виденных, но и не наблюдаемых. Сами образы божественных созданий были разнообразны по цвету, форме и проступали столь четко, что зрелись трепещущие листы на деревьях, поводящие ушами звери и плавниками рыбы, шевелящие губами существа и люди. Высокий и широкий лоб Родителя был слегка вдавлен и по нему пролегали горизонтальны и вертикальные, глубокие морщины, такой же неровной, пепельно-синей, как теперь удалось разглядеть, казалась кожа и на выступающих скулах. Купно собранные густые пепельные брови ноне переплетались с прядью развевающихся волос, прикрывали глубокие сине-марные очи. 
Лежащая на левом боку девушка, меж тем припомнив яркость сна, вгляделась в белые полутона комнаты, также приглушенного в свете, как и стены, и свод.
- Есинька,- мягко протянул, сидящий на стуле обок ложа Асил и ласково провел дланью по колыхающему колотьем лбу, и всей все еще безволосой голове.
- Больно,- едва слышно дыхнула Есислава и Бог тотчас отдернул руку от ее головы.- Где мы?- погодя вопросила она, чувствуя, как болезненно онемела спина, и, не имея сил сменить положение тела.
- Мы в векошке... поколь подле Родителя,- торопливо пояснил Асил, и, почувствовав желание юницы, бережно перевернув ее, уложил на спину, поправляя под головой подушку.- Пить хочешь,- это уже и не было вопросом, а проплыло утверждение, понеже теперь после лечения Атеф, как старший Бог, мог безболезненно ее прощупывать.
Есиньке не пришлось отвечать, и Асил взяв со столика кубок с долгим носиком, медлительно стал поить ее почитай бурым на вид, одначе мятно-терпким отваром.
- Мы тут будем еще долго?- поспрашала Еси, отрываясь от кубка и ощущая как значительно помягчели дотоль сухие губы.
- Столько сколько надо,- отметил Бог и настойчиво допоил юницу отваром.- Чтобы ты набралась сил и смогла перенести возвращение, так распорядился Родитель.
- Родитель..,- прошептал девушка, и болезненно дернулись ее губы.- Зачем состригли волосы, как же я теперь.
- Волосы отрастут,- нежность в голосе старшего Атефа поглотила всякое огорчение. Он заботливо утер губы юницы ручником и по теплому ей просиял.- Отрастут вмале... Лишь мы вернемся на маковку в Млечный Путь. Бесицы-трясавицы ту неприятность быстро устранят, не думай поколь о том.
- Родитель,- сызнова переключаясь на волнительное, заплетающимся языком пролепетала Есислава и глаза ее тягостно дрогнув, сомкнулись.- Он похож на вас всех... На Першего, тебя, Небо и Дивного...
- Это мы на него похожи, ибо есть его суть,- долетели откуда-то издалека слова до девушки. И стало не понятным, сие молвил Асил... Перший или вдул ей в мозг сам Родитель.

Есислава обретала себя постепенно, и как ей казалось долго. Сначала она не могла даже повернуться на ложе и посему Перший и Асил постоянно ее прощупывающие делали это сами. Ночницы кормили девушку, мыли и переодевали, а, чтобы она не переживала по поводу волос, на голову ей поколь одевали повойник, схожий с детским чепчиком, убор у которого была полуовальная задняя часть и ободок, завязывавшийся под подбородком. Помаленьку в конечности вернулись силы, крепости обрела и сама плоть, настолько, что Еси стала подниматься с ложа и поддерживаемая кем из Богов прохаживаться по комнате векошки. Однако даже и тогда, она большее время отдыхала, и если не спала, то толковала с Першим, который стал теперь предупредительно обманчив, считая, что итак слишком много поведал ей, потому почасту переводил разговоры на безопасные темы. Большей частью Бог выспрашивал юницу о ее мыслях, чем сказывал сам. Время как казалось Есиньке, остановилось теперь и в векошке, точно также как когда-то оно замерло в Березане, куда ей так жаждалось вновь попасть... попасть и обрести там состояние умиротворения.
Наконец Родитель разрешил Богам отбывать из Отческих недр, сочтя состояние Еси достаточно окрепшим, ибо состояние Крушеца было исследовано многажды раньше и сочтено благостно оправившимся. В этот раз полет юнице показался более скорым, так как во-первых она могла подолгу спать, а во-вторых ее перестали мучить боль и тошнота. Вследствие этого векошка летела на самых высоких оборотах, снижая их лишь в тяжелых местах, как величал их Перший, рукавах. 
Ноне девушка проснулась уже не в векошке, а в каком-то ином месте. Она сразу сие поняла, абы не только цвет комнаты, но и ее форма казалась другой. В этом помещение, стены, имеющие треугольную форму, сходились в одной вершине. Самих стен было пять, пятиугольным смотрелось и основание пола, потому помещение соответствовало образу пятиугольной пирамиды. Поверхность стен поражала своим серебристо-синим, неясно-тусклым цветом. Посередь комнаты, не дюже большой, стояло одначе весьма широкое ложе, без спинки и ножек, и вовсе с исчерна-синего цвета поверхностью на оной были разбросаны ворохом множество подушек. Подле ложа располагалось мощное облачное кресло и часть кучных, клоков дымчатых испарений только не белого, а прозрачно-голубого цвета цепляясь за стены комнаты, тревожно вздрагивали, словно были чем напуганы.
Хотя и само кресло, прозрачно-голубое, ну, может с более значимой насыщенностью синего цвета, поражало на взгляд своим высоким ослоном и мощными облокотницами. Оно поместилось в комнате таким образом, чтобы сидящий мог все время смотреть на лежащую на ложе девушку. Потому, когда Есислава открыла глаза, первого кого она увидела, это Стыня, вонзившего в облокотницу кресла локоть и подперев перстами и дланью подбородок. Младший Димург явно смотрелся чем-то озадаченный, и думал... думал о том, что было вельми для него неприятным, посему золотое сияние его кожи несколько притухло, и она казалась густо коричневой.
- Стынюшка,- чуть слышно дыхнула Еси и резко вскочив с ложа, дернула головой, а вместе с ней затрепыхались ее долгие, вьющиеся волосы. Легкой марной дымкой проплыло пред очами темень и девушка слегка качнулась туды... сюды.
- Тише, тише моя девочка,- торопливо откликнулся Стынь и торопко поднявшись с кресла качнулся своей божественной фигурой в сторону юницы, несомненно, опасаясь за ее состояние.- Не нужно так волноваться, моя Еси.- Бог принял в объятия девушку и прижал к своей объемной груди, нежно приложившись к ее макушке, не к устам, как было допрежь, а всего-навсе к макушке.
Впрочем, Есислава также не стала целовать Стыня в уста, лишь коснулась губами его груди, сокрытой под серебристой материей рубахи. После перенесенного юнице нужно было время... время, чтобы вернуться в прежнее состояние, состояние близкое человеческому, а не божественному.
- А где Перший?- вопросила Еси, ощущая особую потребность в том, чтобы видеть именно этого Бога, столь родственного Крушецу.
- Давеча от тебя ушел,- спешно произнес Стынь и погладил ее по вьющимся, распущенным волосам, оные кажется стали много длиньше, чем были до посещения Родителя.- Но коли ты хочешь, я его позову. Отец велел, ежели тебе понадобится тотчас его призвать.
- Нет... не надо,- ответила Есинька и миг помедлив, вздела голову вверх, всматриваясь в лицо возлюбленного.- Побуду с тобой, так как вельми за тобой наскучалась.
Юница нежданно резко подалась ввысь и приникла к жарко-трепетным губам Стыня насыщенным золотым сиянием. Людская чувственность в Есиньке поколь, как благо и для лучицы, оставалась сильней божественности. Стынь стремительно обхватил тело девушки, придерживая ладонью голову, и не торопко опустил ее на ложе, нежно проводя левой рукой зараз по груди и животу. И тем самым движением наполняя плоть трепетанием и присущим только людям любовным желанием, таким уникальным единожды близким к животному потребству и все же приобретающего в слиянии тел неотъемлемую только человеку красоту.

19.04.2016 17:31

Комментарии

Нет комментариев. Ваш будет первым!